ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА Автор книги «Морские млекопитающие и человек» Форест Гленн Вуд — биолог, владеющий обширными знаниями в области морской биологии, в особенности морских млекопитающих. Около двенадцати лет Вуд работал во Флоридском океанариуме в качестве его куратора и ответственного за комплектование и содержание животных. С 1963 года Вуд работает в Военно-морском подводном исследовательском центре ВМС США. В настоящее время он—старший научный сотрудник и консультант отдела подводных наблюдений и исследований океана. В течение многих лет Вуд был не только свидетелем, но и организатором большинства исследований, связанных с изучением поведения дельфинов и практического применения тренированных животных. В мировой прессе появлялось и появляется немало сообщений о целях и задачах, которые ставит военно-морское ведомство США перед учеными, работающими с морскими млекопитающими. И вот перед нами книга, написанная человеком, принимающим самое непосредственное участие в таких работах. Конечно, было бы наивно полагать, что Ф. Вуд договаривает все до конца и раскрывает все секреты своей работы. Здесь важен сам факт, что мы получаем информацию, так сказать, из первых рук. Однако не в этом главное достоинство работы Ф. Вуда. Поутихли страсти, разгоревшиеся было вокруг дельфинов десятилетия два назад. Исчезла надежда не - сегодня - завтра наладить с этими животными интеллектуальный контакт на равных, а заодно исчезла и надежда в один прекрасный день заговорить с дельфинами на общем языке—надежда, с которой нам так не хотелось расставаться. Улегся ажиотаж. Ученые принялись за планомерную углубленную работу по изучению дельфинов. И тут еще раз подтвердилось, как непросто все, что связано с этими животными. Как отлавливать дельфинов? Как смягчить стресс пленения? Чем кормить животных? В каких бассейнах их содержать и как за ними смотреть? Как заставить их размножаться в неволе? Каким образом перевозить их с места на место, если в этом возникает необходимость, не причиняя им особого вреда? Какими лекарствами и как лечить заболевших животных? Те, кто непосредственно занимался дельфинами или хотя бы интересовался литературой о них, знают, как насущны эти вопросы, сколь непросто получить ответы на них и как часто ответы эти оплачиваются жизнью самих животных. Ф. Вуду есть что ответить на все эти вопросы: в США широко известны его работы о методах отлова, транспортировки и создания нужной обстановки для скорейшего привыкания животных к жизни в условиях неволи и ограниченного бассейна. На глазах читателя как бы разворачивается картина жизни животного в неволе — от момента отлова до его смерти. Вуд говорит о своих промахах, ошибках, делится своими сомнениями, радуется достижениям и победам—идет насыщенный, содержательный для посвященных, да и для непосвященных, разговор. Однако проблема содержания дельфинов в неволе, как бы ни была она важна,— проблема, так сказать, «вторичная». «Первичная» же задача—узнать, каковы морфо- физиологические особенности дельфинов, что полезного для себя может почерпнуть человек, знакомясь с «парадоксами» этих животных, можно ли научить их служить человеку и как это сделать. Автор не просто ведет обобщенные теоретические разговоры, как это довольно часто делается в подобного рода книгах,—он детально описывает работу с животными, подробно рассказывает о конкретных экспериментах, которые ставят отдельные ученые (хотя, оговоримся еще раз, безусловно, он освещает не все работы, ведущиеся в упомянутом Центре). В связи с этим хотелось бы отметить еще одну особенность книги Ф. Вуда. Подводя итоги разговора на какую-то конкретную ему, Вуд не выдает свое личное мнение за истину в последней инстанции, уведомляя читателя о том, что на данный счет существуют другие точки зрения. Не случайно книга снабжена довольно богатым библиографическим аппаратом. Почти все результаты поведенных экспериментов, высказываемые теоретические положения и заключения подкрепляются ссылками на источники информации, которые приводятся в конце каждой главы,— явление не столь уж частое для научно-популярных изданий. И явление совсем уж редкое для зарубежных авторов — Вуд неплохо знает работы советских ученых, занятых теми же, что и он, проблемами, и не забывает ссылаться на их работы. Книга Ф. Вуда интересна и тем, что в ней едва ли не впервые широко освещаются данные об особенностях поведения и способности к обучению сравнительно большого числа видов дельфинов (а не только, как это обычно бывает, бутылконосого дельфина— афалины), а также уделено внимание и другим представителям морских млекопитающих, мало знакомых широкому кругу читателей,— морским львам, сивучам и тюленям. Л. С. Соколов ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА В этой книге я пытался, не связывая себя какими-либо жесткими рамками, подвести итог тем работам, которые проводились с морскими млекопитающими в исследовательских центрах военно-морского флота США. Речь идет о дельфинах, гриндах, косатках и морских львах, но в основном, конечно, о дельфинах. Много внимания я уделил истории исследования упомянутых морских млекопитающих, чтобы воздать должное ряду ученых—наших предшественников и современников, заложивших основу, а которой мы строили нашу работу. Такой подход позволил мне представить наши достижения в их подлинном свете. Большая часть книги посвящена описаниям опытов, которые проводились на Военно- морской биологической станции в Пойнт-Мугу (Калифорния), где мы начинали и разворачивали нашу деятельность. Но рассказано и об экспериментах, проводившихся в основанной позже лаборатории на Гавайях (Канеохе-Бэй, остров Оаху). Зарождение нашего центра и наши первые шаги описаны в Приложении, специально предназначенном для тех, кто интересуется историей. За десять лет нашей работы было опубликовано свыше ста татей о достигнутых результатах, но они мало кому известны за пределами узкого круга специалистов. Публике больше сообщали о достижениях, имеющих военно-прикладное значение,—тех, которые уже воплощены или еще только предполагается воплотить в жизнь. Еще шире распространялись выдумки по этому поводу и настойчивые намеки о покрове таинственности, которым-де окутана работа с дельфинами. Я останавливаюсь на этом вопросе специально: настало время развеять заблуждения по поводу нашей деятельности. Книга дала мне возможность поговорить и о заблуждениях иного рода, а именно о тех заблуждениях, которые получили широкое распространение среди публики относительно самих дельфинов. Об этих животных писали много, и не всегда правдиво. Популярные, но ошибочные гипотезы и занимательные сказки часто заслоняют то, что мы в действительности знаем о дельфинах. Если не выдавать желаемого за действительное и отказаться от антропоморфических представлений и явных натяжек, ореол, созданный вокруг дельфинов, несколько потускнеет. Но дельфин все равно остается интереснейшим и привлекательным животным, обладающим поистине замечательными способностями. Исследования, проведенные по заданию военно-морского ведомства, развеяли многие надежды, оказавшиеся ложными. Но—и это гораздо важнее—они позволили выявить, чему нам следует поучиться у дельфинов, и наметить пути, как сделать их помощниками людей, стремящихся проникнуть под воду. Один из моих коллег, прочитав часть книги в рукописи, заметил, что хоть я и выступаю против «очеловечивания» дельфинов, но часто пользуюсь по отношению к ним местоимениями, применимыми только к людям*. Не помешает сказать несколько слов и об этом. Многие известные мне дельфины имели не только имена; но и столь ярко выраженные индивидуальные черты характера, что воспринимались как личности— я не вкладываю в это понятие ничего, относящегося к людям. Именно это ощущение индивидуальности каждого из дельфинов заставило меня употреблять по отношению к ним «человеческие» личные местоимения. Я считаю это словоупотребление законным, так как иных средств передачи восприятия живого существа как индивидуальности наш язык нам не дает. Читатели, хорошо ориентирующиеся в данной области знаний обратят внимание, что я не называю некоторых печатных трудов, о которых можно или даже нужно было бы упомянуть. Но я не собирался писать энциклопедию. Я стремился отобрать уместный и интересный материал, отвечающий поставленным мною целям. О некоторых наших достижениях я действительно не упомянул. Но в конце книги я помещаю аннотированную мной библиографию по всем печатным работам, подготовленным в ходе наших исследований. Ответственность за отбор материала, высказанные мнения и соображения лежит исключительно на мне. В этой книге названы имена множества людей. Имена ученых, живших сто лет назад, имена моих товарищей по работе, имена наших коллег в научных кругах. Издатели сомневались, стоит ли упоминать так много имен, но совесть не позволила мне сократить их число. Более того, я хочу воспользоваться этой страницей, чтобы назвать людей, которым эта книга многим обязана, хотя их имена не встретятся в основном тексте. Первым я назову имя моего друга—и тогдашнего начальника—Джорджа Б. Андерсона, побудившего меня написать эту книгу. Идея поначалу мне понравилась, но сколько раз потом за эти годы я вспоминал слова Джорджа Оруэлла: «Писание книг—труд ужасный, долгий и изнурительный, словно жестокая болезнь. И если вы не одержимы неким демоном, то не беритесь за него!» -------------------------------------------------------------------------------- * Обычно в английском языке местоимения III лица единственного числа «He» и She» — «он» и «она» — употребляются только по отношению к людям; когда же речь идет о предметах или животных, употребляется местоимение «it». Ф. Г. Вуд, говоря о дельфинах, довольно часто употребляет местоимения «He» и «She». Так как в русском языке подобных разграничений нет, эта особенность книги Ф. Г. Вуда в переводе неизбежно теряется.— Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Не подумайте, что я хочу назвать Джорджа демоном, но, если бы не он, я едва ли закончил бы начатое. Он заслуживает за это всяческих похвал, и мы по-прежнему друзья. Мне хочется поблагодарить за поддержку и лояльность наших непосредственных руководителей в Вашингтоне, которые несли ответственность за программу работ, весьма не похожую на все прочие начинания военно-морского ведомства: Харриса Б. Стоуна, начальника планового отдела штаба морских операций, доктора Сэма Розмана, заместителя начальника бюро в военно-морском интендантстве, и Стенли Р. Маркэса, заместителя начальника по научным вопросам отдела технологии - и исследований в Управлении по проблемам военно-морских артиллерийских систем. Многие из моих коллег давали мне сведения о своей работе, читали отдельные главы рукописи и высказывали критические замечания. Всем им я благодарен, но имен их здесь не привожу. Во-первых, потому что могу нечаянно о ком-то забыть, а во- вторых, потому что не всем их советам следовал. В этом случае, просто перечисляя имена, я рисковал бы возложить на кого-то долю собственной ответственности за вольные рассуждения и умолчания. Но вот советам редактора Военно-морского подводного центра Роберта Д. Фрэзера я следовал всегда и во всем. Если есть в моей книге путаные разделы, в которых страдает логика и материал изложен нечетко, то это как раз те разделы, которыми он не имел возможности заняться. Хочу воспользоваться случаем и выразить признательность Бетти Йенгст, Мишель Уайт, Маргаретте Берри и Джин Белчер. Всем им в свое время пришлось разбираться в моем почерке и превращать перепачканные, резаные и клееные листки линованной бумаги в великолепный машинописный экземпляр рукописи. Стремясь сохранить в семье мир и покой, я не показывал своей жене Мэри главы этой книги в том виде, в каком они выходили из-под моего пера. Мой высший долг— выразить здесь Мэри вою благодарность и обожание. ФГВ Глава первая РЕПУТАЦИЯ ДЕЛЬФИНА Если бы тридцать лет назад был проведен опрос, какое из животных считать самым сообразительным, самым дружелюбным и заслуживающим уважения, абсолютное большинство скорее сего высказалось бы за собаку. Но сегодня то же большинство проголосовало бы за дельфина. Это очень существенное изменение репутации животного, о котором, по правде говоря, несколько десятилетий тому назад ни моряки, ни ученые толком ничего не знали. Дельфины любят играть, некоторые из них с восторгом крутятся у самого носа корабля — вот, пожалуй, все, что было ведомо морякам. Рыбаки добавили бы, что каждый «сельдеглот»—так они прозвали дельфинов—за сутки или двое съедает столько рыбы, сколько весит сам. В этом они были почему-то убеждены. Издревле существовало поверье, что дельфины помогают утопающим выбраться на берег. Знатоки древнего искусства и литературы указали бы в старинных книгах несколько историй о том, как дельфины посещали пляжи и заводили дружбу с пловцами, особенно с детьми. Бессмертное тому свидетельство—мальчик верхом на дельфине», изображение, украшающее старинные монеты и сосуды. Ученые не очень верили этим сказкам, но знали о дельфинах немногим больше полуграмотных матросов. Было известно около полусотни видов этих зубатых китообразных, было кое-что известно об их распространении и об их анатомии. Но к тому, что об их физиологии и поведении писал Аристотель более двух тысяч лет назад, ученые почти ничего не могли добавить. Такая скудость познаний объяснялась тем, что никому и никогда не удавалось подолгу содержать дельфинов в неволе, где а ними можно было бы внимательно наблюдать. Так было до 1938 года, когда открылся первый в мире океанариум «Мэрии Стьюдиоуз», позже переименованный во «Флоридский Мэринленд». На территории этого необычного сооружения был устроен вместительный бассейн с морской водой, в котором содержалась группа дельфинов. Там их могли наблюдать ученые и посетители. В начале второй мировой войны пришлось временно закрыть Мэрии Стьюдиоуз» и выпустить дельфинов. Океанариум открылся вновь в 1946 году. Бассейн был снова заселен дельфинами, и в феврале 1947 года одна из представительниц новой группы животных произвела на свет здоровое потомство — самочку, получившую имя Спрэй. Будучи первым дельфином, родившимся во «Флоридском Мэринленде», Спрэй прожила там двадцать два года и в свою очередь принесла пятерых детенышей. Непосредственные наблюдения сразу же развеяли некоторые ошибочные представления об этих экзотических животных и дали много новых сведений. Например, оказалось, что дельфины движутся вовсе не с помощью штопорообразных движений лопастей хвоста, как считалось ранее. Выяснилось, что они видят одинаково хорошо как под водой, так и в воздухе, что они издают разнообразные звуки, особенно в возбужденном состоянии. Мы увидели, как они спят: краткими интервалами в любое время суток, совершая правильные плавательные движения и, удерживаясь на месте, если в бассейне есть устойчивое течение. Мы обратили внимание на богатство и разнообразие форм их сексуального поведения. Наблюдения наблюдениями, но миллионы людей, толпами стекавшиеся в «Мэрии Стьюдиоуз» и в другие вскоре открывшиеся океанариумы, были околдованы - понятливостью дельфинов, их дружелюбием, добродушием и игривостью. Повторные визиты только утверждали многих посетителей в том, что характерная полуоткрытая пасть дельфина выражает улыбку, что он действительно мил и симпатичен, хотя по виду напоминает рыбу и живет в чуждой нам среде. В течение десяти с лишним лет эта новая репутация дельфина потихоньку полегоньку распространялась среди публики. Но в 1958 году, когда в печати были опубликованы выдержки из доклада доктора медицины, нейрофизиолога Джона К. Лилли, прочитанного им на майской сессии Американской ассоциации психиатров в Сан- Франциско, дело приняло иной оборот. Доклад назывался «К рассмотрению основных механизмов положительных и отрицательных мотиваций», а сообщения о нем появились в газетах под следующими заголовками»: «УЧЕНЫЙ НЕСЕТ БРЕД СИВОГО ДЕЛЬФИНА», «НАСТОЯЩИЙ ДЕЛЬФИН ПОСЛУШЕН. ПРЕДАН И ГОТОВ НА ВСЕ», «ПСИХИАТР ХОЧЕТ ЗАСТАВИТЬ ДЕЛЬФИНА ГОВОРИТЬ». «ДЕЛЬФИН, ОСЧАСТЛИВЛЕННЫЙ УДАРОМ ЭЛЕКТРИЧЕСКОГО ТОКА. ПОДРАЖАЕТ СМЕХУ ЖЕНЫ УЧЕНОГО... И УМИРАЕТ». И все это—по поводу одного и того же доклада об основных механизмах положительных и отрицательных мотиваций [1]! Почему же вокруг него поднялась такая шумиха? В своем выступлении доктор Лилли - тогда он заведовал отделом общих исследований коры головного мозга в Национальном институте психического здоровья — рассказал о том, как он и его коллеги изучали мозг дельфина. Он упомянул, что часть опытов была произведена ими в исследовательской лаборатории «Флоридского Мэринленда». Эта лаборатория была основана еще во времена «Мэрии Стьюдиоуз», чтобы ученые имели возможность изучать жизнь моря. В 1955 году, когда доктор Лилли впервые появился в лаборатории, ее куратором был я. Могу и считаю не лишним сказать несколько слов об экспериментах, в которых принимал участие Лилли. Он прибыл к нам в составе группы из восьми человек. Трое членов этой группы были сотрудниками университета Джона Гопкинса в Балтиморе. Поэтому мы прозвали группу «экспедицией Джона Гопкинса». Все восемь «джонгопкинсовцев» были известными нейрофизиологами. Они намеревались создать карту коры головного мозга бутылконосого дельфина, определив, насколько возможно, функции отдельных областей серого вещества, из которого она состоит. Такие исследования уже проводились на наземных млекопитающих, и группа не ожидала встретить в своей работе особых трудностей. Непременной процедурой в задуманных опытах была общая анестезия дельфинов, и вот тут-то ученые неожиданно наткнулась на серьезные препятствия. Суть проблемы в том, что дельфины дышат иначе, чем наземные млекопитающие. У наземных животных длительные вдохи и выдохи следуют друг за другом безо всяких промежутков. Дельфин же, резко выдохнув, тут же быстро набирает воздух и долго держит его в легких. Выдох и вдох длятся доли секунды, а интервал между ними может составлять 15—30 секунд. Так он дышит, и находясь в воде и будучи извлечен из нее. И вот, когда Лилли и его коллеги подвергли анестезии своего первого дельфина, он, впав в забытье, выдохнул воздух, а нового вдоха так и не совершил. В последующих попытках исследователе применили аппарат для искусственного дыхания, надеясь, что им удастся поддержать дыхательный ритм усыпленного животного механическим путем. Но аппарат оказался непригоден для дельфинов, погибло еще несколько животных, и ученые прекратили опыты. Потерпев неудачу, Лилли вернулся в свою лабораторию в Бетезде и занялся поисками способа проникнуть в мозг дельфина без общей анестезии. Экспериментируя на обезьянах, он разработал такой способ. В тонкую трубку из нержавеющей стали плотно вставляется заостренный стержень; удар молота, и устройство пронзает черепную кость; стержень удаляется, трубка остается торчать в кости, и через ее отверстие можно ввести в мозг электрод; вся операция требует только местной анестезии [2]. Путь в мозг дельфина был открыт, и Лилли начал вести опыты по электрическому стимулированию его «положительных» и «отрицательных» областей. Об этих опытах Лилли и рассказал на сессии в Сан-Франциско. «Отрицательная область»—это область, введение сигнала в которую вызывало у дельфина чувство страха или подавленности, так что он начинал издавать «свист отчаяния». Кроме того, такую область можно обнаружить, обучив дельфина самостоятельно управлять подачей сигнала. Для этого выключатель соединяется с рычагом, на который дельфин может нажать, чуть приподняв нос. Как заявил Лилли, дельфин очень быстро научился выключать ток, стимулирующий «отрицательную область». Для этого ему оказалось достаточно двадцатикратного повторения опыта. В то время как обезьянам требуется несколько сотен повторений. У одного дельфина Лилли с первого раза обнаружил «положительную область», подача сигнала в которую доставляла дельфину удовольствие. Животное это было от природы голосистым, и как только «положительная область» восприняла сигнал, дельфин «сообщил нам об этом, используя широкий запас сложных свистов и малопристойных звуков». Ему понадобилось всего пять попыток, чтобы научиться включать ток. Когда аппаратуру отключали и дельфин не мог ощутить удовольствия, сколько бы ни толкал рычат, он вновь начинал издавать звуки. «Однажды,—говорил Лилли,—он так хорошо воспроизвел интонацию моей речи, что моя жена громко рассмеялась. Он тут же скопировал ее смех». Слишком стремительно толкнув выключатель, он сломал аппаратуру и погиб [3]. Видимо, именно после этого случая Лилли поверил в то, что с дельфинами можно установить контакт и даже научить их говорить по-английски. Само собой разумеется, речь требует весьма высокого уровня развития высшей нервной деятельности, и Лилли приписал дельфинам этот уровень, основываясь на том, что их мозг по размерам достаточно велик. Вот о чем он говорил в Сан-Франциско. И все это не раз повторил потом в лекциях, статьях и беседах с журналистами и писателями. А затем и в своих книгах [4]. Утверждения Лилли, то существу, так и остались домыслами, не подтвержденными опытом. Но они взволновали людей самого разного интеллектуального уровня, в том числе и тех, которые обычно мало интересуются животными. Все почувствовали себя так, словно устанавливается связь с обитателями иной планеты. Ведь мы понимаем, что такое речь и насколько этот дар неповторим. «Все без исключения языки,—писал Олдос Хаксли,—это гениальное творение, значение которого трудно переоценить... Без зыка мы остались бы всего-навсего безволосыми шимпанзе» [5]. Говорить теперь о том, что дельфин лишен способности к речи, значит считать его просто безволосым морским млекопитающим, о после всей шумихи, поднятой вокруг дельфинов, в нашем обществе явно ощущается упрямое — даже воинствующее нежелание возвратить дельфина в мир животных. Роберт Стенюи* в своей книге «Дельфин, двоюродный брат человека» пишет о «разделении людей на сторонников и противников высокого умственного развития зубатых китов» и, нимало не смущаясь, заявляет: «Что касается меня, да будет сказано раз и навсегда, что я за». Я «за», хотя и никогда не препарировал мозжечка, не взвешивал гипоталамуса и не считал нейронов в срезах лобных долей, глядя в микроскоп. Я не ученый, я могу признаться не рискуя ученой карьерой, что принимая чью-либо сторону, руководствуюсь эмоциями» [6]. Эти слова отражают чувства многих людей. Особенно примечательны они как выражение позиции ряда литераторов. -------------------------------------------------------------------------------- * Бельгиец Роберт Стенюи — известный участник ряда опытов по длительному пребыванию человека под водой в условиях повышенного давления. Летом 1964 года вместе с Д. Линдбергом провел двое суток в подводном доме на глубине 132 м, неоднократно выходя из него на морское дно.—Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Говорящие дельфины стали героями романа Робера Мерля* «День дельфина». Романа, получившего одобрение литературной критики, невзирая на то, что автор обожает бесконечные абзацы и презирает знаки препинания, которыми выделяется прямая речь. Это неуместно сдобренная сексом фантастическая сказка о постыдном заговоре, созревшем в некоем правительственном учреждении (несомненно, имеется в виду ЦРУ). Чтобы вызвать войну с коммунистическим Китаем, двух дельфинов вооружают атомной миной и натравливают на американский крейсер. Поняв, что они натворили, животные, невинные орудия в руках преступников, с отвращением провозглашают: «Люди нехорошие». Главный герой романа, «блестящий, милостью Божией ученый», занятый только бучением своих дельфинов английскому языку и овладением языка дельфиньих свистов, понятное дело, потрясен не менее глубоко. Чтобы все события, описанные в книге, выглядели как можно более достоверными, Мерль вплетает в текст некое подобие научной информации о дельфинах. Многие читатели, будучи наслышаны об уме и лингвистических способностях дельфинов, явно сочтут сие творение убедительным и глубокомысленным. Есть авторы, которые используют говорящих и обычно высоконравственных дельфинов в качестве рупоров для рассуждений на политические и социальные темы, облеченных в форму фантазий и аллегорий. Самым изысканным интеллектуальным упражнением в этом жанре является роман Лео Сцилларда «Голос дельфинов». Сциллард, физик- ядерщик, чьи теоретические работы способствовали созданию атомной бомбы, рассказывает в этой книге о некоем «Венском институте». Руководители института, следуя по топам Джона Лилли, преуспевают в изучении языка дельфинов и преподавании животным химии, физики и биологии. Вскоре институт приступает к выпуску научных трудов, каждый из которых оказывается крупным шагом вперед в своей области. Наконец, когда дельфины овладевают политическими знаниями, институт строит всемирную сеть телевизионных станций, предающих программу, посвященную разъяснению проблем мировой политики. В результате СССР и США, стоящие на грани войны, прекращают гонку вооружений, на земле воцаряется вечный мир, и все то благодаря светлому разуму дельфинов. Кинофильм «Флиппер» и последующая, очень удачная, серия телефильмов под тем же названием ничего нового к сложившейся репутации дельфинов, пожалуй, не добавили, но, тем не менее, еще раз привлекли к ним внимание и усилили всеобщее восхищение. Флиппер стал серьезнейшим эмоциональным связующим звеном в миллионах семей не только в США, но и во всем мире. -------------------------------------------------------------------------------- * Робер Мерль — известный французский писатель. Ряд его произведений переведен на русский язык. Кинофильм, снятый по роману «День дельфина», демонстрировался на наших экранах.— Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Свою лепту в дело идеализации дельфинов внесло и правительство СССР. В 1966 году министр рыбного хозяйства СССР. А. Ишков объявил через газету «Известия» запрет на промысел дельфинов, так как их мозг «поразительно близок к нашему». Как сказано в сообщении Юнайтед Пресс Интернэшнл из Москвы от 2 марта 1966 года, А. А. Ишков указал, что это решение было принято после широких исследований в России и за границей, оказавших, что высокоразвитый интеллект дельфинов позволяет читать это животное «морским братом человека». Далее цитируются слова министра о том, что дельфины проявляют «чувство товарищества. Они самоотверженны и смелы, известно, что они спасали тонущих и играли с детьми». А. А. Ишков выразил надежду, что другие страны последуют примеру СССР. «Их «промысел во всех морях и океанах должен быть прекращен»*. Согласному хору, поддерживающему новую репутацию дельфинов, противостоят, однако, немногочисленные диссонирующие голоса. Один из них—это голос израильского союза рыбаков, в резких выражениях отклонившего призыв Ишкова. Ясаков Фридлер в газете «Джерузалем пост» процитировал слова секретаря союза рыбаков Дона Шмиде о том, что израильские рыбаки объявили «тотальную воину» всем дельфинам Средиземноморья. Если советский министр желает их спасать, добро пожаловать советскому рыболовному флоту: пусть он выловит их всех до единого и увезет к себе домой»,— заявил Шмиде. Не морским братом, а своим худшим врагом считают израильские рыбаки дельфина, ибо он пожирает рыбу, полноправными владельцами которой они признают только самих себя. Единственно, в чем союз согласен с советским министром, так то в том, что дельфины очень умны, «хотя мы считаем, что они не столь умны, сколь хитры и злорадны... Мы не раз видели, как, попировав нашим уловам, эти дельфины нарочно высовывают из воды свои уродливые головы, чтобы посмеяться над нами с безопасного расстояния. Каждый бывалый рыбак готов поклясться, то это так». «Шмиде упомянул,—продолжает автор статьи,— об одном «особо «гнусном» двухметровом дельфине, которому уже раз попало по плавникам несколько лет тому назад. Рыбаки розвали его Моби Диком**. Они надеются когда-нибудь поквитаться с ним и прекратить его грабительские набеги на сети, после которых он, держась поодаль, издевательски хихикает с набитым, брюхом» [7]. -------------------------------------------------------------------------------- * Почти все, что автор ошибочно цитирует здесь как слова министра рыбного хозяйства СССР А. А. Ишкова (за исключением самой последней фразы) взято из информационной статьи газеты «Известия» (№ 60. 13 марта 1966 года) «Промысел дельфинов прекращен».— Прим. ред. ** Гигантский кашалот-альбинос, охота на которого — лейтмотив одноименного романа американского писателя Германа Мелвилла (1851). Роман переведен на русский язык.— Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Этот инцидент — прекрасная иллюстрация враждебного отношения рыбаков к дельфинам. Рыбаки, насколько мне известно,— единственная социальная группа, относящаяся к этим животным с нескрываемой неприязнью. Хорошим примером тому может служить дискуссия на тему, виноваты ли дельфины в падении уловов в районе Бискайна-Бэй, которой газета «Майами гералд» уделила несколько колонок в мае 1958 года. «Много чего говорится о причинах,— цитирует газета заявление одного из руководителей рыбаков,— а я вам скажу настоящую. Это не монтажные работы, не землечерпалки, не сток нечистот, не нефтепродукты, не рост числа плавсредств, не чрезмерный лов и не набеги креветок на икру. Все это было и четыре года назад. Но тогда в наших бухтах не освоились еще дельфиньи стаи». Член «Клуба удочки и катушки» в Майами также поднял голос против дельфинов: «Я не знаю в водах всего западного «полушария более жестокого истребителя мелкой рыбы, чем дельфин». Но остальные читатели выступили в защиту дельфинов, подчеркивая, что эти млекопитающие обитали в здешних водах десятки тысяч лет и что между популяциями дельфинов и рыбы се это время поддерживалось экологическое равновесие (несомненно, время от времени изменявшееся). Причину непрерывного истощения популяций рыбы следует искать в усилении деятельности человека, ведущей к разрушению естественной среды обитания, заявили читатели. Итак, суждения широкой публики о дельфинах в большой степени основаны не на разуме, а на чувствах. Спешу добавить, что если говорить о качествах, которые ценят люди, теми словами, которые они при этом произносят, то сторонники и защитники дельфинов имеют более прочную почву под ногами, чем противники и враги. Как не восхищаться сообразительностью дельфинов, их веселостью, дружелюбием, быстротой и грацией движений, готовностью спешить на помощь отчаявшемуся или обессилевшему обрату! Но для полноты картины следует указать, что дельфин дельфину рознь, и даже в пределах одного вида наблюдается большое разнообразие способностей и поведения. Одни понятливы и легко поддаются дрессировке, другие тупы и несообразительны; одни активны и легко возбудимы, другие ленивы и нелюбопытны; одни мирны и покладисты, другие агрессивны и раздражительны. Популярность дельфина росла в последнее время очень быстро, но, пожалуй, не менее быстро рос объем научных знаний о нем. Пока нет никаких реальных доказательств тому, что дельфин способен абстрактно мыслить или говорить на своем или чужом зыке. Ученые вовсе не глухи ко всему, что внушает нам симпатию к дельфину, но гораздо больше интересуют ученых другие неожиданно открывшиеся его таланты. Дельфины и киты, происходящие от наземных предков, так хорошо приспособилась к водной среде, что у них развились органы чувств, возможности которых мы до конца еще не поняли и вряд ли когда-нибудь сумеем полностью оценить. Их эхолоцирующий орган по компактности, универсальности и точности обнаружения далеко превосходил ультразвуковой эхолокатор, созданный руками человека. Физиология китообразных—это в основе своей физиология млекопитающих, но происшедшие в ней замечательные перестройки позволяют дельфинам и китам нырять на большие глубины и оставаться активными при столь низком содержании кислорода в крови, что человек уже давно бы потерял сознание. Тут есть над чем поработать ученым. Вероятно, нет другого такого животного, которое поставило бы перед исследователями столько разнообразных и многоплановых проблем. В последующих главах будет рассказано о некоторых интересных открытиях, сделанных теми, кто изучает дельфинов. А как же нам относиться к мифам и легендам, которыми дельфин был окружен испокон веков и к которым наше время добавило свою долю? Как было указано в самом начале главы, дельфину в сердцах людей принадлежит сегодня особое место, им восторгаются, его ставят выше всех прочих животных. Но есть свидетельства, что несколько тысяч лет тому назад дело обстояло точно так же. Древние уважали дельфинов и хранили память об их добрых делах. Они верили, что убийство дельфина приносит несчастье. Видимо, весь этот совершенно особый фольклор основан том, что люди подметили и по достоинству оценили одну неоспоримую черту поведения дельфинов. У всех рассказов о дельфинах сюжет одинаков: дельфин спасает утопающего. Известная нам еще по литературе античных времен вера в дельфина-спасителя и по сей день, как у народов европейской культуры, так и у народов других стран. Часто рассказывают историю о купальщице на флоридском пляже, которую сбила с ног откатывающаяся волна. Беспомощно барахтаясь и теряя сознание, женщина вдруг ощутила сильный толчок, выбросивший ее из воды. Опомнившись на берегу, она огляделась: неподалеку в волнах играл дельфин. Свидетель, случайно оказавшийся на пляже, видел, как этот дельфин спас тонувшую. Как говорят, не раз «спасали жизнь тем кто падал в воду с лодок, выталкивая людей на берег», амазонские дельфины, которых местное население называет «бото» или «буото». Маори Новой Зеландии верят, что в море живут добрые «танива», которые спасают тонущих. Новозеландский журнал Энтони Адлере, приведя в своей прекрасной книге «Дельфины: миф и млекопитающее» (кстати, очень хорошее название), несколько маорийских легенд, высказывает предположение, что «танива»—это, по всей видимости, дельфины; во всяком случае, видимо, он прав, считая, что представления о «танива» зародились на основе маорийского фольклора о дельфинах [8]. Чтобы нарисовать верный портрет дельфина, надо правильно оценивать все эти истории. Кое-кто из ученых готов отмести рассказы древних как «легендарные», а рассказы современников как «недостоверные» («в слово «недостоверные» этологи вкладывают отрицательный смысл). Но распространенное убеждение есть факт, даже когда оно не основано на фактах. Давайте же более внимательно займемся поверьем о дельфине-спасителе. Объяснять наблюдаемые события, придумывая связи и причины, вовсе не обязательно их вызвавшие,—это свойственно людям. Предположим на миг, что дельфины действительно спасают утопающих. Тогда нам остается выяснить лишь одно— сознательно ли они помогают и спасают. Подумаем, что значит «сознательно прийти на помощь». Во-первых, дельфины должны четко понять, что человек — существо заведомо им чуждое—находится в опасности. Затем они должны ощутить побуждение помочь этому «пришельцу». И, наконец, они должны предпринять именно те действия, которые позволят доставить «пришельца» на берег. Трудно представить себе, что дельфин обладает таким сочетанием знаний, понимания, умения рассуждать и заботиться об окружающих. По разве нельзя объяснить поведение дельфинов иначе? Они любят играть, многие видели, как дельфины толкают и подбрасывают плавающие предметы. И дрессированные в океанариумах, и дикие животные на воле поддерживают больного или обессилевшего собрата. Случалось видеть, как самки часами и даже сутками не давали тонуть своим давно умершим детенышам. Попытки помочь людям, вероятно, объясняются именно этими естественными навыками. Да, выталкивая тонущего на берег, дельфин заходит со стороны моря и направляет человека к берегу. Но, может быть, дело здесь не в разуме животных, а попросту в том, то мы никогда не слышали и не услышим рассказов тех, кого ни толкали, в сторону моря? Строгие этологи следуют принципу Ллойда Моргана: «Если какое-либо действие можно рассматривать, как следствие Проявления низших психологических способностей, его ни в коем случае не следует считать проявлением высших способностей»*. Применим этот принцип, и нам придется считать действия дельфинов следствием инстинктов и навыков, а не разума и альтруизма. Само собою разумеется, нельзя утверждать, что это объяснение абсолютно верно, но оно более согласуется с научным образом мышления. -------------------------------------------------------------------------------- * Что, конечно, является частным случаем принципа экономии Уильяма Оккамского: «Без нужды не должно плодить концепций».— Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- Так как у нас нет достаточного опыта, чтобы дать окончательный ответ на этот и на другие подобные вопросы, самое лучшее—это относиться ко всем подобным рассказам без предубеждения. Было время, когда ученые высмеивали старинные рассказы о дельфинах, пытавшихся завязать дружбу с купающимися. В томе «Киты и прочие» «Библиотеки натуралиста», изданном в Эдинбурге в 1843 году, Роберт Гамильтон пересказывает свидетельство Плиния о знаменитом дельфине из Гиппона*, который «появлялся среди купающихся, позволяя «им седлать себя, охотно подчинялся их руководству и слушался быстро и точно». «Еще более невероятна,— продолжает Гамильтон,—история, из которой следует, что дельфины предпочитают детей взрослым». И презрительно заканчивает: «Мы полагаем, что не следует испытывать терпения большинства наших читателей изложением подобных басен; и потому мы опускаем их, заключив известным изречением: «Sed quid non Graecia mendax Audit in historia»**. Однако в 1955 году у пляжа в новозеландском городке Опонони начал регулярно появляться дельфин. Он был настроен в высшей степени дружелюбно и явно желал завести знакомство с купающимися. Постепенно он стал позволять поглаживать себя и не возражал, когда ему ненадолго сажали на спину маленьких детей. «Хотя он играл и со взрослыми,— сообщает очевидец,— особенно очаровательно он вел себя в толпе плавающих и бродящих в воде детишек». Так что Роберту Гамильтону, по всей видимости, не следовало цитировать слов Ювенала о «Греции лживой» [9]. -------------------------------------------------------------------------------- * Римский город на берегу Средиземного моря в Северной Африке.—Прим. перев. ** Гамильтон неточно цитирует строки из X сатиры Ювенала. Точная цитата звучит так: «Quidquid Graecia mendax Audit in historia».—Прим. авт. В русском переводе эти строки звучат следующим образом: «Верят всем басням Греции лживой».— Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Примечания 1. Эти заголовки взяты соответственно из газет «Washington News» от 13 мая 1958 года. «San Francisco Chronicle» от 14 мая 1958 года, «San Francisco News» и «New York World – Telegram and Sun» от того же числа. Доклад Д. К. Лилли был впоследствии напечатан под приведенным в тексте названием в «American Journal of Psychiatry», том 115, стр. 498—504, за декабрь 1958 года. В своем докладе Лилли пишет, что дельфины «умны, восприимчивы, склонны к сотрудничеству, веселы, романтичны, лишены злобы и враждебности, хотя временами, как и кое-кто из людей, несносны в общении». Слова эти, безусловно, с самыми добрыми намерениями, Лилли приписывает мне и моим коллегам по «Мэринленду». Но они принадлежат ему самому и только ему, так же как наделение дельфинов человеческими качествами (вдобавок, исключительно положительными) характеризует его и только его образ мышления. Именно тот образ мышления и привел Лилли к идеям, за которые сословие ученых подвергло его столь суровой критике. 2. Лилли описал изобретенный им способ в статье «Простая перкутанная имплантация электродов и канюль в мозг» (журнал «Science», том 127, стр. 1181—1182, 1958). Ирония в том, что Лилли, больше чем кто бы то ни было способствовавший распространению представлений с дельфинах, как о высших существах, оказался своего рода мишенью для обществ защиты животных и противников вивисекции, обвинивших его в чрезмерной свободе обращения с существами, которым он сам приписывает разум и чувства, свойственные человеку. 3. Несколько по-иному этот случай описан в книге Д. К. Лилли Человек и дельфин». В книге Лилли говорит о том, что понял смысл «этих очень своеобразных звуков» только при позднейшем прослушивании магнитофонной записи. Именно тогда он различил в звуках, которые издавал дельфин, подражание своим собственным словам, сказанным перед микрофоном сразу же после выключения тока, возбуждавшего участки мозга животного. Как я припоминаю, на следующее утро после этого опыта Лилли рассказал мне, что дельфин пытался воспроизвести слова «three hundred and twenty three» («триста двадцать три»)—отсчет показаний на счетчике прибора. Когда в комнату вошла жена Лилли, он рассказал ей о случившемся, она засмеялась, и дельфин попытался воспроизвести ее смех. 4. Лилли выпустил две книги о дельфинах: «Человек и дельфин» (1961) и «Разум дельфинов» (1967),—обе в издательстве «Даблдэй»*. 5. Эту слова взяты из очерка О. Хаксли «Воспитание земноводного», вошедшего в сборник «Послепослепослезавтра», первую публикацию которого подготовило издательство «Харпер энд Роу». 6. Роберт Стенюи «Дельфин, двоюродный брат человека». Издание «Стерлинг паблишинг компани», Нью-Йорк, 1968. -------------------------------------------------------------------------------- * Книга Д. К. Лилли «Человек и дельфин» выпущена на русском языке издательством «Мир» в 1965 году. В книге неоднократно упоминается и имя Форреста Гленна Вуда. Перевод книги Д. К. Лилли «Разум дельфинов» был опубликован в журнале Природа» (см. № 5—6, 1969 год).—Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- 7. Я цитирую статью Я’акова Фридлера, репортера «Jerusalem Post», по фотокопии, полученной мною от анонимного лица в 1966 году. На самой фотокопии нет ни названия газеты, ни даты, но, судя по приписке, она послана из Израиля, а статья опубликована вскоре после советского заявления. 8. Случай с женщиной, которую дельфин вытолкнул на берег, описан в анонимной заметке (см. журнал «Natural History», октябрьский выпуск 1949 года). Там же в майском выпуске 1954 года в статье доктора Ф. В. Лэма говорится о случае с амазонским дельфином. Книга Энтони Алперса опубликована в 1961 году издательством «Хафтон-Миффлин». 9. Подробно о дельфине из Опонони рассказано в книге Алперса. Там же приводится еще несколько сообщений о дельфинах, которые не прочь были завести дружбу с аквалангистами и купающимися. В 1955 или 1956 году во «Флоридский Мэринленд» пришло письмо от одного молодого южноафриканского аквалангиста. Автор сообщал, что в бухте, где он нырял, ему не раз встречалась пара дельфинов. Более смелый из них, плавая у самой поверхности, позволял прикасаться к себе. «Когда его чесали, это явно доставляло ему удовольствие,—писал автор,— он переворачивался на спину, подставлял мне брюхо, раздвигал плавники, и я чесал его». К письму были приложены две подводные фотографии и краткое описание, по которым автор просил казать, к какому именно виду принадлежал этот дельфин. По меньшей мере два совершенно свежих сообщения о диких дельфинах, искавших встречи с человеком, приводятся в газете «Atlanta Journal and Constitution» от 10 июля 1966 года и в сборнике «Человек под водой», выпущенном издательством «Чилтон букс» в 1965 году (см. очерк Сэлли Стоун «Девушка верхом на дельфине»). Глава вторая Немного о названиях и родстве Любой живой организм — неважно, как мы его рассматриваем: вне его связи с видом или, наоборот, только в этой связи,— является конечным звеном исторического процесса начавшегося, по сути дела, более двух миллиардов лет тому назад... Вряд ли найдутся в каком-либо организме органы или функции, которые удалось бы полностью понять, не изучая истории развития самого организма. Эрнст Майр [1] Исследуя морских млекопитающих, мы имели дело с животными не совсем обычными. История их развития прослеживается не только в далеком геологическом прошлом, кое-что существенное о них занесено и в наши анналы. Берясь изучать этих животных, стремясь понять их, работать с ними, использовать их в наших интересах, мы должны принять во внимание весь тот обширный материал, который накоплен об их прошлом и настоящем. Прежде всего мы должны оговорить, о каких именно животных пойдет речь, и рассказать о современных воззрениях по поводу родственных связей между отдельными их видами. Для этого нам придется вторгнуться в область систематики— науки о классификации живых существ, дающей им названия, распределяющей их по группам и выясняющей связи между отдельными группами. Классифицируя животных и растения, биологи-систематики присваивают им научные названия, состоящие из двух слов. Так, например, человек—единственный вид, который способен сам себя назвать,— выбрал себе наименование Homo (человек) sapiens (разумный). Хороню известного на всем восточном побережье Соединенных Штатов атлантического бутылконосого дельфина, привычную «морскую свинью» тех мест, зоологи называют Tursiops (лат. tursio —дельфин) truncatus (от лат. truncare —отсекать, обрубать; этим словом определяется характерная особенность атлантических бутылконосых дельфинов: зубы у старых особей как бы обрублены сверху). Полная научная классификация атлантического бутылконосого дельфина приведена ниже в таблице. Бутылконосый дельфин тихоокеанских прибрежных вод Северной Америки относится к тому же роду Tursiops, но различия между ним и атлантическим бутылконосым дельфином настолько велики, что его рассматривают как особый вид — а именно вид Tursiops gilli, названный так по имени зоолога Теодора Н. Гилла *. Научные названия даются на латинском языке. Обычно это латинские или греческие слова, с помощью которых описывается наиболее характерная особенность животных данного вида, хотя иногда вид называют именем человека (например, gilli), либо открывшего его, либо заслужившего эту честь по каким-либо иным соображениям. Эти названия едины во всем мире, что очень важно для науки. Благодаря этому цетологи** России, Дании или Японии точно знают, о каком животном идет речь, когда видят слова Tursiops truncatus [2]. -------------------------------------------------------------------------------- * По современным представлениям отечественных и многих зарубежных систематиков, в роде Tursiops один вид— T.truncatus, имеющий широкое распространение и обитающий во всех океанах. Подразделяется на три хорошо различимых подвида: атлантический бутылконосый дельфин—Т.t. truncatus. дальневосточный бутылконосый дельфин — Т.t. gilli. черноморский бутылконосый дельфин—Т.t. ponticus. Обычно в отечественной литературе бутылконосого дельфина называют афалиной.— Прим. ред. ** Если бы систематика занималась классификацией людей по их занятиям, она дала бы следующее определение: цетолог (от лат. cetus— кит) — вид ученых; объединяет людей, посвятивших себя изучению китообразных—китов, дельфинов, морских свиней.— Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- Научная классификация атлантического бутылконосого дельфина Царство: животное (объединяет всех животных) Тип: хордовые (объединяет животных, имеющих в том ли ином виде хорду, предшественницу позвоночника) Подтип: позвоночные (объединяет животных, имеющих позвоночник: рыб, земноводных, пресмыкающихся, птиц и млекопитающих) Класс: млекопитающие (объединяет животных, вскармливающих потомство молоком) Отряд: китообразные (объединяет плотоядных млекопитающих, ведущих чисто водный образ жизни — китов, дельфинов, морских свиней) Подотряд: зубатые (объединяет китообразных, имеющих зубы, отличие от китообразных, имеющих «китовый ус») Семейство: дельфиновые (объединяет дельфинов и морских свиней) ?Род: Tursiops (объединяет всех бутылконосых дельфинов) Вид: T. truncatus (атлантический бутылконосый дельфин) Иное дело—обиходные названия. Существо, которое в Соединенных Штатах именуют атлантическим бутылконосым дельфином, а чаще просто «морской свиньей», турки зовут «афале» (afale), русские «большим дельфином» (bol’shoi del’fin), французы— »гран суфлёр» (grand souffleur), немцы—«гроссер тюммлер» (grosser Tummler), японцы—«хандо ирука» (hando iruka), гренландские эскимосы — «незарнак» (nezarnak), шведы—«оресвин» (oresvin), норвежцы—«таннтьойе» (tandthoije), а португальцы—«пеше-бото» (piexe-boto). Более того, в некоторых странах T. truncatus имеет по два, по три обиходных названия [3]. Разнообразие обиходных названий усложняет жизнь цетологам, но все же не настолько, насколько трудно в этом смысле приходится ихтиологам. Попробуйте дознаться, а потом объяснить рыбаку из Миссисипи или Луизианы, что его «красноперка»— это то же самое, что «проточный окунь» на восточном берегу Флориды или «красный окунь», «морской окунь», «скальный окунь», «красный барабанчик», «пятнистый окунь», «мелевой окунь», «пятнохвост» и дюжина других рыб в разных местечках между Нью-Йорком и Техасом. И вы поймете, что с названиями китообразных «все обстоит гораздо проще, хотя любой цетолог вынужден был бы прочесть целую лекцию, чтобы ответить та простой вопрос: «Какая разница между «дельфином» и «морской свиньей»? Мы не будет читать всю лекцию, но на основных моментах остановимся. Это достаточно занятно и поучительно. Прежде всего укажем, что здесь совершенно ни при чем рыбы рода Coryphaena, в США именуемые «дельфинами», в Латинской Америке известные как «дорадо», а в экваториальных водах Тихого океана— как «махи-махи». Эти великолепно окрашенные рыбы, предмет вожделений спортсменов и гурманов, именуются «дельфинами» по совершенно неизвестной причине и к морским млекопитающим не имеют никакого отношения. Вероятно, их назвали так потому, что они ходят косяками и часто выставляют головы из воды, как это делают дельфины. Лбы у самцов Coryphaena высокие и круглые, так что при взгляде с палубы корабля их головы напоминают головы дельфинов. Выяснить точно, как и когда именно зародилась эта путаница с названиями, сейчас просто невозможно. Во всяком случае она существовала еще в начале XVII века. И до сих пор приводит к недоразумениям; некий фельетонист сокрушался по поводу появления в ресторанных меню блюд из «махи-махи»: подумать только, из-за обжор гибнут столь дружески настроенные по отношению к людям морские свиньи! Впрочем, бывало и хуже. Несколько дам-туристок со среднего Запада чуть не нанесли телесных повреждений владельцу рыбного ресторанчика в Сан-Диего, обнаружив в меню блюда из «дельфина-дорадо». «Они тут и Флиппера съедят!» — горестно опила некая мать семейства. Выяснив этот вопрос, займемся самим словом «дельфин». Это очень древнее слово, и восходит оно к греческому delphis. Вероятно, древние греки именовали так все виды дельфинов, обитающих в Средиземном море. Но существует и другая точка зрения, а именно, что delphis греков и delphinus римлян - это название только одного из этих видов, ныне называемого «обыкновенным дельфином». Так думали еще во времена Карла Линнея, отца систематики, так, видимо, думал и он сам, поскольку в 1785 году объединил оба эти слова — и греческое и латинское,—чтобы дать тому длинномордому, симпатичному на вид животному научное название Delphinus Delphis всяких сомнений, на монетах и вазах античных времен изображался D.Delphis, он же был персонажем древнегреческой скульптуры и живописи. Отсюда, недалеко до утверждения, что героем всех античных историй о дружбе между человеком и дельфином следует считать обыкновенного дельфина. По крайней мере, вслух этого никто не опровергает. Но во всех современных историях такого рода речь идет только о бутылконосом дельфине. Это заставляет полагать, то и в древнем Риме и Греции дело обстояло не иначе, и партнером человека (обычно ребенка) был прибрежный Tursiops, который обитает и в Средиземном море, а не стремительно рассекающий волны Delphis, редко приближающийся к берегам. Недаром римляне награждали морских героев своих рассказов о дружбе дельфина с человеком прозвищем Simo (от Simus—курносый). Никто не употребил бы этого слова, описывая внешний облик обыкновенного дельфина, но оно более чем уместно для Tursiops’а. Не пытаясь точно установить видовую принадлежность дельфина которого греки почитали «Hyeros Ichthis»,то есть Священной рыбой, укажем лишь, что с незапамятных времен ему оказывались божественные почести, а затем со свойственной грекам безудержной фантазией они сделали дельфина героем мифов. Дельфинами правил Посейдон, бог морей, дельфины были символом Афродиты, родившейся из пены морской. Аполлон в образе дельфина привел критских моряков к берегу неподалеку от Дельф, где собирался учредить свое святилище и оракул [4]. Не от этого ли дельфина получили Дельфы свое название? Или это просто случайное совпадение? Как знать. Но вот другой сказочный дельфин, геральдический, дал название целой провинции. Его самого нельзя отнести к какому-либо биологическому виду. Это было самое настоящее сказочное существо—полурыба-полукит. Но, красуясь на щитах владетельного рода, геральдический дельфин дал ему титул «дофин», от которого владения рода получили наименование Дофине. Впоследствии тот титул перешел к престолонаследнику королевства Франции. Разобравшись со словом «дельфин», обратимся теперь к слову «porpoise» — «свинорыб», «морская свинья». Это английское слово имеет свою историю. Оно происходит от слова «porpoys» или «porpeys», существовавшего в среднеанглийском языке и в свою очередь восходившего к старофранцузскому слову «porpeis» или «porcpeis», развившемуся из латинского слова «porcopiscis», образованного слиянием слов «porca»—»свинья» и «piscis»—«рыба». Принято считать - и, по- видимому, это предположение соответствует действительности, — что когда-то так называлось коренастое большеголовое китообразное, в изобилии водившееся у берегов Европы, которое ныне известно под названием обыкновенной морской свиньи Phocoena (фоцена). Греки называли это животное «фокена». Аристотель в своей «Истории животных» писал о фокенах: «Похожи на маленьких дельфинов и водятся в Черном море. Размеры у них меньше, чем у дельфина, а спина шире». Почему же наши предки уподобили это животное свинье? На тот счет есть разные объяснения. Это потому, что выброшенные а берег животные издают звуки, похожие на хрюканье, говорят одни. Другие полагают, что при взгляде на «морских свиней», кормящихся на мелководье, напрашивается сравнение их со свиньями, выкапывающими коренья. У меня есть своя точка зрения, английское слово «свинья», «боров» имеет еще один смысл «обжора», «объедала», «набивающий брюхо за счет других». И, по- моему, «морскими свиньями» прозвал этих животных рыбак, возмущенный тем, что, по его мнению, они поглощают огромное количество рыбы, полноправным владельцем которой он признавал только себя самого. Ведь до сих пор рыбаки никогда не употребляют слова «дельфин», «морская свинья» — это еще самое мягкое прозвище дельфина в их устах. Есть и более обидные: «fish hog» — «боров-рыбоед», «herring hog» — «боров-сельдеглот» и т. д. Причем так они называют всех мелких китообразных. Вероятно, именно благодаря рыбакам англоязычный мир называет мелких китообразных «морскими свиньями», не различая родов и видов и делая исключение лишь для таких сравнительно крупных животных, как косатка и гринда, которые именуются «китами» («killer-whale» - «кит-убийца» — косатка, «pilot-whale» - «кит-пилот» — гринда). Впервые добираясь до берегов Северной Америки, Австралии, Новой Зеландии, английские моряки всюду находили мелких китообразных. Их было так же много, как «морских свиней» у берегов Европы и Британии, и повадки у них были те же [5]. И вполне естественно, что на этих новых «объедал» переносилось то же привычное название — «морские свиньи». Само собою разумеется, наука подходит к этому вопросу гораздо строже. Большинство зоологов Старого и Нового Света название «морской свиньи» относят только к Phocoena и примерно к полдюжине родственных ей видов. Иногда все эти виды объединяют в особое семейство Phocoenidae—фоценовые, включая в него и некоторые виды китообразных, которые всеми остальными учеными почитаются за «настоящих» дельфинов. Откуда же такой разнобой в ученом мире? Дело в том, что на сновании внешних признаков трудно раз и навсегда четко разграничить морских свиней и дельфинов. К дельфинам обычно относят виды, для которых характерны удлиненные челюсти — «клюв» — и конические зубы, а морскими свиньями считают животных с тупорылой головой и лопаткообразными или кинжаловидными зубами. Но многие «настоящие» дельфины имеют тупорылую голову, вовсе не похожую на «клюв», а Phocoenides dalli, вне всякого сомнения морская свинья, не имеет лопаткообразных зубов. Японский цетолог Масахару Нишиваки предложил рассматривать все семейство дельфиновых, насчитывающее около 50 видов, не как одно, а как пять семейств [6]. Среди них он выделил семейство фоценовых, считая основными признаками принадлежности к нему число сросшихся шейных позвонков (три и более), число зубов в каждом верхнем ряду (более пятнадцати) и длину тела менее 2,5 м). Но с предложением Нишиваки не все согласны. Некоторые по-прежнему рассматривают дельфинов и морских виней как одно семейство, кое-кто выделяет только фоценовых, а один автор насчитывает три семейства. Эта неразбериха способна сбить с толку и даже привести в отчаяние зоолога-новичка, но надо твердо помнить, что все категории систематики—дело ума человеческого и границы их произвольны. Среди биологов, занимающихся систематикой, есть и «оптовики» и «мелочные педанты». В соответствии с разницей воззрений отдельных школ в разных книгах по-разному оценивается не только число семейств, но и число «чистых» видов. Дело не только в том, что систематика—наука неточная. Просто мы знаем о видах дельфинов и морских свиней гораздо меньше, чем я это пытался представить выше, пытался исключительно ради ясности и простоты изложения. Некоторые виды семейства дельфиновых известны только по неполным скелетам или по словесным описаниям, причем мы не знаем, насколько эти описания точны. Несколькими страницами ранее я написал, что ученые всего мира однозначно представляют себе, о каком животном речь, когда видят слова Tursiops Truncatus, но это не совсем так. Одни считают, что разделение Tursiops’ов на виды Т. truncatus (на восточном побережье США) и Т. gilli (на западном побережье) вполне законно, другие указывают, что прибрежного дельфина Гаванских островов (местное название nuuanu) нельзя относить к виду Т.gilli, поскольку он гораздо ближе к виду Т. truncatus, хотя в чем-то и не идентичен c ним. А кое-кто из цетологов полагает, что необходимо продолжить изучение рода Tursiops, и пока оно не завершено, они склонны рассматривать всех бутылконосых дельфинов, за исключением Т. gilli, как принадлежащих к виду Т.truncatus. Вот сколько нам пришлось рассуждать в ответ на простой опрос: «Какая разница между «дельфином» и «морской свиньей?». И при этом мы не столько ответили на вопрос, сколько дали читателю понять, что науке не так уж много известно о китообразных, да и в том, что известно, люди разобралась не до конца. Как оно и есть на самом деле. Непосвященные* думают, что о животном мире в наше время известно все — просто эти знания погребены в пыльных фолиантах. Это глубочайшее заблуждение, особенно когда речь идет о животном мире морей и океанов — от планктона до китов. Почему же столько пробелов в наших знаниях о поведении и физиологии китообразных, почему мы до сих пор не разобрались с их классификацией? Потому что это очень сложное дело. Китообразные почти все время проводят под водой, так что мы не можем непосредственно наблюдать за ними. Поймать их живыми трудно, еще труднее содержать в неволе. Это настолько крупные животные, что трудно сохранить даже их трупы, а препарировать их—это работа долгая и физически тяжелая. -------------------------------------------------------------------------------- * Каждый из нас «непосвященный» вне своей области знаний и компетенции.— прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- Единственное, что мы. с уверенностью делаем,—это подразделяем китообразных на несколько больших групп. Систематика рассматривает китообразных как отряд, состоящий из двух подотрядов,— зубатых и усатых китов. Зубатые киты подотряд Otodonceti, как это следует из их названия, имеют зубы. Питаются они рыбой и головоногими моллюсками. Зубатые киты делятся на несколько семейств. Самое примитивное из них—семейство пресноводных дельфинов Platanistidae, состоящее всего из четырех видов: двух, обнаруженных в Южной Америке, одного—в Индии и Пакистане и одного в озере Дунтинху (Tungt’ing Lake) в Китае. В своей работе мы не обошли вниманием это семейство. Ученые военно-морского флота обследовали слепого речного дельфина Platanista gangetica из дельты Ганга и изучили эхолокационные способности амазонского пресноводного дельфина Inia geoffrensis. Если не считаться с предложениями распределить более полусотни видов дельфинов и морских свиней между двумя, тремя и более семействами, а рассматривать их как одно семейство дельфиновых Delphinidae, то оно окажется самым крупным в подотряде зубатых. Большую часть своих усилий мы посвятили представителям именно этого семейства: в первую очередь, атлантическому бутылконосому дельфину, а затем тихоокеанскому бутылконосому дельфину и тихоокеанскому белобокому дельфину. прошли через наши руки три белокрылые морские свиньи, две косатки, две гринды, причем все эти животные, кроме атлантического бутылконосого дельфина, впервые содержались в неволе. Кроме того, мы провели ряд опытов с обыкновенными дельфинами, живущими на воле. Семейство Monodontidae состоит из двух четко выраженных видов, обитающих в Арктике и поблизости от нее. Это белуха и нарвал. Наиболее яркая отличительная особенность нарвала — длинный спирально закрученный бивень, торчащий вперед из головы самца, подобно рогу единорога. С нарвалами мы не работали, а вот белуха была объектом эксперимента одного из наших сотрудников (см. главу 11). Ziphiidae - семейство клюворылых, или бутылконосых, китов — это наименее изученная группа китообразных. Точно неизвестно даже число входящих в это семейство видов. Возможно, что их 17. Некоторые из бутылконосых китов достигают в длину 9 м. Мы знаем, что эти животные ныряют на большие глубины и могут оставаться под водой по часу и более. Крупнейшим из зубатых китов является кашалот, Physeter catadon, самцы этого вида достигают 18 м в длину и более. У кашалота есть два небольших по размерам родственника - большой и малый карликовые кашалоты рода Kogia, достигающие в длину всего 3,5—4 м. Отличительная особенность подотряда усатых китов, Mysticeti,— это отсутствие зубов. Вместо зубов с верхней челюсти усатых китов свисают роговые пластины так называемого «китового уса». Бахромчатая внутренняя кромка этих пластин образует плотное сито, с помощью которого кит отцеживает из набранной в пасть воды мелких ракообразных и рыбу, составляющих его пищу. Усатые киты питаются планктоном. Об этом часто пишут, подчеркивая малые размеры живых существ, из которых состоит планктон,— многим представляется, что жертвы усатых китов чуть ли не микроскопичны. Это не так. По крайней мере, большинству видов усатых китов пищей служат мелкие рачки длиной — 5 см. Китобои называют их скопления «крилем». Подотряд Mysticeti состоит из трех семейств, объединяющих всего 10 видов. Самым крупным из усатых китов является синий кит. Это самое большое животное из когда- либо живших на Земле. Он достигает 30 м в длину, а вес его доходит до 130 тонн. Синий кит относится к семейству Balaenidae, известному также од названием - полосатиков, или финвалов. Последнее название отражает характерную особенность их внешнего облика—наличие небольшого спинного плавника (fin — плавник). В США хорошо знают серого кита, который совершает большие миграции вдоль западного побережья к местам размножения, расположенным вдоль берегов Калифорнийского полуострова. Серый кит—самый примитивный из Mysticeti, он - выделен в особое семейство. Остальные виды подотряда—это настоящие киты семейства а1аешс1ае. На заре китобойного промысла именно они оказались лавной добычей китобоев, которые считали их не только самыми настоящими, но и самыми подходящими китами для охоты: они медленно двигались, будучи смертельно ранены гарпуном, не тонули, давали самый длинный китовый ус. А китовый ус какое-то время считался самым ценным продуктом промысла: он шел в огромных количествах на дамские корсеты. Заинтересовался большими китами и военно-морской флот — эти могучие животные являются самыми мощными источниками подводных шумов в океане. Мы записывали и анализировали звуки, издаваемые различными китами, но дело этим не ограничилось. Был проведен уникальный эксперимент с молодым серым китом, на теле которого был закреплен радиопередатчик. Таким образом удалось выяснить пути миграции серых китов на север. О происхождении и эволюции китообразных Мы классифицируем и систематизируем накопленные сведения не только потому, что испытываем некую внутреннюю тягу к порядку, но и потому, что систематизация раскрывает нам более глубокие горизонты познания. Так, ныне существующая систематика живых существ - по мысли ее создателей должна была помочь ученым в пределах того, что им известно, выявить естественное родство отдельных видов и семейств. Несколько веков ому назад степень этого родства было принято определять по подобию анатомического строения. Но теперь, когда нам стало известно явление конвергенции, то есть выработки сходных признаков у не родственных животных, обитающих примерно в одинаковых условиях, мы понимаем, что, хотя сложившаяся система классификации по подобию анатомического строения и позволяет группировать ныне живущих животных, с ее помощью нельзя однозначно выявить естественное родство между группами, существовавшее в прошлом (так называемые «связи по вертикали»). Чтобы лучше понять филогению данного вида, то есть историю его происхождения, мы должны обратиться за помощью к палеонтологии и к гипотезе об эволюционном развитии видов *. Эпиграф, предпосланный этой главе, как раз и говорит о пользе такого обращения. Так откуда же пошли киты? Сразу следует сказать, что об том мы почти ничего не знаем. Самые древние из известных нам окаменелые останки китообразного—они имеют возраст 50 миллионов лет — принадлежат представителю вымершего подотряда Archaeoceti (древние киты). Archaeoceti были плотоядными млекопитающими, ведшими чисто водный образ жизни (таково краткое определение всех китообразных); некоторые из них достигали больших размеров, но они были мало похожи на представителей двух нынешних подотрядов китообразных, появившихся около 25 миллионов лет тому назад, еще до исчезновения Archaeoceti. Ранее считалось, что зубатые и усатые киты ответвились от Archaeoceti в самом начале развития последних. Но самые древние окаменелые останки Otodonceti и Mysticeti отличаются друг от друга настолько, что вряд ли можно считать их происходящими от одного и того же предка. -------------------------------------------------------------------------------- * Тот, кто изучил богатейший материал, доказывающий эволюционный характер развития жизни на Земле, «гипотезой» это достижение человеческой мысли никогда не назовет.— Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- Черепные кости Archaeoceti имели вид, обычный для млекопитающих. Черепа же современных китов еще на ранней стадии развития приобрели сдавленность в продольном направлении, причем у подотряда зубатых она образовалась путем сдвига назад передних черепных костей, а у подотряда усатых—путем сдвига вперед задних костей. Хотя процесс деформации шел разными путями, в результате у всех современных китов череп сплющен в продольном направлении настолько, что, как пишет известный палеонтолог А. С. Ромер, «с точки зрения остеологии крыши черепа у китообразных нет, а есть перед и зад». Вдобавок, кости правой стороны черепа Otodonceti имеют иные пропорции, чем кости левой. Такой асимметрии не наблюдается ни у каких других отрядов млекопитающих. (Эта деформация почти несомненно произошла в связи с совершенствованием системы направленного излучения эхолоцирующих звуков - см. главу 4.) Как установлено покойным голландским цетологом Е. Слийпером, жир зубатых китов отличается по химическому составу от жира усатых и кристаллические формы миоглобина у них разные. Имеются и другие различия между подотрядами. И на этом основании часть исследователей приходит к выводу, что современные подотряды китообразных происходят от разных предков. Другие же палеонтологи по-прежнему считают, что самые ранние представители подотряда древних китов все-таки могли быть прапредками современных. А кто был предком Archaeoceti? Безусловно, какое-то наземное млекопитающее*, но какое именно — этого мы не знаем. -------------------------------------------------------------------------------- * Судя по окаменелым останкам, процесс перехода от древних пресмыкающихся к млекопитающим происходил на суше.— Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- Часто приходится слышать утверждения, что китообразные ведут свой род от «мелкозубых насекомоядных — креодонтов». Но, во-первых, мы не очень отчетливо представляем себе, какие именно животные входили в группу «мелкозубых насекомоядных», а во - вторых, креодонты считаются предками всех позднейших плацентарных млекопитающих, так что отнести к ним прародителей китообразных - значит ничего не оказать о том, как выглядели наземные пракиты и что заставило их вернуться в море. Совсем недавно было высказано предположение, что предками китообразных следует считать архаичных копытных Mesonychidae. Это были большеголовые животные (длинна их черепа доходила до метра), пальцы ног у них заканчивались чем-то более похожем на небольшие копыта, чем на когти, зубы имели вид, характерный для всеядных. Один из видов Mesonychidae, —причем из наиболее ранних видов—имеет строение черепа, напоминающее строение черепа Archaeoceti, так что можно предположить, что именно этот вид дал начало и вымершим китам, и современным [7]. Что же толкнуло неизвестного нам предка китов в море? Вероятнее всего, он отправился туда в поисках пищи. За миллионы лет эволюции его потомки приобрели обтекаемые формы тела и потеряли волосяной покров. Их задние конечности уменьшились в размерах, стали бесполезны и постепенно исчезли, локомоторная функция была передана двум горизонтально расположенным выростам хвоста, именуемые теперь хвостовыми плавниками, или лопастями. Передние конечности модифицировались в передние плавники, или ласты, веслообразной формы, что увеличило маневренность их обладателей в плотной трехмерной среде. При этом ласты сохранили скелетную структуру типичной пятипалой конечности млекопитающих. Параллельно с этими морфологическими приспособлениями шел процесс изменения физиологии и органов чувств. В результате этих метаморфоз киты и дельфины оказались наиболее обособленной ветвью млекопитающих. Они сохранили все главные характерные особенности млекопитающих, но ничто в их внешнем облике и строении не говорит о близком родстве с каким-либо иным отрядом млекопитающих. И только экскурс в прошлое, позволивший предположить, что китообразные ответвились от линии, ведущей к современным копытным животным, дает нам возможность объяснить ряд интересных фактов, которые иначе кажутся непонятными. В 1950 году Алан Бойдн и Дуглас Джемрой, работник и серологической лаборатории университета Ратджерса, опубликовал статью о возможности определения родственных связей китообразных с другими отрядами млекопитающих по так называемой пробе на преципитин. Бойдн и Джемрой сравнила белок плазмы крови млекопитающих разных отрядов с белком крови китообразных. Результаты проб у китообразных и Artyodactyla—парнокопытных оказались настолько сходными, что китов и дельфинов можно считать близкими родственниками коз, овец и свиней [8]. Работа была опубликована. Но еще в течение нескольких лет различные авторы продолжали рассуждать о гипотетическом предке современных китообразных— креодонте. И только потом появились другие публикации, в которых тезис Бойдна— Джемроя о сходстве между зубатыми китами и парнокопытными, особенно жвачными, поддерживался с совершенно других позиций и именно с позиций физиологии и этологии. Было отмечено, что пищеварительный тракт китообразных во многом подобен тракту жвачных. Дельфин, как и корова, имеет несколько желудков, причем первый из них (расширение, развившееся на пищеводе) напоминает коровий рубец—первый желудок жвачных, хотя исполняет, конечно, иные функции, поскольку китообразные в отличие от жвачных не нуждаются в огромна скоплениях микроорганизмов для производства энзимов, растворяющих пищу. Будучи плотоядными, китообразные имеют кишечник той же длины, что и травоядные. Правда, увеличенная длина кишечника наблюдается не только у рыбоядных млекопитающих, но и у рыбоядных птиц, например у пингвина, так что это обстоятельство, видимо, не следует толковать как признак родства. Как указал Слийпер, «мужской половой член у китообразных о форме, строению и расположению очень похож на мужской половой член жвачных, особенно на бычий. У китов, как и у жвачных, он убирается в щель между двумя ремнеподобными мышцами. Эрекция у китов и дельфинов (как и у жвачных) происходит не столько за счет прилива крови, сколько за счет напряжения мышечных тканей» [9]. Глаз дельфина имеет своеобразный зрачок. При ярком освещении верхняя граница зрачка опускается, как шторка, и при минимальной апертуре он превращается в серпообразную щелку, очень похожее строение имеет глаз козы. Много схожих черт и в поведении жвачных и китообразных. Копуляция у тех и у других проходит очень быстро. Дельфины, как и большинство копытных, имеют склонность бодаться. Большинство видов китообразных—стадные животные, причем стада носят семейный характер (китобои называют их косяками или стаями). И, наконец, дельфины, будучи спугнуты, бросаются наутек, и выглядит это так же, как и бегство стада копытных. Сон дельфинов и многих копытных относится к типу «многофазных»: он состоит из коротких периодов дремоты и днем, и ночью. Дельфины спят, продолжая двигаться (а коровы спят стоя), через обычные интервалы поднимаясь к поверхности для вдоха—выдоха и временами открывая один глаз. (Если считать, то так спал общий предок жвачных и дельфинов, то можно говорить о преадаптации *, так как животное, которому требуется долгий сон, в принципе не способно перейти на пелагическое существование.) Детеныши жвачных обретают - подвижность через несколько минут после рождения, детеныши дельфинов плавают, едва появившись на свет (может быть, еще один пример преадаптации). Следует упомянуть, что поведение дельфинов, особенно бутылконосых. и некоторых жвачных сходно еще в некоторых отношениях. Бутылконосые дельфины очень интересуются любым новым предметом, появляющимся поблизости от них. Они тут же принимаются его обследовать и, пока он не станет привычной частью кружения, все время присматриваются к нему и эхолоцируют его, проплывая мимо. Как пишут Мэриэн и Келлер Бреланды, любопытство того же рода свойственно коровам: «Многие фермеры отмечают, что стоит повесить на проволочном ограждении перчатку или еще какой- нибудь невиданный предмет, как все стадо примется осторожно его осматривать» [10]. -------------------------------------------------------------------------------- * Преадаптация—уже заложенная какая-либо морфофизиологическая особенность в организме, проявляющаяся в полной мере при переходе животного или растения в иные условия существования.— Прим. ред. -------------------------------------------------------------------------------- И, наконец, плотоядные дельфины и травоядные коровы примерно одинаково относятся к нарушениям режима питания. Если корову сравнительно надолго лишить пищи, на ее поведении это сказывается относительно мало. Об этом пишут те же Бреланды. Подобным же образом уменьшение рациона или задержка питания мало влияют на резвость дельфина и его готовность исполнять команду дрессировщика. Бывали случаи, когда недавно пойманный дельфин подолгу отказывался принимать пищу в неволе, доходя до полного истощения. Нам было ясно, что он умирает с голоду, но, глядя, как активно он участвует в общих играх животных, посетители никогда бы этого не сказали. И выглядел дельфин вполне нормально. Таких дельфинов нам приходилось отпускать на волю, надеясь, что в море они сами вновь начнут питаться. Во «Флоридском Мэринленде» не раз случалось и так, то дельфин или гринда, потерявшие по неизвестной причине аппетит, безукоризненно исполняли свои роли во всех шести ежедневных представлениях, предусмотренных программой. О возможном родстве говорит и тот факт, что китообразные и жвачные болеют сходными болезнями. Многие виды млекопитающих и птиц подвержены рожистому воспалению, но особенно опасно оно для свиней. Долгое время его только у свиней и наблюдали. Заболевание определяли но сыпи, узелки которой имеют вид трехгранных пирамид. Выяснилось, что рожистое воспаление смертельно опасно и для дельфинов. Его характерным симптомом у дельфинов также является сыпь, но ее узелки имеют вид четырехгранных пирамид. Таффи, знаменитый дельфин военно-морского флота, безвременно скончался от инфекционного заболевания, вызванного микробами, очень похожими на возбудителей «черноножки»—болезни, чаще наблюдаемой у коров и реже у овец, коз и свиней, а поразили эти микробы у Таффи ту же группу мышц, которую поражает «черноножка» у домашнего скота [11]. Перечисленные факты говорят о сходстве анатомии, физиологии и поведения у китообразных и копытных. Но дает ли это нам право однозначно считать, что у них был общий предок? Очень сложный вопрос. Копытные появились в конце палеоцена, по крайней мере, 58 миллионов лет тому назад. Древнейший из известных нам останков зубатого кита—череп на ранней стадии продольного сплющивания—был обнаружен в отложениях верхнего эоцена, то есть он имеет возраст 40 миллионов лет [12]. Если считать, что современные жвачные и киты — зубатые киты — произошли от общего предка, следует предположить, что этот редок жил около 60 миллионов лет тому назад. Но имелись ли у него все рассмотренные здесь особенности еще в то время, на заре развития млекопитающих? И даже если они имелись, то как могли так надолго сохранить их обе группы, пошедшие в своем развитии столь разными путями? Со всей уверенностью можно сказать, что конвергенция здесь ни при чем. Уж в слишком разных условиях живут копытные и китообразные. Тогда что же это, фантастическое совпадение? Нет, такое объяснение тоже нельзя считать приемлемым. Вся беда в том, что мы слишком мало знаем, и поэтому происхождение китообразных остается для нас тайной, скрытой в глубине геологических эпох. Тюлени и морские львы Хотя работали мы главным образом с дельфинами, но много внимания было уделено и совершенно иному виду животных—калифорнийскому морскому льву. Морские львы относятся к отряду ластоногих Phinnipedia. Наиболее широко распространенными представителями этого отряда являются настоящие тюлени, от которых морские львы во многом отличаются [13]. Морские львы «парят» в воде на широких передних ластах. Узкие задние ласты морской лев, выйдя на берег, выворачивает концом вперед и с их помощью движется посуху. У настоящих тюленей передние ласты невелики по размерам, и функцию движения в воде несут на себе хорошо развитые задние ласты, но на суше задние ласты не помогают тюленю двигаться: они остаются развернутыми концом назад, и тюлень неуклюже ползет, волоча их за собой. У морского льва собакоподобная голова с небольшими ушными раковинами (поэтому их еще называют ушастыми тюленями). У настоящих тюленей головы более обтекаемы, и ушных раковин у них нет. В общении между собой морские львы гораздо чаще используют звуковые сигналы, чем тюлени, и сигналы эти гораздо разнообразнее. Они питаются рыбой и моллюсками и обладают отменным аппетитом. Помню, как «Флоридский Мэринленд» приобрел молодого калифорнийского морского льва по кличке Сэм. Временами я давал ему побродить по лаборатории в рабочие часы. Сэм мгновенно подметил, что пищу приносят в желтых ластиковых ведрах, и устремлялся в погоню за каждым, кто нес такое ведро. Если человек с ведром останавливался, но не спешил бросить Сэму рыбину, морской лев норовил укусить его за ногу. Большую часть времени Сэм проводил в попытках добраться о большой кефали, висевшей на стене над книжным шкафчиком. Когда наш фотограф в поисках хорошего сюжета для снимка поставил рядом со шкафчиком стул и предложил Сэму взобраться а него, тот немедленно вскарабкался со стула на шкафчик и вцепился зубами в рыбину. Именно этот «вечный голод» помогает дрессировать морских львов. В общепринятых названиях ластоногих царит та же путаница, то и в названиях китов и дельфинов. Так, например, котики, хотя ни относятся к семейству морских львов, именуемому по латыни Otariidae (происходит от греческих слов «маленькое ухо»), и отличаются от морских львов всего-навсего меньшими размерами, более густым подшерстком и, как я сам убедился, менее покладистым нравом, — по-английски именуются «fur seals», то есть «меховыми тюленями». Считается, что у морских львов и моржа (кстати, морж настолько отличается от всех прочих ластоногих, что его рассматривают не как вид, а как особое семейство) один общий предок с медведем (так сказать, обыкновенный прамедведь). А настоящие тюлени ближе к выдрам. Всего насчитывается 5 видов морских львов. 8 видов котиков и 17 видов настоящих тюленей, и большинство из них обитает в холодных водах. Только один вид — тюлень-монах — живет в Средиземном море, остатки другого держатся около одного из островков Гавайского архипелага, а третий тропический вид — карибский тюлень- монах—теперь уже, вероятно, полностью вымер. Наиболее широко распространенным видом ластоногих является калифорнийский морской лев. Он обитает в прибрежных водах Америки от Британской Колумбии до оконечности Калифорнийского полуострова, один его подвид живет в Японии и еще один — на Галапагосских островах. Морскими львами мы занимались очень серьезно, со всеми же прочими ластоногими дело у нас не пошло. Мы приобрели, например, молодого сивуча по кличке Раннер, добродушную зверюгу весом в 300 кг, уроженца прибрежных вод Северной Калифорнии. Взрослый сивуч весит тонну и больше. Когда выяснилось, то наш Раннер непрочь набрать этот вес и намерен для этого получать не менее 20 кг рыбы в сутки, мы с сожалением обменяли его на двух дельфинов, в которых ощущали большую нужду. И Раннер отбыл в океанариум, поправившись за время пребывания у нас более, чем на 60 кг. В бухте Мугу, можно сказать, прямо у нас под боком, имелась колония обыкновенных тюленей. Мы пробовали заняться изучением их поведения и слуха, но выдрессировать их нам не далось. Оказалось, что тюлени подвержены заболеваниям, которых мы не только не умеем лечить, но даже не можем вовремя обнаружить. Знакомились мы также с молодыми морскими слонами, которые появлялись у нас на берегу, больные и исхудавшие. По-видимому, подросшим детенышам морских слонов, покинутым матерями, очень трудно дается переход к самостоятельной жизни. Морские слоны—это самый крупный вид тюленей, длина тела взрослого самца достигает 6 м. Морские слоны находятся под охраной закона, так что возможности работы с ними ограничены. Нам только удалось произвести физиологическое обследование детенышей, которых лечили наши ветеринары перед тем, как выпустить в море. Примечания 1. См. статью Э. Майра «Причина и следствие в биологии» журнал «Science». том 134. № 3481. стр. 1502. 1961). 2. Утверждение, будто цетологи везде и всюду точно знают, что такое T. truncatus и не совсем справедливо. Как отмечается позже в этой главе, систематика рода Tursiops, так же как и других родов семейства дельфиновых, несколько запутана. Все знают, что такое атлантический бутылконосый дельфин, но не ясно, следует ли рассматривать бутылконосых дельфинов в других частях мира как самостоятельные виды или как подвиды T. Truncatus. 3. Обиходные названия Т. truncatus взяты из книги Ф. Гершковича «Каталог ныне живущих китов» (см. «Бюллетень № 246 митсонианского института», 1966). Гершкович насчитывает для атлантического бутылконосого дельфина четыре русских названия, а для обыкновенного дельфина—пять. 4. Взято из упоминавшегося в гл. 1 труда Р. Гамильтона, оставившего том 7 «Библиотеки натуралиста», изданной в Эдинбурге в 1843 году. 5 Tursiops и Phocoena ныне расселены весьма широко. Tursiops встречается, хотя и не в очень большом числе, вдоль восточных берегов Атлантики, а Phocena—вдоль западных, у берегов Канады и Новой Англии. 6. Нишиваки предложил разделить Delphinidae на пять семейств: Delphinidae, Orcaelidae, Phocoenidae, Globicephalidae и Grampidae. Его предложение встретило возражения и не было принято цетологами - систематиками. Зоологи же, занимающиеся систематикой других групп животных, вероятно, сочли бы такое увеличение числа подразделений разумным и даже умеренным. Предложения Нишиваки изложены в его статьях «К вопросу о систематике родов семейства дельфиновых» (журнал «Scientific Reports of the Whale Research Institute», № 17, стр. 93—103, февраль 1963 года) и «Пересмотр статьи «К вопросу о систематике видов семейства дельфиновых» (там же, № 18, стр. 171—172, март 1964 года). 7. Точка зрения, что Mesonychidae предшествуют Archaeoceti и что современные киты происходят от Archaeoceti, высказана в статье Ли ван Валена (Leigh van Valen) «Монофилия и дифилия в происхождении китов» (журнал «Evolution», том 22, стр. 37—41, 1968). 8. См. статью А. Бойдна и Д. Джемроя «Относительное положение китообразных среди прочих отрядов млекопитающих в соответствии с пробами на преципитин» (журнал «2оо1о@1са», ом 35. часть 22, стр. 145—151, 1950). 9. См. книгу Е. Слийнера «Киты», изд-во «Бейсик Букс», 962, стр. 351. 10. См. книгу М. и К. Бреланд «Поведение животных», выпущенную в серии «Критические заметки по психологии», изд-во Макмиллан», 1966, стр. 81. Характерные черты поведения дельфинов, о которых здесь говорится, наблюдались мною лично в течение многих лет во «Флоридском Мэринленде». 11. Болезнь, от которой погиб Таффи, никогда ранее у дельфинов не наблюдалась, но отмечалась у добытых антарктических китов. Ее не удалось вовремя распознать, а введенные Таффи антибиотики должного эффекта не оказали, поскольку анаэробные бактерии, разрушившие мышечную ткань, перекрыли доступ крови к очагу инфекции. О причине смерти Таффи мне сообщил доктор Сэм Риджуэй, производивший вскрытие. 12. См. книгу А. С. Ромера «Палеонтология позвоночных», издание третье «Юниверсити оф Чикаго Пресс». Это великолепный общий обзор эволюции всех позвоночных, в том числе и млекопитающих. 13. Многие сведения о тюленях и морских львах, приведенные в этой главе, взяты мною из книги Джудит Э. Кинг «Тюлени мира», изданной Британским музеем естественной истории в 1964 году. Глава третья ЛОВЛЯ ДЕЛЬФИНОВ, ИХ ПЕРЕВОЗКА И УХОД ЗА НИМИ Тот, кто хочет изучать дельфинов и работать с ними, должен меть ловить и перевозить их и обеспечивать им хорошие условия одержания. Все это не так просто, проблем тут более чем достаточно, а решать их в большинстве случаев приходится прямо в процессе работы [1], накапливая свой опыт, разрабатывая свои методы, по возможности пользуясь при этом и опытом предшественников. Так поступали и мы у себя, на Военно-морской биологической станции в Поннт-Мугу. но прежде чем подробно рассказать об том, давайте поговорим о первых попытках перевозить небольших китообразных и содержать их в неволе. Трудно точно указать, когда была совершена первая такая попытка. Судя по тому, как Аристотель в своей «Истории животных» описывает сон дельфинов, уже в его времена этих животных можно было наблюдать в неволе. Но первое подробное описание перевозки и дрессировки китообразного, насколько мне известно, было сделано немногим больше ста лет тому назад. В 1861—1862 годах три партии белух— всего шесть штук—были пойманы в реке Св. Лаврентия и перевезены в Нью-Йорк в ящиках, заполненных водорослями. Одно из животных выжило, и почти два года его показывали публике в «Аквариэл Гарденс»—повидимому, отделении нью-йоркского музея, принадлежавшего знаменитому П. Т. Барнуму. Вероятно, эта белуха была первым дрессированным китообразным. «Ее довольно хорошо выдрессировали, так что она позволяла надевать на себя упряжь и возила вокруг бассейна экипаж с девицею. Она научилась узнавать служителя, который смотрел за ней, позволяла ему прикасаться к себе, в определенный срок подплывала, высовывала голову из воды, и ее кормили или запрягали» [2]. Несколькими годами позже, в 1877 году, у берегов Лабрадора в рыболовную сеть угодила трехметровая белуха. Ее доставили в Монреаль кораблем, а оттуда переправили в Нью-Йорк по железной дороге. Путешествие длилось в общей сложности две недели. Некоторое время белуха находилась в «бассейне-аквариуме» на Кони- Айленд, принадлежавшем Барнуму, а затем ее переправили в Англию. Ее морское путешествие длилось двенадцать дней. Белуха находилась в ящике, набитом водорослями. К концу рейса водоросли начали гнить, распространяя невыносимое зловоние. В пути белуху часто поливали водой из ведер, особо заботясь о том, чтобы кожа вокруг глаз и дыхала постоянно оставалась влажной. В Англии белуху выпустили в специально сооруженный бассейн, и она тут же занялась охотой на угрей (возможно, иной живой рыбы просто не сумели достать), но через четыре дня умерла, как было установлено, «от пневмонии». Годом позже в Англию доставили еще трех белух (четвертая погибла по пути), и, видимо, одна из них некоторое время прожила в неволе. Каждому понятно, что успешная перевозка столь крупных животных на такие расстояния—это почти подвиг. Дельфины меньше белух, перевозить их проще, и еще в XVI веке во Франции их доставляли в города, лежащие за 200 км от берега моря, применяя более чем оригинальную методику перевозки. «Наши рыбаки, желая доставить» дельфина живым на дальние рынки, прилаживают над ним бурдюк с вином так, чтобы вино тонкой струйкой стекало ему прямо в дыхало, откуда оно опадает затем в желудок»,—писал в 1558 году Ронделе, главный врач Медицинского университета в Монпелье [3]. Анатомия дельфина такова, что из дыхала в желудок ничего попасть не может, так что эта терапевтическая процедура никак не могла помочь животным выжить. Скорее наоборот, она вредила им настолько, что после нее, даже очутившись на воле, а не на кухне, дельфин неминуемо бы погиб. Первая более или менее удачная попытка содержать в неволе бутылконосых дельфинов датируется 1914 годом, когда пять животных были помещены в бассейн старого «Нью- Йоркского аквариума», располагавшегося в Бэттери, на южной оконечности Манхэттена. Бассейн имел 11 м в диаметре и 2 м глубины. Одно из животных прожило в нем 15 месяцев. Задумал и осуществил эту попытку доктор Чарлз Хэнсон Таунсенд, директор «Нью-Йоркского аквариума», разработавший специальную инструкцию по доставке дельфинов в Нью-Йорк с мыса Гаттерас, где в то время существовал промысел дельфинов*. Дело пошло на лад не сразу. Первая партия дельфинов погибла во время рейса, потому что их везли в ящиках без воды. Вторую партию доставляли, обернув дельфинов влажной холстиной. Из шести дельфинов четыре погибли в пути, один — вскоре по приезде, а последний умер через два с половиной месяца. Доктор Таунсенд был глубоко возмущен несоблюдением его предписаний. Он же предупреждал, что влажная холстина не предохраняет дельфинов от перегрева (но в своем отчете он не упоминает о том, чем были набиты ящики, а это немаловажный фактор). «Мои инструкции игнорировались. Я понял, что никому нельзя доверять, и сам отправился на мыс Гаттерас, чтобы лично проследить за исполнением всех предписаний»,— раздраженно писал Таунсенд. По его указанию десять дельфинов поместили в корабельную цистерну, заполненную морской водой, как он требовал с самого начала. Но дельфины «вели себя крайне беспокойно; они постоянно сталкивались в тесном отсеке и страдали от ушибов». Пять из их, самые молодые, умерли вскоре после прибытия в Нью-Йорк. Пять же взрослых дельфинов добрались до места назначения в хорошем состоянии. Один из них прожил в бассейне 15 месяцев. Наблюдения Таунсенда за играми, сном, питанием и поведением этих животных легли в основу первых описаний жизни Tursiops'а в неволе [4]. Из отчета Таунсенда мы почерпнули кое-какие сведения для выработки технических требований к перевозке дельфинов и небольших китов. Во-первых, извлеченных из воды животных следует сразу же аккуратно уложить на мягкие подушки, поскольку в море китообразные практически невесомы, а на суше давление их собственного тела может привести к серьезным повреждениям внутренних органов. И чем крупнее китообразное, тем грознее эта опасность. Во-вторых, следует обратить особое внимание на поддержание влажности кожи извлеченных из воды животных, чтобы уберечь их от смертельного перегрева. Температура тела китообразных близка к нашей, а живут они в среде, теплопроводность которой намного больше, чем теплопроводность воздуха. Сохранить тепло тела в воде помогают им толстый слой жира и другие анатомические особенности, которые начинают действовать им во вред, как только животное оказываются в воздушной среде. У китообразных нет потовых желез, они не могут, как собаки, высунуть язык, чтобы избавиться от избытка тепла. Обеспечить должный теплоотвод может только потеря тепла, связанная с испарением влаги с поверхности кожи, высыхающей буквально за несколько минут. -------------------------------------------------------------------------------- * Дельфинов ловили большими неводами, которые заводили с берега. Спросом пользовались подкожный жир, кожа и особенно «челюстное масло», стоившее 5 долларов за литр и употреблявшееся для смазки часов и точных механизмов.— Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- Вдобавок, если дать коже высохнуть, то при малейшем движении животного она. может потрескаться, что влечет за собой опасность заражения наземными микробами, от которых китообразное беззащитно. Таунсенд надеялся решить обе эти проблемы разом, перевозя дельфинов в корабельных цистернах, заполненных морской водой. Но в цистернах дельфины упорно пытались двигаться, как на воле, сами цистерны во время рейса неизбежно качало и трясло. И в результате животные получали опасные ушибы, особенно более беспокойные молодые. Вот почему пять молодых дельфинов Таунсенд не сумел доставить на место в целости и сохранности. Во всех описанных случаях животных ловили рыбаки. Целых 4 года после Таунсенда никто не возобновлял попыток перевозить и содержать в неволе мелких китообразных. За это время прекратил свое существование промысел дельфинов на мысе Гаттерас. И когда в 1938 году открывался «Мэрии Стьюдиоуз», коллектору океанариума капитану У. Б. Грэю пришлось самому разрабатывать методику лова. Впрочем, вероятно, он и так занялся бы этим, поскольку бутылконосых дельфинов в окрестностях хватало, а перепоручить их ловлю кому-то на стороне было бы слишком дорого. У юго-восточных берегов США бутылконосые дельфины встречаются повсюду—в бухтах, в устьях рек и в системе обводных каналов и лагун, по которым осуществляется перевозка грузов вдоль побережья. При высоком приливе дельфины проникают в систему через узкие протоки и выводные каналы. Команда ловцов океанариума научилась выслеживать стайки дельфинов, кормящихся в этих протоках подальше от выхода в море. Обнаружив стайку, команда быстро перекрывала протоку сетью и спугивала дельфинов либо ударами весел о воду, либо просто тесня их катерами. Дельфины обращались в паническое бегство и застревали в крупноячеистой сети. Оставалось только вытащить сеть как можно быстрее, чтобы застрявшие в ней пленники, которым никак было не вынырнуть для нового вдоха, не захлебнулись под водой. Дельфин может продержаться под водой не дыша несколько минут, и вот за эти несколько минут его надо было поднять на борт. На словах звучит все это просто, но на деле такой способ ловли требует немалой сноровки и силы. Ведь дельфин, весящий 130—180 кг, неистово бьется в сети. Со временем лов сетью очень осложнился. Едва ловцы, преследующие стаю, включали мотор катера, с которого сбрасывалась сеть, весь косяк мигом устремлялся в море и бесследно исчезал. Видимо, дельфины, наученные горьким опытом встреч с ловцами океанариума, запомнили характерные особенности звуков подвесных моторов, установленных на катерах команды,— это было единственное правдоподобное объяснение. Теперь ловцам приходилось забираться все дальше в поисках дельфинов, не знающих этого звука и не представляющих себе всего того, то последует за его появлением. Но это нас не особенно волновало, потому что дельфины в неволе чувствовали себя хорошо и новые животные требовались очень редко. Большая часть бутылконосых дельфинов, пойманных в 1946—1947 годах, была жива - здорова, когда я покидал «Флоридский Мэринленд» в 1963 оду. Более того, за эти годы в океанариуме родилось 16 детенышей. Дельфинов, обитающих в открытом море, таких, как пятнистый продельфин (Stenella plagiodon) и обыкновенный дельфин, сетью не изловишь. Охотясь за ними, команда «Флоридского Мэринленда» использовала их обычай плыть на волне, расходящейся от катера. Бутылконосый дельфин делает это редко и держится на волне недолго, а пятнистые продельфины и обыкновенные дельфины очень любят пристраиваться к проходящему судну. Для охоты на них капитан Грэй сконструировал «хвостолов», напоминающий большие щипцы на конце длинного шеста. Выставив шест за борт, охотник должен был улучить момент, когда дельфин всплывает для вдоха, и прицелиться так, чтобы хвост животного оказался между полудужиями щипцов. Рывок за специальный тросик освобождал пружины, и полудужия зажимали хвост дельфина перед самыми хвостовыми лопастями. Пойманное животное поднимали на борт катера почти невредимым, если не считать поверхностных ссадин на хвосте, нанесенных щипцами. Умению обращаться с этим прибором научиться нельзя, тут ужен прирожденный талант. Ловец должен точно уловить краткий миг, когда дельфин всплывает для вдоха. Так как вдох длится всего секунды, прозевать это мгновение немудрено. Тут требуются быстрая реакция, безошибочная координация движений и большая физическая сила, потому что хвостолов тяжел, а держать его на весу приходится по нескольку минут, выжидая, пока дельфин всплывет в пределах досягаемости. В 1954 году, когда открылся «Тихоокеанский Мэринленд», предприятие, связанное с Флоридским океанариумом, но действующее независимо, мы дали взаймы этот прибор тихоокеанской команде ловцов. Но у тихоокеанских ловцов с ним ничего не получилось. В конце концов им все же пришлось бы его освоить, не займись они еще раньше разработкой орудия лова собственной конструкции, решающего проблему не с хвоста, а с головы. Ловушка, сконструированная Франком Брокатто и его напарником Бутсом Каландрино, состояла из стального обруча на длинном шесте. К обручу с помощью легко рвущегося шпагата крепился конусообразный сачок из крупноячеистой сети с отверстием, которое можно было стянуть прочным линьком, проложенным вдоль шеста. Обруч надо было опустить в воду перед носом дельфина, плывущего на волне, расходящейся от катера, животное при этом по инерции проскакивало в сачок, но, выпрыгивая через выходное отверстие сачка, цепляло за края передними ластами. Линек затягивал отверстие, и задняя половина животного оказывалась в сачке. Шпагат обрывался, обруч оставался а шесте, а опутанный сачком дельфин начинал метаться, натягивая линек и все туже затягивая ловушку перед передними ластами. Когда дельфин наконец уставал, его подтягивали к катеру, выбирая линек, и поднимали на борт. Впоследствии этот аппарат был усовершенствован, и теперь он используется как общепринятое в США орудие лова мелких пелагических китообразных. По слухам, на другом конце света — в Австралии более ли менее успешно применяется нечто вроде хвостолова. Пытались ловить дельфинов и другим способом—стреляя по ним капсулами с усыпляющими и обездвиживающими средствами, но оказалось, что усыпленный таким образом дельфин перестает дышать и немедленно погибает, так что все эти эксперименты пришлось прекратить. У нас на Военно-морской биологической станции был свой овец дельфинов Моррис Ф. Уинтермэнтл, или, как мы его называли, Моу. Моу одним из первых занялся ловом дельфинов и тюленей на западном берегу США, опыт у него был огромный. Пользуясь аппаратом своей собственной конструкции (типа сачка с обручем), он отловил нам представителей почти всех видов мелких китообразных, какие только водятся у берегов Южной Калифорнии, — тихоокеанского белобокого дельфина (их часто называли у нас «лэгами» от латинского названия Lagenorhynchus), обыкновенного дельфина, белокрылую морскую свинью, китовидного дельфина и гринду. Китовидных дельфинов—быстрых животных с удлиненным телом, блестящей черной кожей, не имеющих спинного плавника, удалось поймать лишь однажды. Перевозку на станцию они перенесли, но на следующий день умерли. Насколько нам известно, то были первые экземпляры китовидных дельфинов, которых люди сумели поймать и перевезти (ко времени написания этой книги один китовидный дельфин появился в «Тихоокеанском Мэринленде» и прожил там уже около года). Несколько больше нам повезло с белокрылыми морскими свиньями. По латыни они именуются Phocaenoides dalli в честь известного зоолога XIX века профессора Долла. У нас на станции их назвали «доллами». Доллы—это объемистые животные с маленькой головой и черно-белой кожей, достигающие двух метров в длину. По- видимому, доллы—это самые быстрые из мелких китообразных, обитающих у берегов Калифорнии. Анализ содержимого их желудков показывает, что за пищей они ныряют на значительную глубину. В зимние месяцы их можно встретить у побережья Калифорнийского полуострова, но вообще они живут в более высоких широтах; северной границей их ареала считается побережье Аляски. Попыток поймать белокрылую морскую свинью почти не предпринималось, а сообщений об успешном содержании в неволе хотя бы одного экземпляра не было вовсе. По всей видимости, эти животные хуже всех других переносят так называемый «шок пленения». Только один раз ловцам «Тихоокеанского Мэринленда» удалось живым доставить пойманного долла в океанариум* по пути он неистово бился о стенки контейнера и умер на следующий день. Нам тоже не удалась первая попытка содержать долла в неволе. Как только его выпустили в 15-метровый бассейн, долл со сего хода врезался в стенку. А затем раз за разом стал пытаться прошибить головой дно бассейна. Так продолжалось около получаса, пока его не выловили. Выловив, на него надели сбрую с привязью. На этой привязи специальный дежурный удерживал долла. не давая ему биться о стенки, а тем временем над бассейном натянули трос, укрепили на нем шарнир и завели через него другую привязь, на которой животное могло плавать кругами, не ударяясь о стенки и не запутываясь. Но оно уже получило серьезные повреждения и умерло на следующее утро. Наш ветеринар Сэм Риджуэй произвел посмертное вскрытие. Оказалось, что долл погиб от травм и кровоизлияний, вызванных ударами о стенки и дно бассейна. Вторая попытка оказалась более успешной. В январе 1965 года Моррис Уинтермэнтл изловил двухметрового долла. Его осторожно подняли из воды, уложили на матрас из пористой резины и накрыли влажным чехлом. Он выдержал двухчасовой переезд на станцию с невозмутимостью, необычной для только что пойманной белокрылой морской свиньи. Очутившись в бассейне животное медленно поплыло восьмерками, не приближаясь к стенкам. Но через 10 минут оно внезапно перевернулось брюхом вверх и погрузилось на дно. Дежурные тут же прыгнули в воду и заставили долла всплыть. Так они вмешивались всякий раз, как только долл сбивался с ритма. Стоило ему приостановиться, как дежурный толкал его и заставлял продолжать плавание. Через 45 минут дело наладилось, необходимость в постоянном наблюдении за животным отпала. На второй день долл схватил брошенного ему кальмара и долго таскал его в пасти. На третий день он съел умеренное количество кальмаров и ставриды, а к концу первой недели стал поедать по 10 кг головоногих моллюсков и рыбы в сутки. Долл прожил у нас 26 дней, а затем внезапно, за полдня, слабел и умер. Как выяснилось, от обширного внутреннего кровоизлияния, вызванного, по-видимому, стрессом пленения. Но за этот неполный месяц мы успели многое узнать о белокрылых морских свиньях. Например, что особи этого вида не так уж категорически отказываются принимать пищу в неволе и что за две недели их можно приучить брать рыбу из рук. И до того было известно, что наружный кожный покров дельфинов постоянно сходит тонкими слоями (вероятно, это адаптация к водному образу жизни: так дельфин избавляется от обрастания личинками усоногих рачков и другими мелкими организмами), но нас удивила быстрота, с какой этот процесс идет у белокрылых морских свиней. За неделю кожа на нашем долле становилась грубой и шероховатой на ощупь, и когда его начинали протирать губкой, то оказывалось, что это отмерший слой, а под ним обнажается новый кожный покров, не имеющий никаких изъянов. В обычных условиях смене кожи способствует длительное быстрое движение в воде. В неволе, в небольших бассейнах, где животное не имеет возможности двигаться быстро, надо помогать животному избавляться от отмершего наружного слоя кожи. Долл во многих отношениях был непохож на известные нам виды-семейства дельфиновых. Мы разрешили далеко не все проблемы, связанные с ловлей, перевозкой и содержанием белокрылых морских свиней, и поэтому Моррису Уинтермэнтлу было поручено продолжить охоту на доллов при первом же удобном случае. Двумя месяцами позже, в апреле 1965 года, ему повстречалась стая голов в двадцать возле острова Анакапа, и он умел поймать два крупных экземпляра—самца и самку. В Пойнт-Мугу их доставили в хорошем состоянии, и уже на второй день они начали нормально питаться. К сожалению, на 26-й день самка умерла от инфекции, явно осложненной стрессом пленения. А самец, получивший кличку Марти, прожил на станции 1 месяц. То, что Марти жил и здравствовал в неволе, было уже само о себе большим достижением, но Сэму Риджуэю этого было мало. Риджуэй увлекся физиологией млекопитающих, способных погружаться на большие глубины. А доллы, как свидетельствовали отрывочные наблюдения, ныряют очень глубоко. И Риджуэй задумал честолюбивый план — обучить Марти по команде нырять а заданную глубину в открытом море, закрепив на нем датчики физиологического состояния. Укрощать и дрессировать Марти ля этой цели было поручено мисс Деборе Даффилд. Дебби Даффилд, вывшая лаборантка Риджуэя, стала к тому времени студенткой-дипломанткой и пришла к нам на временную работу только на лето 1965 года. Строго говоря, она не была дипломированным дрессировщиком, но это именно она по своей собственной инициативе и в свободное от работы время летом 1964 года занялась самым вспыльчивым нашим дельфином Таф Гаем и превратила его в лучшего нашего питомца (см. Главу 7). К концу лета Дебби подготовила отчет, осветивший многие неясные моменты в обращении с белокрылыми морскими свиньями. Она обнаружила, что дрессировать Марти с помощью пищевого поощрения легче в утреннее и вечернее время, а особенно легко ночью. В сутки ему необходимо 12—14 кг пищи, то есть вдвое больше, чем бутылконосому дельфину того же веса. «Новые незнакомые требования он воспринимает нервозно и раздраженно, их надо предъявлять Марти постепенно и понемногу. По-видимому, животному нужно некоторое время, чтобы понять, чего от него хотят. Заучив вчера какой-нибудь прием, сегодня при обучении новому материалу Марти будет упорно, раз за разом, повторять вчерашнее. Обучить его чему-то новому можно только постепенно модифицируя и преобразуя то, что он усвоил раньше». В отличие от бутылконосых дельфинов «Марти обнаружил явное нежелание толкать головой посторонние предметы». Исследуя анатомию и образ жизни белокрылых морских свиней, мы пришли к убеждению, что они постоянно находятся в быстром движении. Дебби подтвердила это. Ей очень трудно было приучить Марти двигаться помедленнее. Только после долгой терпеливой дрессировки он начал сбавлять ход настолько, то его можно было остановить рукой. «Поскольку у меня не хватало силы удержать животное на месте против его воли,—писала Дебби,—я потратила много времени на то, чтобы внушить ему желание останавливаться. Постепенно Марти научился останавливаться и теперь не трогается с места, даже если к нему прикасаются руками. Чтобы, оставаясь на месте, не погружаться под воду, ему почти не нужно шевелиться, так что дрессировщик может удерживать его рядом с собой, положив руку на спинной плавник. Марти позволяет протирать губкой все свое тело, включая голову и лопасти хвоста, и, видимо, это доставляет ему определенное удовольствие». Дебби убедилась в том, что Марти не терпит строгости и нажима со стороны дрессировщика при обучении новым командам. Он проявляет это по-разному: либо быстро носясь мимо дрессировщика и при случае грубо задевая его хвостом, либо высовываясь перед дрессировщиком из воды и необычно дыша. Команду он усваивает медленно, ведет себя агрессивно и непокорно, но потом начинает быстро, четко и полностью исполнять задание. Если приступы агрессивности при обучении переходят определенные границы, лучше всего сделать перерыв в работе на сутки или больше». Дебби многого добилась, но и ей не удалось выдрессировать Марти в той степени, которая необходима для того, чтобы спокойно работать с дельфином в открытом море. Когда 2 января 1967 года Марти умер, Риджуэй обнаружил у него абсцессы в легких, многочисленные нарывы во втором желудке и атеросклеротические отложения в спинной аорте (возможно, Марти был просто самцом преклонного возраста, решил Сэм; но не исключено, что, по крайней мере, нарывы были вызваны стрессом). Все сказанное—наглядная иллюстрация проблем, возникающих при отлове и содержании в неволе любых мелких китообразных, но я посвятил столько места белокрылым морским свиньям, потому что о них особенно мало сведений. Три долла, прожившие в Пойнт-Мугу от 26 дней до 21 месяца, до последнего времени оставались единственными животными этого вида, содержавшимися в неволе. Скромный успех, но успех. (Ко времени написания этих строк один долл прожил в «Тихоокеанском Мэринленде» год.) Трудно сказать, почему нам удалось то, что не удавалось другим, но методика лова, изобретенная Моррисом Уинтермэнтлом, играет здесь -не последнюю роль. Уинтермэнтл не спешит затащить в катер только что попавшегося дельфина, он дает животному утомиться в борьбе с неповоротливым поплавком, привязанным к сети. Выбившееся из сил животное менее остро реагирует на подтягивание и подъем на борт. Это, как резонно предположить, уменьшает степень стрессовых нагрузок, оказывающих отрицательное влияние на его состояние в дальнейшем. По-видимому, длительные перевозки также увеличивают стрессовую нагрузку, особенно у таких высокочувствительных видов как обыкновенный дельфин и белокрылая морская свинья. По равнению с ними наш друг бутылконосый дельфин путешествует спокойно, если соблюсти самые элементарные предосторожности. Я знавал одного антрепренера, который возил своего дрессированного Tursiops' а в багажнике пикапа, собирая на каждой остановке демонстрационный пластиковый бассейн. Денег, которые они зарабатывали таким образом, хватало на прожитие и человеку, и животному. Правда, подобный способ перевозки был для дельфина тяжеловат, особенно когда переезды следовали один за другим, «но все-таки животное его выдерживало. Школа, основателем которой был, если не ошибаюсь, Чарлз Хэнсон Таунсенд, считает, что дельфинов лучше всего перевозить наплаву в контейнерах, частично наполненных водой. Этот способ обеспечивает животным пребывание в привычной среде, но зачастую от него приходится отказываться, поскольку при этом нужно слишком много воды. Контейнер для двухметрового дельфина, имеющий в длину 2,5 м при поперечном сечении 0,6Х 0,6 м2, одержит почти тонну воды, которую вдобавок надо очищать от экскрементов. И нет никакой гарантии, что дельфин не получит ушибов о стенки контейнера, а уж это и подавно сводит к нулю преимущества такого способа перевозки. Есть и еще одно противопоказание к перевозке дельфинов наплаву в контейнерах с водой. За исключением нескольких видов дельфинов, имеющих те же размеры, что и бутылконосый дельфин, и живущих в таких же условиях, что и он, все мелкие китообразные на воле постоянно находятся в движении. Тот же бутылконосый дельфин во сне продолжает плыть вперед с закрытыми лазами, то погружаясь, то поднимаясь к поверхности, чтобы сменить воздух в легких. Оказавшись в транспортном контейнере с водой, которая для него привычна, дельфин непременно будет стремиться двигаться в ней так, как он привык. И невозможность этого движения в контейнере с привычной водой он, по-моему, будет переносить гораздо тяжелее, чем неподвижность на подушке в непривычной воздушной среде. Часто спрашивают: «А на какой срок дельфина можно извлекать из воды?» Могу ответить, что никто не задавался целью определить этот срок ради чистой любознательности, но известно, то при должном уходе дельфин может пробыть вне воды более длительное время, чем тот срок, на который дельфинов извлекают из воды ради практической надобности. А должный уход предполагает прежде всего наличие соответствующих подвесов или мягких подкладок и обеспечение постоянной влажности кожи. Вопросы питания не столь существенны: дельфин может обходиться без пищи столько, сколько требует самая дальняя реальная перевозка, иными словами, даже несколько дней, —и, кроме того, не оставляет особого труда научить его брать пищу из рук даже тогда, когда он лежит в транспортном лотке. Вряд ли пребывание вне привычной водной среды является стрессовой нагрузкой для дельфинов. Обычно они лежат спокойно, не пытаются вырваться, не бьются. Физиологические функции отекают без отклонений от нормы. Животное, находившееся в удобной подвеске и получавшее должный уход, после спуска на воду ведет себя совершенно нормально и выполняет задания, словно ничего необычного с ним не случилось. Но если дельфину пришлось долго пролежать в подвеске без движения, то сразу начать самостоятельно двигаться в воде он не может, ему нужна помощь со стороны. И более чем вероятно, что именно опасные последствия длительной неподвижности следует считать тем лимитирующим фактором, который ограничивает время пребывания дельфинов вне водной стихии. В США обычным методом перевозки дельфинов довольно долго считался слегка подправленный метод, разработанный еще в «Мэрии Стьюдиоуз» дельфинов перевозили лежащими на боку в неглубоком резиновом лотке, установленном в деревянной коробчатой раме. Чтобы животному было удобнее, в лоток укладывался толстый матрас из мягкого пенопласта. При таком способе перевозки обязательно требовался сопровождающий. Он должен был, во-первых, время от времени переворачивать дельфина с боку на бок, чтобы дать отдых прижатому ласту, и, во-вторых, обязан был следить за тем, чтобы у дельфина не высыхала и не перегревалась кожа в том месте, где ласт плотно прилегает к телу. Между телом и ластом рекомендовалось прокладывать кусок влажного мягкого пенопласта. Перед тем, как уложить дельфина в лоток, туда наливали немного воды, и сопровождающий должен был каждые несколько минут поливать ею животное. Хотя дельфина за сутки до начала перевозки переставали кормить, вода в лотке быстро загрязнялась экскрементами. Сопровождающий должен был сливать грязную воду в одну канистру и добавлять чистую воду из другой. Впоследствии над лотком стали устанавливать душ, с помощью которого сопровождающий увлажнял кожу дельфина, чтобы уменьшить скорость испарения и потерю влаги, дельфина в лотке накрывали полотнищами. Все, кому доводилось сопровождать нескольких дельфинов одновременно в долгой поездке (скажем, такой, как перелет через Соединенные Штаты на тихоходном винтовом самолете), надолго запомнят, с какой быстротой сохнет кожа у этих животных. В 1954 году, когда «Флоридский Мэринленд» впервые переправлял через всю страну четырех бутылконосых дельфинов к нашим коллегам в Калифорнию, я имел честь сопровождать животных и увлажнять им кожу. Это приходилось делать каждые 10 минут, а полет длился 12 часов. Я знал, что Техас—это очень большой штат, но только во время этого полета я оценил, насколько он велик. Мне казалось, что до его противоположной границы мы никогда не доберемся. Прошло десять лет. Работы в Пойнт-Мугу развернулись полным ходом, а общепринятый метод перевозки мелких китообразных, в сущности, оставался таким, каким я его описал. Но он нас явно не удовлетворял, потому что отнимал слишком много времени у квалифицированных сотрудников. Мы это ощущали всякий раз, как приходилось доставлять животных из Флориды в Калифорнию. И мы решили разработать новый способ перевозки без сопровождающих, предусматривающий доставку дельфинов в багажных отделениях гражданских реактивных лайнеров, где поддерживается нормальное атмосферное давление. Мы рассчитывали, что новый способ пригодится нам в будущем, когда мы бучим наших талантливых питомцев выполнять в море полезную работу, и возникнет необходимость быстро доставлять их во все уголки земного шара в отличном состоянии и готовыми немедленно начать работу. В первую очередь нам предстояло подумать над тем, чтобы обойтись без сопровождающего, а также создать такую систему подвески, в которой дельфин чувствовал бы себя удобно в течение двух-трех дней. Идея перевозки в положении «лежа на боку» опадала сразу же. Я уже говорил о серьезном недостатке этого способа—необходимости время от времени переворачивать животное с боку на бок. Решено было перевозить животных в положении «лежа на брюхе», наиболее близком к естественному, правда, в этом положении несколько затрудняется дыхание животного из-за давления грудной клетки на легкие, но, если подвеска обеспечивает строго горизонтальное расположение тела, реальной угрозы для животного это не представляет. Разрабатывая транспортер, мы испытали ряд материалов и конструкций, на которые укладывали животное, оснащенное датчиками физиологического состояния, позволяющими обнаружить первые же признаки стресса или дискомфорта. В окончательном виде наш транспортер представлял собой тканевые носилки с прорезями для ласт и в районе заднепроходного отверстия. Носилки крепились на металлической раме. Под носилками располагался лоток для сбора воды, стекающей после автоматического обрызгивания животного. Вода из лотка, пройдя через фильтр, вновь подавалась в душевое устройство с помощью циркуляционного насоса. Мотор насоса получал энергию от батарей, но мог быть подключен и к самолетной сети напряжением 24 В. Сверху дельфина накрывали футляром специальной формы. Это было удобнее, чем пользоваться полотнищами, то и дело соскальзывающими со спинного плавника. К прорезям для ласт решено было приделать тканевые карманы. Ласты торчали из прорезей в носилках, и как уберечь их от повреждений, мы так до конца и не придумали. Было много попыток сделать края прорезей помягче, но все они оказались безрезультатными, и на коже дельфинов в этих местах появлялись потертости. Обычно они бывали поверхностными, но, вообще говоря, это все равно вещь недопустимая. Косаток, самый крупный вид семейства дельфиновых, перевозили в таких же транспортерах—только, конечно, большего размера—за тысячи километров. Укладывали этих больших животных в транспортеры и извлекали из них с помощью подъемного крана. Легче всего переносят транспортировку бутылконосые дельфины. Они прекрасно приспосабливаются к любым условиям одержания в неволе. Например, их претензии к размерам жизненного пространства весьма скромны. Обычно считается, что ля пары бутылконосых дельфинов достаточно бассейна диаметром 5,5 м. Но Джон Лилли держал своих Tursiops’ов в коробках из органического стекла площадью 0,7 м2 и глубиной 0,65 м. В результате они становились невероятно гибкими—воистину как гуттаперчевые мальчики. Конечно, для нормального содержания такие тесные «квартиры» не рекомендуются. Бутылконосые дельфины не особенно чувствительны и к свойствам воды. Ее соленость может колебаться от обычной—34 г солей на 1 кг воды— до половины этого количества. Так что настоящей морской водой пользоваться необязательно, животных можно помещать в пресную воду, подсоленную поваренной солью крупного помола. Температура воды может колебаться в пределах от +13 до +30° С, то соответствует температурному диапазону вод, в которых они обитают. Атлантический бутылконосый дельфин прекрасно себя чувствует в прохладных водах Тихого океана у берегов Калифорнии (13—18,5°С) и даже приносит потомство как в Пойнт Мугу, так и в «Тихоокеанском Мэринленде». Во время физиологических опытов в Пойнт-Мугу два бутылконосых дельфина провели в пресной воде один 56, а другой 73 дня, а это не сказалось ни на общем состоящий их здоровья, ни на поведении. Но, в конце концов, у них на коже стали появляться мелкие трещинки, и только поэтому их вновь поместили в морскую воду. Спешу добавить, что это исключительные случаи. Опыты над другими животными того же вида показали, что даже суточное пребывание в пресной воде серьезно сказывается на здоровье и поведении животных. Но к пониженной солености бутылконосые дельфины способны адаптироваться, хотя, как и почему это происходит, мы не знаем. Так или иначе, дикие бутылконосые дельфины посещают воды речных устьев, где соленость намного иже, чем в море, а в реках Флориды их наблюдали за 120 км от моря. Питание дельфинов—проблема исключительно серьезная. На воле бутылконосые дельфины употребляют в пищу самые разные иды рыб. Но в неволе они иногда становятся более чем разборчивыми в этом отношении. Дельфин, питавшийся, скажем, двумя идами рыбы, но некоторое время получавший только один из их, может потом отказаться принимать второй. Такое часто. Иногда дело доходит до смешного. У нас был амазонский пресноводный дельфин, который долгое время соглашался есть только атерину—калифорнийскую корюшку, но без головы. А потом вдруг стал есть корюшку с головой, но явно требовал, чтобы она была без хвоста. И эта разборчивость в пище странным образом сочетается с крайней неразборчивостью в глотании посторонних предметов, случайно попавших в бассейн,— монет, мячей, перчаток, кусков веревок и т. п.,—что часто приводит к печальному исходу. Поскольку дельфин сравнительно плохо усваивает пищу, неудачный выбор рыбы, которой кормят животное, может привести к неприятным последствиям. Чтобы избежать этого и вдобавок использовать все преимущества разнообразной диеты, мы все время старались приучить дельфинов питаться двумя-тремя видами рыбы. Первые же исследования, проведенные во «Флоридском Мэринленде», показали, например, что нельзя постоянно кормить дельфинов кефалью. Кефаль — растительноядная рыба, и поэтому дельфин, питаясь только ею, не получает необходимого набора витаминов. Понадобилась годы, чтобы подобрать виды рыб, питаясь которыми, дельфин мог бы обводиться без витаминных добавок и пребывать в добром здравии. Выяснилось, что это каменный окунь, атлантический маслюк и макрель. Несомненно, существуют и другие подходящие виды рыб, но вряд ли теперь кто-нибудь станет заниматься их подбором, потому что в последние годы в практику вошли именно витаминные добавки. Так как взрослому бутылконосому дельфину требуется до 1 кг рыбы в сутки, а косатке средней величины—до 22 кг и даже больше, нам приходилось закупать в больших количествах мороженую рыбу. Качество мороженой рыбы со временем ухудшается, ее нельзя хранить слишком долго, по всяким случайным причинам или из-за неполадок в оборудовании температура в холодильных камерах может подняться, и тогда портится весь запас. Высококачественную рыбу не только трудно закупить и не только трудно хранить. Большие сложности возникают при перевозке и хранении нужного запаса на отдаленных рабочих площадках, поэтому мы занялись исследованием возможности изготовления пищевых рационов для дельфинов и морских львов. В идеале такой рацион не должен был бы нуждаться в замораживании. Нам хотелось, чтобы он содержал все необходимые вещества и не был бы заражен яйцами гельминтов (некоторые из них выживают и в мороженой рыбе). И, наконец, он должен был быть недорогим, а самое главное—нравиться животным. Этой работой занялся ветеринарный врач Джон Дж. Симпсон, отвечавший за состояние здоровья наших животных и исполнявший обязанности патолога. Мы приняли его на работу, чтобы дать Сэму Риджуэю возможность полностью посвятить себя науке. Джон начал дело с того, что приобрел партию сарделек. Форма и консистенция этого продукта показались нам подходящими. Джон не сомневался в том, что они содержат все необходимые вещества, но не знал, как отнесутся дельфины к столь необычной для них пище. Ко всеобщему нашему удивлению, они ее приняли. На следующем этапе работы Джон стал готовить опытные рационы из вареной перемолотой и пастеризованной рыбы и рыбной муки, добавляя консервирующие и связующие вещества для придания продукту нужной консистенции. Он занимался этой кухней больше года, перепробовал множество рецептов, угощал дельфинов, но те быстро отказывались от такой пищи. В одном из составов в качестве связующего вещества применялись бурые водоросли. Оказалось, что животные их не усваивают. Рыбий жир, который добавляли в рационы, быстро окислялся и горчил, а подходят ли другие жиры для длительного питания, мы не знали (и не знаем до сих пор). Необходимый набор питательных веществ мы определяли по химическому составу свежей рыбы, а это при всем желании метод далеко не совершенный. И, наконец, мы поняли, что скрытые недостатки того из рационов, который поначалу покажется нам пригодным, мы можем со всей очевидностью определить лишь после исключительно долгого периода кормления животных. В конце концов, узнав очень много о том, чего не надо было делать, мы приостановили работу. И только через несколько лет, уже после переезда из Пойнт- Мугу в Сан-Диего, мы взялись за ее завершение. Майор военно-воздушных сил ветеринарный врач он ван Дайк начал с того, что сузил задачу и, прежде всего, приступил к созданию рациона для морских львов. Морские львы настолько прожорливы, что вкусовые качества пищи их практически не волнуют. И к искусственной пище они, как мы установили ранее, относятся более терпимо, чем дельфины. На этот раз предприятие увенчалось успехом. Дон ван Дайк приготовил рационы из рыбной муки, рыбного белкового концентрата, желатина, свиного жира, хлопкового масла и воды, ввел в эту смесь витаминные добавки и кормил ею морских львов в течение четырех недель. Кропотливая контрольная проверка оказала, что животные не потеряли в весе и состав крови у них стался прежним [5]. Сейчас, когда пишутся эти строки, делаются попытки видоизменить этот рацион с тем, чтобы он подходил и для дельфинов, так что, в конце концов, нам, вероятно, удастся обходиться без рыбы. Конечно, питание—дело важное, но заботы о здоровье морских млекопитающих, живущих в неволе, вопросами диеты отнюдь не исчерпываются. Дельфины и морские львы очень восприимчивы ко многим болезням и паразитам. У наших ветеринарных врачей, так же как и у их коллег в океанариумах и зоопарках всего мира, более чем достаточно проблем по диагностике и лечению заболеваний морских млекопитающих. Возможно, в неволе животные более подвержены заболеваниям, но имеется много доказательств тому, что разного рода болезни и паразитарные инфекции собирают обильную жатву и среди диких китообразных и ластоногих. Самым заклятым врагом калифорнийских морских львов является паразитирующий легочный червь (нематода). Он буквально сеет смерть среди животных и на воле, и в неволе. Вылечить заразившееся животное мы пока не в силах. Глистогонные препараты убивают легочных червей, но морской лев не может избавиться от их останков и обычно погибает от пневмонии, вызванной их разложением. Изучая легочного червя, паразитологи, сотрудничавшие с нашими ветеринарными врачами, установили, что для завершения цикла развития ему нужен помимо морского льва еще один организм-«хозяин». В легких морского льва черви откладывают яйца, из которых там же развиваются личинки. Затем эти личинки попадает в пищеварительный тракт животного и выбрасываются вместе с фекалиями. Калифорнийская гирелла, мелкая рыбка-санитар прибрежных вод, пожирает фекалии морского льва и становится «хозяином» развивающихся личинок.* Когда морской лев пожирает инфицированную рыбу, личинки превращаются во взрослых червей и устремляются в его легкие, после чего цикл повторяется. Если бы удалось найти способ, как нарушить тот цикл, морские львы были бы, наконец, избавлены от изнурительного и часто рокового недуга [6]. Дельфины страдают от паразитов в меньшей степени, чем морские львы. В неволе китообразным угрожают в основном бактериальные инфекции и стрессы. Самой опасной считается рожистая инфекция, в острой форме она завершается смертельным исходом через несколько часов после появления первых симптомов. Теперь дельфинам в большинстве учреждений, где их содержат, периодически делают прививки, предохраняющие от этого заболевания; этим они обязаны отчасти и нашим специалистам, разработавшим метод иммунизации. -------------------------------------------------------------------------------- * Гирелла распространена у берегов Калифорнии лишь к югу от залива Монтерей. Морские львы, живущие севернее этого залива, не страдают от легочного червя.— Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- У дельфинов, живущих в неволе, довольно часто бывает язва желудка. Логично предположить, что развитию этого заболевания так же, как и у людей, способствует стресс. Стресс может возникнуть просто из-за плохих условий содержания—тесноты, грязной воды и неподходящей пищи. Не последнюю роль может сыграть отсутствие общества сородичей или плохой уход обслуживающего персонала. Вызывает стресс и жесткая дрессировка. Однако не следует думать, что сама по себе дрессировка и участие в представлениях неизбежно ведут к стрессу. Наоборот, создается такое впечатление, что дельфины рады, когда им предлагают сложные задачи и игры, и если животных не зажимать, то ни сами начнут изобретать себе игру, пользуясь для этого любым подходящим предметом. Было и у нас несколько случаев, когда дельфинам ставили диагноз «язва желудка» (теперь, когда возникают такие подозрения, мы заведенным порядком используем для диагноза астроскоп). Мы лечим язву желудка, обильно сдабривая лекарственными препаратами молотую рыбу и вводя ее животному с помощью желудочного зонда. Как- то раз самка бутылконосого дельфина по имени Пег, о которой пойдет речь в последующих главах, внезапно перестала есть. С помощью гастроскопа мы обнаружили у нее на стенках желудка множество мелких язв. Во время первых нескольких лечебных процедур приходилось понижать уровень воды в ее бассейне; несколько человек с трудом ловили Пег, вытаскивали из бассейна и удерживали на месте, пока ей вводили зонд. Через несколько дней Пег перестала сопротивляться настолько, что со всей этой процедурой стал справляться один человек. А потом и в этом не стало нужды: Пег сама подплывала к краю бассейна, разевала пасть и добровольно глотала зонд. Почти несомненно, она связала глотание зонда с ослаблением болей, что было для нас полнейшей и приятнейшей неожиданностью. При некоторых осложнениях единственным выходом из положения оказывается хирургическое вмешательство, а, когда речь идет о животных, любая операция требует анестезии. Первыми пытались подвергнуть дельфинов общей анестезии не медики, а ученые-физиологи. Я уже упоминал о том, чем кончились труды джонгопкинсовцев», неудачно анестезировавших дельфинов в исследовательской лаборатории «Флоридского Мэринленда». Известна еще одна более ранняя попытка. В 1928 году профессор Ортелло Р. Лэнгуорти решил анестезировать бутылконосого дельфина с той же целью, что и «джонгопкинсовцы»: он хотел обследовать кору головного мозга и с помощью слабой электрической стимуляции выявить двигательные центры, управляющие мускульной деятельностью. Краткий отчет Лэнгуорти сейчас представляет собой ценность в основном для историков. Промысел на мысе Гаттерас тогда еще продолжался, и Лэнгуорти отправился туда, надеясь провести операцию на месте. Ему пришлось вести опыт в условиях, весьма далеких от идеала—на открытом берегу острова, когда с моря дул сильный февральский ветер. Вокруг толпилось все население острова, пришедшее поглазеть на такую диковину. На дыхало дельфина наложили маску и дали эфир. Более чем сомнительно, что анестезия удалась, но Лэнгуорти приступил к операции, и с большим трудом удалил часть толстой и твердой черепной кости. Он ввел в мозг электрод, никакой отчетливой мускульной реакции это не вызвало, а дельфин вскоре умер. Насколько можно судить по описанию Лэнгуорти, животное погибло от удушья [7]. Пионерам анестезиологии дельфинов приходилось самим разрабатывать не только методы, но и средства. Общепринятая эфирная маска тех времен, которой воспользовался Лэнгуорти, была явно непригодна для этой цели. Взрывной выдох дельфина, за которым сразу же следует резкий вдох, чрезвычайно затрудняет ведение в легкие точно рассчитанной дозы эфира. Более того, не исключено, что, вдохнув небольшое количество эфира, дельфин откажется повторить вдох, и не будет дышать до тех пор, пока не снимут маску. Нейрофизиологи «экспедиции Джона Гопкинса» пытались анестезировать дельфинов с помощью полостных инъекций пентобарбитала. Эта методика успешно применялась на многих видах наземных млекопитающих, но применять ее на дельфинах можно только в том случае, если имеется устройство, искусственно поддерживающее дыхание животных, впавших в бессознательное состояние. В 1964 году группа исследователей в Майами использовала для поддержания дыхания дельфина только что разработанный прибор «Апнестик плато», соединив его с респиратором (термином «апнестик плато» обозначается промежуток времени между вдохом и выдохом, в течение которого в легких содержится одно и то же количество воздуха). Отделив гортань у нижнего конца дыхала дельфина, в дыхательный проход вручную вводили наконечник респиратора, заполняли легкие воздухом на 15—20 секунд — время, в течение которого обычно удерживается воздух в легких дельфина, — а затем отсасывали воздух и повторяли весь цикл начала. Вышеназванный аппарат автоматически регулировал весь дыхательный цикл. Теперь дело было только за тем, чтобы найти безопасное и действенное анестезирующее средство. Убедившись в неэффективности многих инъецируемых препаратов, исследователи перешли к использованию газообразной закиси азота, «вводя ее в легкие через тот же респиратор. Выяснилось, что закись азота более перспективна (по крайней мере, более безопасна, чем барбитураты), и оставалось только определить пропорциональный состав меси, так, чтобы она, с одной стороны, обеспечивала анестезию, а с другой, была достаточно богата кислородом, необходимым животному. Глубина анестезии определялась по характерным рефлексам. Смесь, состоящая на 60% из закиси азота, не подавала этих рефлексов; 80%-ная смесь подавляла большую их часть, но у дельфина быстро начинали появляться признаки цианистого отравления, вызванного недостатком кислорода. По мне1Ю авторов [8], в состояние глубокой общей анестезии дельфина приводила 70%-пая газовая смесь при дополнительном воздействии веществ, расслабляющих мышцы (для этой цели применялся хлорид сукцинилхолина). Сэм Риджуэй почувствовал, что нам в Пойнт-Мугу пора обзаводиться оборудованием для анестезии дельфинов. В установленном порядке мы приобрели респиратор и блок управления «Апнестик плато». Но у нас не было уверенности в том, что вопрос об анестезирующих средствах решен правильно. Риджуэй подозревал, что применение хлорида сукцинилхолина попросту маскирует недостаточность действия закиси азота: животное в действильности ощущает боль, но не может выразить это движениями следствие расслабления мышц. В качестве анестезирующего средства Риджуэй решил испробовать газ галотан. Галотан действеннее закиси азота, так что его можно применять в меньших концентрациях, увеличивая за счет этого процентное содержание кислорода в дыхательной смеси: он быстро оказывает наркотическое действие и быстро же перестает действовать после прекращения подачи смеси. Главный недостаток галотана— высокая стоимость самого газа и необходимого для него испарителя. Ведя опыты с галотаном, Сэм установил, что надежным показателем глубины анестезии у дельфинов можно считать плавательные движения лопастей хвоста. Если дельфин может свободно двигаться, то, впадая в забытье под действием анестезирующих средств, он совершает плавные движения хвостом вверх-вниз, как это делают китообразные, спящие на поверхности воды, эти движения пропадают вскоре после подавления рефлекса «на веко» (закрывание глаз при постороннем прикосновении). Дельфина, прекратившего двигать хвостом, можно считать подготовленным к хирургической операции. Используя галотановую анестезию, мы выполнили две успешных операции по удалению яичников у самок дельфинов. Во время одной из них было установлено, что яичники поражены серьезной болезнью, и, не удали мы их, самка вскоре погибла бы. Мы применяли галотан при удалении кисты, при лечении язвы роговицы глаза и при прочих хирургических процедурах, доказав таким образом, что это прекрасное оружие в борьбе за здоровье наших питомцев [9]. Врачи-ветеринары так же, как и те врачи, которые лечат человека, разобрались далеко не во всем, особенно когда речь идет о профилактике, диагностике и лечении болезней морских млекопитающих. Но за последние годы сделан огромный шаг вперед. Многие дельфины и морские львы, которые раньше неминуемо погибли бы из- за отсутствия эффективных методов лечения, сегодня живут и здравствуют. И немало их было спасено благодаря профилактике и методам лечения, разработанным во время исследований в военно-морских центрах. Примечания 1. Все эти так называемые «практические проблемы» были предметом дискуссии за круглым столом во время первого международного симпозиума по исследованиям китообразных, состоявшегося в Вашингтоне в 1963 году. Стенограмма дискуссии публикована (см. сборник «Киты, дельфины и морские свиньи» од ред. К. С. Норриса, ч. VI; изд-во Калифорнийского университета, 1966). 2. Сведения о белухе, содержавшейся ® «Аквариэл Гордене», взяты мною из статьи Джеффриса Уаймена «Описание «белой рыбы», или «белого юита», Beluga borealis» (см. журнал «Boston Journal of Natural History». том 7, стр. 603—612, 1863). 3. Цитата из Ронделе и рассказ о белухах, доставленных в Англию, взяты мною из рекламной листовки Генри Ли, выпущенной в Лондоне в 1878 году. 4. Доктор Ч. X. Таунсенд описывает трудности, с которыми он столкнулся, доставляя бутылконосых дельфинов в «Нью-Йоркский аквариум», и рассказывает о наблюдениях за их повадками в статье «Дельфины в неволе» (см. журнал «Zoologica», том 1, стр. 289—299, 1914). 5. Дон ван Дайк сообщил о своей работе в статье «Питательный рацион для калифорнийских морских львов» (см. «Техническую информацию Военно-морского подводного центра» № 317, сентябрь. 1972). 6. Паразитолог Мюррей Д. Дейли опубликовал свои наблюдения над жизненным циклом легочного червя в статье «Передача Parafilariodes decorus (Nematoda: Mastrongvloidea) у калифорнийских морских львов» (см. журнал «Proceedings of the Helminthological Society of Washington», том 37,- стр. 215, 970). 7. Материал о работе О. Р. Лэнгуорти взят из его статьи «Описание центральной нервной системы дельфинов Tursiops Truncatus» (см. журнал «Journal of the Comparative Neurology», том 54, стр. 437—499, 1932). 8. Эта методика анестезии описана Э. Л. Нэджелом, П. Дж. Морганом и У. Л. Мак- Фарлещдом в статье «Анестезия бутылконосого дельфина» (см. журнал «Science», том 146, стр. 1591—1593, 964). Ее описание приводится также в разделе «Приложения» журнала «Small Animal Clinician», том 61, стр. 233, 1966. 9. Сэм Риджуэй и Джеймс Мак-Кормик опубликовали по этому вопросу две статьи— «Анестезирование дельфинов при общей хирургии» (см. журнал «Science», том 158, стр. 510—512, 1967) и «Анестезия дельфинов» (см. «Руководство по ветеринарной анестезии» под ред. Л. Р. Соума, вышедшую в Балтиморе в 1971 оду). Глава четвертая МИР ЗВУКА Следует помнить, что даже малый шум в воздухе звучит изрядней и внушительней всего того, что можно услышать под водой. Тем удивительнее покажется нам охота на дельфинов: охотники, окружив стаю на лодках, свешиваются через борта и поднимают в море шум, заставляющий животных пускаться в поспешное бегство по направлению к берегу и выбрасываться на мелководье, где их, лишенных привычной подвижности и охваченных смятением, берут голыми руками. Это тем более поразительно, что видимого органа слуха у дельфинов нет. Аристотель «История животных» Еще задолго до того, как появились первые письменные свидетельства охотник на мелких китообразных открыл и принялся использовать повышенную чувствительность дельфинов к подводным шумам. Но, хотя описанный Аристотелем способ охоты на мелких китообразных применялся несколько тысячелетий, только недавно мы начали понимать, насколько эти животные чувствительны к звукам, распространяющемся в водной среде, и как важен слух при водном образе жизни. В том, что киты и дельфины хорошо слышат, нет ничего удивительного. Еще Аристотель заметил, что вода прекрасно проводит звук. В море с помощью звука можно передать информацию на весьма значительное расстояние. Зрение прекрасно служит нам на суше, но под водой возможности его более чем ограниченны, поскольку дальность видимости в воде колеблется в пределах от нескольких сантиметров до 100 м максимум [1]. Электромагнитные волны имеют примерно такой же радиус распространения, но дальность их действия зависит и от длины волны. Благодаря же обонянию и вкусовым ощущениям, то есть с помощью, так называемой хеморецепции в море можно получать информацию на значительно больших расстояний, и органы вкуса и обоняния грают важную роль в жизни многих рыб. Но химические раздражители распространяются в воде намного медленнее, чем звук, и с точки зрения передачи информации химический канал гораздо менее гибок. Совершенно очевидно, что в водной среде в качестве средства связи и средства получения информации наибольшими преимуществами обладает звук. Аристотель писал, что «дельфин обладает слухом, но не имеет ушей». Но то, что в обиходе именуется ухом, это не орган слуха, а всего-навсего его «внешней мягкий или хрящевой придаток. С помощью раковины звуковые волны собираются и направляются в слуховой проход, ведущий к внутреннему и среднему уху. У китообразных нет именно ушных раковин, хотя, вероятно, они были у их наземных предков, поскольку рудиментарные «ушные точки» наблюдаются у зародышей китообразных на самых ранних стадиях эмбрионального, развития. В воздухе благодаря ушным раковинам слух приобретает направленность, а в воде они практически звукопрозрачны. Эти придатки бесполезны и не нужны морским животным. Китообразные не только потеряли ушные раковины. Их слуховые проходы редуцировались в крохотные плотно сжатые трубочки, а у некоторых видов они даже заросли. У дельфина слуховые проходы не толще нити, а их внешние отверстия, расположенные в небольших складках кожи, выглядят как булавочные уколы. Само собой напрашивается предположение, что это статочные, исчезающие органы. Тем не менее, некоторые цетологи и по сей день утверждают, что слуховой проход является главным путем, по которому звук попадает во внутреннее ухо. Однако животное, обитающее в воде, не нуждается в столь четко выраженных звукопроводящих каналах. Ведь звук беспрепятственно и почти без потерь энергии проникает из воды в мягкие ткани и скелет, а дальше по костям черепа передается во внутреннее ухо, которое претерпело у китообразных ряд изменений, позволяющих более действенно воспринимать звуки, приходящие именно этим путем. Так что в вопросе о том, каким путем или путями основном передается звук в голове дельфина, единства взглядов пока нет. Органы слуха человека под водой оказываются плохими звукоприемниками, ныряльщик в лучшем случае с большим трудом определяет направление, с которого приходит звуковой сигнал. В воде, как и в тканях человеческого тела, звук распространяется в четыре с половиной раза быстрее, чем в воздухе, так что подводный звук достигает обоих внутренних ушей почти одновременно, в то время как в воздухе звук попадает в одно внутреннее ухо несколько позже, чем во второе, и именно по этому запаздыванию мы определяем направление на источник звукового сигнала. У дельфина слуховые кости изолированы от черепа и друг от друга пустотами, заполненными звукопоглощающей пенообразной эмульсией, чем и объясняется то, с какой точностью это животное определяет направление звука. По строению и работе органов слуха китообразных имеется обширная литература, поэтому здесь нет смысла подробно рассматривать все эти вопросы. Хочу лишь повторить слова Рейзенбаха де Хаана, подводящие итог всем рассуждениям на эту тему: «Орган слуха китообразных в общих чертах не отличается от органов слуха всех прочих млекопитающих; но детали, из которых он состоит, настолько своеобразны во всех отношениях, что должны быть названы «китячьими» [2]. Первые сведения о наличии слуха у китообразных дошли до нас, как это видно из рассказа Аристотеля, от моряков и рыбаков. Гораздо позже, исследуя анатомию внутреннего уха китов и дельфинов, мы убедились в том, что они действительно прекрасно слышат и, возможно, воспринимают более высокие частоты, чем мы. Но только в течение последних двадцати пяти лет наблюдая за специально выдрессированными животными, мы умели количественно оценить работу их слуха. Автором одного из первых экспериментов в этой области был физиолог Уинтроп Н. Келлог из флоридского университета в 1951 году он написал мне письмо с просьбой разрешить ему поставить опыт, во время которого он будет транслировать в бассейн с дельфинами звуки на разных частотах. По тому, как будут вести себя животные во время трансляции, он надеялся зрительно определить, слышат они транслируемый звук или нет. Изменяя частоту звуков, Келлог думал хотя бы приблизительно определить диапазон слухового восприятия бутылконосого дельфина. Все понимали, что опыт будет очень грубым, так как отсутствие видимой реакции со стороны дельфинов может вовсе не означать, что дельфины не слышат транслируемого звука. Помню, кое-кто даже опасался, не повредим ли мы дельфинам слух, транслируя по неведению слишком громкие звуки, но, в конце концов, мощность звуков, предложенная Келлогом, была сочтена неопасной, и ему разрешили поставить опыт. Специальный звукогенератор производил исключительно чистые тона. Их транслировали в воду короткими импульсами с помощью подводного звукоизлучателя. Дельфины плавали в бассейне размеренно и не спеша, но как только прозвучал первый импульс, они внезапно рванулись вперед, только через несколько секунд ритм их движения восстановился. Таким образом дельфины реагировали на звуки частотой до 50000 колебаний в секунду. Позже, работая с двумя бутылконосыми дельфинами в вольере на острове Бимини, Келлог наблюдал ответную реакцию дельфинов на звуки с очень высокой частотой— о 80000 колебаний в секунду [З]. Здесь мне придется слегка отклониться от темы, чтобы пояснить, что такое частота, поскольку этот термин часто будет упоминаться в книге. Не вдаваясь в физику звука, я попытаюсь объяснить этот термин для читателей, незнакомых с терминологией, принятой в акустике. Частота связана с высотой звука. Очень низким тонам соответствует относительно низкая частота. Крайняя левая клавиша рояля издает низкий басовый звук, частота которого равна 27 колебаниям в секунду, крайняя правая— звук высокого тона частотой 4200 колебаний в секунду. Человеческое ухо способно воспринимать звуки частотой примерно от 20 до 20000 колебаний в секунду, но маленькие дети способны расслышать и более высокочастотные звуки. Именно такие звуки производит, например, «беззвучный» ультразвуковой свисток для собак. Мы их расслышать не можем, а собаки слышат, иногда слышат и маленькие дети. Слух человека чувствительнее всего к звукам частотой 3000 колебаний в секунду. Чтобы человек мог расслышать звуки на более низких или более высоких частотах, они должны быть гораздо интенсивнее, чем звуки на частоте 3000 колебаний в секунду. Келлог транслировал в бассейн с дельфинами так называемые чистые тона, то есть звуки одной строго определенной частоты без гармоник и обертонов (чистые тона используются и при обследованиях слуха у людей). В отличие от чистых тонов такие звуки, как, например, щелчки, хлопки, лязг, сколь бы кратковременными они ни были, имеют сложный состав: они состоят из тонов разных частот—и низких, и высоких. Часть из этих тонов человек слышит, а часть может и не слышать. Единицей частоты является Герц (Гц). Так обозначается частота, равная одному колебанию в секунду. Эта единица названа в честь немецкого физика XIX века Генриха Герца (по тому же принципу названы такие единицы, как Ватт, Вольт, Ом и т. д.), килогерц (кГц)—это 1000 Гц. Теперь, выяснив, что такое частота, мы можем сказать: Уинтроп Келлог установил, что бутылконосый дельфин, вне всякого сомнения, слышит звук частотой 80 кГц, а это в три с лишним аза превышает предел нашего слухового восприятия. Но для дельфинов и 80 кГц не предел. Другие ученые, заинтересовавшиеся исследованиями слуха дельфинов, иначе подошли к этой проблеме, и пришли к иным результатам. В 1953 году супруги Барбара Лоуренс и Уильям Э. Шевилл, работавшие в Вудс-Холском океанографическом институте и в Музее сравнительной анатомии при Гарвардском университете, опубликовали статью, в которой подводился итог их работам, начатым еще в 1948 году. Не доверяя акустике стальных бассейнов, они вели работу с бутылконосым дельфином в перегороженной приливной протоке с илистым ном по соседству с «Флоридским Мэринлендом». Они обучили животное являться за пищей всякий раз, как прозвучит сигнал, а затем принялись выяснять, как дельфин исполняет эту команду в ответ на звуки чистых тонов разных частот. Их дельфин аккуратно являлся по вызову, если сигнал подавался на частотах от 150 Гц до 120 кГц, то есть верхний предел его слухового восприятия оказался намного выше цифры, сообщенной Келлогом. Когда дельфина стали подзывать звуками частотой выше 120 кГц, число явок на зов резко уменьшилось. Однако со всей уверенностью сказать, что 120 кГц—это действительно верхний частотный предел слухового восприятия дельфина, ученые не могли. В протоке жило множество раков-щелкунов, издаваемые ими звуки образовывали относительно высокий шумовой фон, который мог заглушать сигналы вызова. Кроме того, было неизвестно, на каком расстоянии от звукоизлучателя находился дельфин в то время, когда подавался звуковой сигнал, так то Шевиллы не имели возможности рассчитать предельную интенсивность звуков, которые может расслышать дельфин. Таким образом, их опыт показал, что частотный диапазон слуха дельфинов простирается до 120 кГц. но ничего не говорил о том, к каким именно частотам наиболее восприимчив их слух [4]. Получить точные сведения о слухе дельфинов гораздо труднее, чем кажется на первый взгляд. Для количественной оценки слуха применяются два метода. Один из них—это наблюдение за поведением животного, воспринимающего звуки известной частоты и интенсивности. Второй — непосредственное измерение изменений электрических потенциалов слухового отдела нервной системы, происходящих в моменты звуковой стимуляции (без анестезии и хирургического вмешательства тут не обойтись). Оба эти метода результативны, причем данные, полученные одним методом, всегда можно подтвердить или опровергнуть с помощью данных, полученных вторым методом. Физиологи обычно предпочитают второй метод; по их мнению, он дает результаты, не зависящие от разных внешних раздражителей, оказывающих влияние на внимательность подопытного животного. Этологи предпочитают первый метод, утверждая, что измеряемые колебания потенциалов в нервной системе ничего не говорят о том, достаточно и силен сигнал, чтобы животное восприняло его и ответило на него. Джеймс Дж. Мак-Кормик и трое его коллег в 1967—1968 годах использовали электрофизиологический метод при изучении путей передачи звука во внутреннее ухо дельфина. Все согласны с тем, что у китообразных слуховые проходы не являются единственными путями передачи звука. Но по вопросу о том, каковы лавные пути, мнения расходятся. Разрешить эту загадку как раз и намеревалась группа Мак- Кормика, членом которой был, в частности, Сэм Риджуэй. Группа поставила четыре опыта над атлантическим бутылконосым и тихоокеанским белобоким дельфинами, причем два опыта были осуществлены в Пойнт-Мугу. Подавая звуковой сигнал и регистрируя соответствующие изменения электрических потенциалов в спиральном органе внутреннего уха, именуемом улиткой, группа Мак- Кормика установила, что в голове дельфина имеются три наиболее звукопрозрачных области. Самая крупная из них располагается в основании нижней челюсти симметрично по обе стороны головы, позади и несколько выше слуховых проходов. Столь же беспрепятственно передается звук от переднего конца нижней челюсти. Вдобавок группа обнаружила также небольшие звукопрозрачные «окна» несколько выше основания ластов. Ученые легко регистрировали реакцию улитки на чистые тона частотой до 100 кГц. На более высоких частотах точно измерять реакцию уже было трудно, но у исследователей создалось впечатление, что «потенциалы, возникающие во внутреннем ухе, наблюдаются для тонов частотой до 150 кГц» [5]. Проверка слуха человека, которую многие из нас проходили, основана на методе наблюдения за поведением. Испытуемого помещают в звукоизолированный бокс, чтобы исключить помехи от внешних шумов. Через наушники сначала на одно ухо, а потом на другое подаются тона разных частот. Интенсивность звука постепенно увеличивается, начиная с заведомо не воспринимаемого уровня. В момент, когда испытуемый начинает слышать сигнал, он нажимает кнопку, после чего сигналы постепенно затухают, когда испытуемый перестает их слышать, он должен вновь нажать кнопку. Представьте теперь, насколько сложно подобным образом обследовать слух дельфина. В бассейне, где находится дельфин, должна соблюдаться глубочайшая Тишина. Следует принять все меры к тому, чтобы гул воды в трубах или шум от работающих поблизости механизмов не заглушили сигналы, которые подаются животному. Многое зависит и от конструкции самого бассейна, нельзя ставить такие опыты в бассейнах с бетонными стенками: бетон хорошо отражает звук, при этом возникает эхо, имеющее иные частотные характеристики, чем первоначальный сигнал. Дерево не столько отражает, сколько поглощает звук, и поэтому стенки бассейна должны быть деревянными или обшиты изнутри деревом. Так или иначе, следует принять все меры, чтобы гарантировать отсутствие эха. Перед началом опытов приходится повозиться и с дрессировкой подопытного животного. Животное должно быть обучено занимать «стартовую позицию», то есть всякий раз занимать одно и то же место, располагаясь в одном и том же направлении по отношению к источнику звука. И, наконец, его надо научить однозначно показывать, слышит оно звук или нет. Опыт такого рода требует очень больших затрат сил и времени. И все же такой опыт был поставлен, а его автором, как ни странно, оказался специалист по ядерной физике. Доктор С. Скотт Джонсон, которому предстояло стать этим автором, в 1963 году перешел из Института Ферми при Чикагском университете на СМА (Испытательную станцию морской артиллерии) в Чайна-Лейк. Его рабочее место находилось на территории Военно-морской биологической станции в Пойнт- Мугу, и там он впервые в жизни увидел дельфинов. И очень удивился, узнав; что, хотя существование эхолоцирующего органа у дельфинов считается актом, никто не занимается обследованием слуха этих животных. Ведь чтобы понять, как работает эхолокатор дельфинов, совершенно необходимо знать, как и что они слышат. Заинтересовавшись этим вопросом, Скотт Джонсон без посторонней помощи выдрессировал бутылконосого дельфина и занялся обследованием его слуха. Скотт выбрал себе самца Т. Truncatus по имени Солти. Пойманный в 1963 году командой ловцов «Флоридского Мэринленда» в районе Дейтона-Бич во Флориде и подаренный нам вместе с двумя другими животными, Солти к этому времени провел в неволе уже целый год. Опыт должен был вестись по изложенному ниже плану, который в ходе работы не претерпел значительных изменений. Дельфина надо было обучить следующей простой последовательности действий: он должен был прикоснуться к рычагу, рядом с которым загорается лампа, а затем прикоснуться к другому рычагу, если после прикосновения к первому он слышит звуковой сигнал. Скотт сам разработал и изготовил простое оборудование, необходимое для этого опыта. Предварительная дрессировка проводилась в три этапа. На первом этапе дельфина обучали касаться рычага № 1, когда рядом с рычагом загорается лампа; за касание при включенной лампе его поощряли, если же дельфин касался рычага, когда лампа не горела, его наказывали, прекращая на время работу с ним. На втором этапе дрессировки рычаг № 1 убрали из бассейна, а на противоположной стороне бассейна установили рычаг № 2; дельфин должен был научиться касаться рычага №2 -в ответ на любой подводный звук. После того как он обучился этому, приступили к третьему этапу: в бассейн опустили оба рычага, и дельфин заучил последовательность касаний. Сначала работы велись в пластиковом бассейне «Дафбой», а затем их перенесли в обшитый деревом бассейн диаметром коло 8 м и глубиной 1,5 м. В нем было сооружено нечто вроде стойла для улучшения акустики в том месте, где дельфин должен был ожидать звукового сигнала. Дельфины обычно не склонны забираться в тесное пространство, и на то, чтобы обучить Солти заплывать в стойло, ушло несколько недель. Наконец подготовительный этап дрессировки закончился. Солти научился заплывать в стойло и ждать, пока рядом с рычагом № 1 загорится свет. Когда вспыхивал свет, Солти толкал головой рычаг № 1 (впоследствии его заменили поплавком). Последующие события могли развиваться по трем вариантам, причем чередование вариантов было случайным. По варианту первому свет гас и Солти, не покидая стойла, ждал, пока он снова загорится. По варианту второму свет гас, звенел звонок, из автоматической кормушки в воду падала рыбина, Солти выплывал из стойла, хватал награду, возвращался в стойло и ждал, когда снова загорится свет. И только в варианте третьем свет гас и через излучатель в воду подавался звук чистого тона. Если Солти его слышал, он покидал стойло, переплывал на другую сторону бассейна и касался рычага № 2. За это он получал рыбину. Если Солти не слышал звука, он оставался в стойле и просто ждал, когда снова загорится свет, то есть вел себя так, как предусматривалось вариантом первым. Такая сложная процедура была необходима для того, чтобы, с одной стороны, Солти не забывал возвращаться в стойло и следить за световыми сигналами, зная, что за это он получит награду; а с другой стороны, чтобы исследователь всегда был твердо убежден в том, что Солти плывет на другую сторону бассейна только потому, что услышал подводный звуковой сигнал. На каждой определенной частоте интенсивность звука изменялась от опыта к опыту небольшими скачками. Вначале подавались сигналы, как предполагалось, достаточно сильные для того, чтобы дельфин их расслышал, потом они становились все тише и тише, пока дельфин не переставал на них реагировать. Тогда сигнал усиливали до тех пор, пока дельфин вновь не начинал его слышать и не устремлялся к рычагу № 2. Таким образом, по интенсивности звука определялся порог слухового восприятия Солти на каждой частоте. По этим данным был построен график зависимости порогов слухового восприятия от частоты—так называемая «аудиограмма». Из аудиограммы следовало, что Солти воспринимает звуки в диапазоне частот от 75 Гц до 150 кГц. Сигналы пограничных частот должны быть очень интенсивными, чтобы Солти мог их расслышать. Наиболее чувствительным слух дельфина оказался на частотах от 20 до 100 кГц, иными словами, на частотах гораздо более высоких, чем те, которые доступны «нашему слуху [б]. Единственную подобную работу по определению порогов слухового восприятия дельфинов вида Т. Truncatus выполнила группа советских ученых под руководством Э. Ш. Айрапетьянца. Советские ученые получили кривую, подобную кривой Скотта Джонсона, но пороги восприятия у них оказались более высокими— вероятно, вследствие того, что они работали в морской вольере, де шумовой фон скрадывал слабые сигналы [7]. Два опыта по обследованию слуха бутылконосого дельфина, проведенные с помощью электрофизиологического метода, подтвердили результаты, полученные Скоттом Джонсоном. Впоследствии нескольким ученым удалось получить аудиограммы для других видов зубатых китов, причем все они использовали метод наблюдения за дрессированными животными. Некоторые из полученных аудиограмм заметно отличаются от аудиограммы бутылконосого дельфина по верхнему пределу частот и диапазону максимальной слуховой чувствительности. Так, датский биоакустик Серен Андерсен определил пороги слухового восприятия обыкновенной морской свиньи Phocaena phocaena. Оказалось, что верхние частотные пределы слуха у бутылконосого дельфина и обыкновенной морской свиньи совпадают, а вот диапазон максимальной слуховой чувствительности у обыкновенной морской свиньи приходится на частоты от 4 до 50 кГц. И бутылконосый дельфин, и обыкновенная морская свинья, как выяснилось, имеют слух гораздо более чувствительный, чем человек, находящийся в привычных ему условиях, на воздухе. Как пишет Андерсен, их слух «относится к числу наиболее чувствительных изо всех тех, что были количественно обследованы у животных» [8]. Джон Д. Холл и Скотт Джонсон получили аудиограмму косатки. Обнаружилось, что косатка слышит только относительно низкие частоты— до 31 кГц. Диапазон максимальной чувствительности слуха косатки приходится на частоты от 5 до 30 кГц, причем в этом диапазоне чувствительность слуха косатки и бутылконосого дельфина одинаковы. Д. У. Джекобе и Джон Д. Холл обследовали слух амазонского пресноводного дельфина Inia и нашли, что чувствительнее всего он в диапазоне 75— 90 кГц, а его верхний частотный предел равен 105 кГц [9]. Продолжая опыты над Солти, Скотт Джонсон изучил его способность слышать один чистый тон на фоне другого и воспринимать чистые тона в условиях шумовых помех [10]. Это пока единственная работа, содержащая экспериментальные данные о способности дельфинов ориентироваться по звуку в шумовом поле. Во время этих опытов Солти обучился трюку, которым мы обычно удивляли посетителей. Скотт подзывал дельфина к краю бассейна и надевал ему на глаза плотно прилегающие резиновые присоски. Затем, удерживая дельфина на месте легким прикосновением к кончику носа, Скотт бросал в бассейн витаминную капсулу— маленький продолговатый предмет длиной в сантиметр с небольшим — и выжидал, пока она упадет на дно. Негромкий свисток — Солти отплывает прочь, отыскивает капсулу, хватает её ртом и возвращает Скотту. Миниатюрная капсула как нельзя лучше подходила для этого демонстрационного опыта. Чтобы найти столь незаметный предмет, Солти приходилось использовать эхолоцирующие сигналы исключительно высокой частоты и разбираться в различиях свойств эха, возвращающегося к нему от гладкого дна бассейна и от капсулы. Мы уже знаем, какими путями доходило до его ушной улитки эхо от капсулы. Но как он производит звуки? И как работает сонар дельфина? СОНАР (SONAR—аббревиатура, составленная из слов Sound Navigation and Ranging»,— «Звуковое наведение и определение расстояний»). Так называется по-английски изобретенный человеком прибор — эхолокатор, позволяющий обнаруживать подводные объекты, например мины и подводные лодки. Сонар генерирует и посылает в воду звуковые импульсы, а затем по вернувшемуся эху определяет направление на предмет и расстояние до него. Постепенно этот термин вошел во многие языки и стал обычным названием подобных систем. Его применяют даже при описании эхолокационного анализатора у животных, хотя животные изобрели и применили это устройство задолго до того, как наши предки слезли с деревьев. На явление эхолокации у животных раньше всех, в конце VIII века, натолкнулся итальянский ученый. Лазаро Спалланцани. Спаляанцани заинтересовался тем, как животные находят путь в темноте. Он убедился в том, что совы и другие существа, едущие ночной образ жизни, имеют огромные глаза и обладают очень чувствительным ночным зрением, но в абсолютной темноте ни становятся беспомощны. А вот летучих мышей абсолютная тьма ничуть не смущала, они бесшумно порхали по совершенно темным помещениям даже тогда, когда Спалланцани заклеивал им глаза кусочками оловянной фольги. С помощью хитроумных опытов Спалланцани доказал, что эта способность в большой ере зависит от слуха летучих мышей, но не мог понять, как и почему это происходит, так как звуков они не издавали—это мог подтвердить каждый. Открытие Спалланцани было осмеяно, он умер в 1799 году, и прошло больше ста лет, прежде чем спалланцаниева проблема рукокрылых» была решена с помощью электрофизических приборов, способных обнаруживать звуки на более высокой частоте, чем те, что доступны нашему слуху. Оказалось, что большая часть летучих мышей во время полета ориентируется в расположении окружающих предметов, испуская мощные высокочастотные акустические импульсы и улавливая эхо. Подобной способностью обладает, по крайней мере, одна ночная птица — гуахара (Steatornis guachara) и некоторые из землероек [11]. Насколько нам известно, к мысли о том, что эта способность присуща и дельфинам, раньше всех пришел Артур Мак-Брайд, первый куратор «Мэрии Стьюдиоуз». В 1947 году он занес в свой дневник рассказ старшего команды ловцов океанариума, утверждавшего, что дельфинов нельзя поймать с помощью обычной мелкоячеистой сети. Они уйдут, перепрыгнув через верхний край сети между поплавками. А вот в крупноячеистую сеть они попадаются. Только однажды дельфин ушел из крупноячеистой сети, перепрыгнув через верхний край, провисший под тяжестью другого застрявшего животного. Мак-Брайд обратил внимание на то, что дельфины попадаются в сеть, когда вода очень мутна. Видимо, в мутной воде они не могут даже вблизи разглядеть крупноячеистую сеть. Однако при том дельфин способен каким-то образом определить издали, что у него на пути имеется препятствие, верхний край которого, очерченный тросом с поплавками, в данный момент опустился, открывая достаточно широкий проход. Но если дельфин не может увидеть в мутной воде сеть вблизи, то как он может увидеть ее издали? «Не следует ли предположить,—записал Мак-Брайд,— что поведение животных определяется некой высокоразвитой способностью каким-то иным образом узнавать о том, что их окружает?» [12]. В начале 50-х годов о записях Мак-Брайда. запертых в ящиках картотеки, никто не знал, но подозрения, что дельфинам присуще нечто вроде способности к эхолокации, стали возникать у многих. Уинтроп Келлог первым высказал их в статье, касавшейся вопроса о чувствительности дельфинов к звукам высокой частоты (в науке их принято называть ультразвуками). Если бутылконосый дельфин может слышать ультразвуки частотой 50 кГц и выше, писал Келлог, то «весьма вероятно, что он сам способен издавать такие звуки. А отсюда следует неизбежный вывод, что дельфины, как и летучие мыши, могут ориентироваться в окружающей среде с помощью эхолокации». Дельфины живут на мелководье, где вода всегда мутная, но плавают быстро и уверенно передвигаются в ночной темноте, в чем Келлог убедился сам. В этих условиях зрительные рецепторы мало пригодны для ориентации среди подводных предметов и поисков рыбы, которой питаются дельфины [3]. Слова Келлога звучали достаточно убедительно, но кое-кто из наших консервативно настроенных коллег подверг автора критике за публикацию выводов, основанных на косвенных доказательствах и не подтвержденных непосредственными экспериментальными материалами о существовании эхолокации у дельфинов. В то время я сам наблюдал за дельфинами в океанариуме Мэрин Стьюдиоуз, пытаясь найти связь между их поведением и звуками, которые они издают. Я заметил, что всякий раз, как я опускаю в воду гидрофон - предмет, не знакомый дельфинам, животные начинают тщательно обследовать его. Они не только с любопытством приглядываются к нему, проплывая мимо,—они издают при этом резкие скрежещущие звуки. Впоследствии было установлено, что эти звуки представляют собой серии «щелчков», с помощью которых дельфины эхолоцируют предметы. Поддавшись влиянию «консерваторов», я воздержался от каких-либо выводов,—по крайней мере, в печати, и только теперь, оглядываясь назад, понимаю, что располагал дополнительными свидетельствами в пользу выводов Коллега [13]. Так или иначе Келлог и независимо от него супруги Шевилл, наблюдая за бутылконосыми дельфинами в предельно мутной воде, быстро получили прямые экспериментальные доказательства того, что эти животные ориентируются в окружающей обстановке с помощью эхолокационного анализатора [14]. А в 1960 году Кеннет С. Норрис поставил в «Тихоокеанском Мэринленде» демонстрационный опыт, после которого исчезли всякие следы сомнений: атлантический бутылконосый дельфин, приученный плавать с резиновыми присосками, закрывающими глаза, свободно прокладывал путь сквозь лабиринт труб, опущенных в бассейн [15]. Демонстрация эхолокационных способностей дельфина поставила новые вопросы, открыв широкое поле для научной работы. Ученые занялись анализом эхолоцирующих - звуков. Они стали доискиваться, как дельфин производит эти звуки, и ставить опыты с целью выяснить, какую информацию животное может извлечь из услышанного эха. Теперь мы многое знаем об этом, особенно если говорить о бутылконосом дельфине, но объем наших знаний продолжает расти день ото дня, все более раскрывая сложность эхолокатора китообразных. Об этом будет рассказано в дальнейшем. Звуки, издаваемые бутылконосым дельфином, весьма разнообразны. Говоря о них, применяют термины—«свисты», «скрип», вскрики», «тявканье», «лай», «мяуканье», «повизгивание». Недоумевающее или испуганное животное издает также очень громкий резкий «треск» [16]. Но все эти сигналы можно рассматривать как вариации двух основных типов звуков—относительно чистых о тону частотно модулированных импульсов, или «свистов»*, и широкополосных импульсов, часто называемых «щелчками», состоящих из большого числа гармонических составляющих, причем высшие гармонические составляющие щелчка могут оказаться ультразвуками очень высоких частот. -------------------------------------------------------------------------------- * Наш коллега Билл Шевилл возражает против термина «свист» на том основании, что свистеть под водой невозможно. Однако, поскольку свисты зарождаются во внутренних органах дельфина, данный термин не столь уж неуместен. Свисты обычно, но не всегда, сопровождаются потоком пузырьков воздуха из дыхала животного.— Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- Использование термина «ультразвук» при описании звуков, издаваемых дельфинами, приводит к широко распространенному заблуждению,—особенно когда речь идет об эхолокационных сигналах,—что они недоступны человеческому слуху. Это не так. Эхолокационные щелчки, которые при быстром повторении образуют режущий звук, похожий временами на скрип ржавых петель, обычно имеют частотные составляющие, вполне доступные нашему слуху. Частотный спектр каждого отдельного щелчка может лежать в пределах от 200 Гц до 150 кГц; а максимальная энергия щелчка приходится на частоты 30—60 кГц, то есть она лежит в области наибольшей слуховой чувствительности дельфинов. Нашему слуху доступна и большая часть свистов, хотя они иногда имеют частоту свыше 20 кГц, что превышает верхний предел слухового восприятия взрослого человека. Некоторые из звуков, издаваемых дельфинами, можно уловить лишь с помощью гидрофона, усилителя и громкоговорителя или наушников, но многие звуки слышны и безо всяких приборов— просто сквозь стенки бассейна океанариума. Кое-кто из нас испытал ни с чем не сравнимое чувство, когда, добравшись вплавь до стаи диких дельфинов в океане, нырял и слушал их голоса—это совсем не то, что голоса, заглушенные стенками бассейна или воспроизведенные электронной аппаратурой, которой мы вынуждены пользоваться в рабочей обстановке. Механизм образования звука во внутренних органах дельфина нам пока не совсем ясен. Когда дельфин свистит, из его дыхала иногда поднимаются струйки пузырьков воздуха; это позволяет предположить, что свисты производятся пневматически, но утверждать этого нельзя. Какова бы ни была природа свистов, известно, что дельфин может одновременно свистеть и производить эхолокационные щелчки. Более того, он может издавать в одно и то же время щелчки двух типов: максимальная энергия щелчка первого типа на 25 кГц выше, чем максимальная энергия щелчков второго типа. Это удивительное явление открыла группа исследователей, возглавляемая У. Э. Эвансом. Экспериментаторы обучили самку дельфина по имени Сцилла издавать по команде эхолокационные щелчки. На голове Сциллы они установили большое число миниатюрных гидрофонов, каждый на отдельном резиновом присоске. Регистрируя сигналы от этих гидрофонов, они не только определили, что Сцилла одновременно издает эхолокационные щелчки двух типов, но и установили, что источники щелчков находятся в носовом проходе дельфина. Существует несколько мнений по поводу того, как именно производятся Эхолокационные щелчки. В носовом проходе дельфина насчитывается четыре пары выростов—носовых мешков, расположенных как раз над двумя мышечными сфинктерными зажимами, плотно обтягивающими костные носовые проходы. Часть исследователей считает, что щелчки производятся именно носовыми мешками, но Билл Эвис недавно высказал вполне правдоподобное предположение, что щелчки могут возникать следствие трения мышц сфинктеров о края костных носовых проходов, то есть примерно так же, как возникает скрип, когда о доске пишут мелом. Но ведь дельфин должен очень точно управлять этим процессом, чтобы с исключительной гибкостью изменять скорость повторения щелчков и их частотные и энергетические характеристики! Как он это делает, нам пока непонятно [17]. Нельзя не рассказать еще об одной замечательной особенности эхолокационного аппарата дельфинов. Эхолокационные звуки распространяются отнюдь не одинаково во все стороны от источника, в котором возникают. Эти звуковые колебания образуют луч, направленный вперед. Впервые это было замечено в 1956 оду. Джон Лилли во время своего первого визита в исследовательскую лабораторию «Флоридского Мэринленда» заинтересовался разнообразием звуков, издаваемых дельфинами, и моими попытками записать их с помощью гидрофона, установленного в бассейне. Его коллеги уехали, а он остался, поручив им прислать из Нью-Йорка стереофонический магнитофон—прибор, в те времена представлявший собой в какой-то степени новшество. Лилли надеялся, что с помощью этого прибора нам удастся определять, какое именно животное издает данный звук; очень часто мы не могли этого сделать, потому что у дельфинов подача звуковых сигналов далеко не всегда сопровождается какими-либо видимыми внешними признаками. Получив прибор, мы сконструировали самодельные гидрофоны, надев на оба его микрофона водонепроницаемые чехлы. Поместив их в бассейн на некотором расстоянии друг от друга, мы рассчитывали создать бинауральный эффект, то есть возможность определять направление на источник звука по разнице во времени между приходом одного и того же сигнала в правый и левый микрофоны и соответственно и правый и левый наушники прибора. Надев наушники стереофонического магнитофона, человек как бы приобретал подводный направленный слух. Одновременно с этим прибор записывал звуки и позволял впоследствии воспроизвести запись. Намереваясь испытать оборудование, мы подвесили гидрофоны в 2 м друг от друга не в основном бассейне океанариума, а в отдельном, приемном, где в тот момент находился только один дельфин. Джон Лилли надел наушники, и в это время дельфин, находившийся в 2,5 м от гидрофонов, повернул голову от правого гидрофона к левому. Джон издал громкий возглас и объяснил не, что идущий от дельфина скрежет прозвучал у него сначала в правом ухе, затем пропал и по мере поворота головы животного зазвучав в левом. Я воспроизвел запись и убедился, что все происходило так, как он говорил. Это можно было объяснить двояко: либо дельфин издавал звуки только в те моменты, когда голова его была повернута к одному из гидрофонов, либо он издавал непрерывную трель щелчков, но издавал направленно—в виде луча прямо перед собой. Нам показалась верной вторая гипотеза. Как раз незадолго до этого опыта я беседовал с одним изобретателем, который предложил заправлять под водой на вражеский объект в виде луча энергию взрыва специального заряда, расположенного в фокусе параболического отражателя. Мой рассказ об этом разговоре утвердил нас в предположении о луче, тем более что мы вспомнили о жировой «дыне», расположенной прямо перед носовым проходом дельфина: ведь дельфин может использовать ее в качестве акустической линзы, собирающей в луч энергию звука. Мы не смогли провести более детальные исследования: у нас не только не было аппаратуры для точного измерения интенсивности звука, но даже стереофонический магнитофон пора было возвращать хозяину—фирме «Ампекс корпорейшн». Через четыре года группа исследователей во главе с Кеном Норрисом установила, что дельфин, на глаза которого надеты резиновые присоски, может обнаружить пищу только в том случае, если она находится прямо перед ним, выше уровня челюстей [15]; это было еще одно указание на то, что эхолокационные импульсы распространяются направленно. Первую попытку получить более подробную информацию об этом явлении предприняли в 1961 году Билл Эванс и два его помощника, служившие тогда в фирме «Локхид- Калифорниа и компани». В бухте Мугу, поблизости от того места, где потом расположилась наша биостанция, они провели опыты на трупе детеныша полосатого продельфина Stenella, захлебнувшегося в сетях тунцелова. Установив в дыхале детеныша миниатюрный звукоизлучатель, они стали измерять интенсивность звука в разных точках в пределах окружности радиусом 3 м, в центре которой находился излучатель. Затем они взяли череп бутылконосого дельфина и, расположив звукоизлучатель примерно в том месте, де находится дыхало, повторили цикл измерений. Оказалось, что звук частотой до 20 кГц распространяется равномерно, но когда частота возрастает до 60—70 кГц, большая часть энергии звука направляется вперед, образуя звуковой луч. Поскольку эти результаты были получены в искусственных условиях, их следовало рассматривать только как предварительные. Для получения более определенных данных требовалось провести опыты с участием живого дельфина, а для таких опытов тогда не было нужных приборов [18]. Только в 1969—1970 годах Билл Эванс, перешедший в военно-морское ведомство, получил возможность работать со Сциллой. Сциллу «располагали» в любом нужном положении перед сетью гидрофонов, и по команде она начинала издавать эхолокационные щелчки. В ходе опытов Эванс подтвердил все то, что наблюдалось ранее, и, кроме того, выявил сложность структуры звукового луча и специфику его направленности. Еще до опыта Эванса было известно, что дельфин сканирует эхолоцируемые предметы, покачивая головой то право, то влево. В отличие от многих пелагических дельфинов, шейные позвонки у которых срослись, у бутылконосого дельфина имеется пять шейных позвонков, сохранивших подвижность друг относительно друга, так что он способен поворачивать голову*. но, как выяснил Эванс, Сцилла может изменять направление звукового луча своего эхолокационного анализатора (то есть изменять относительную интенсивность звука в данном направлении), не поворачивая головы. Нанося на график величины интенсивности сигнала в данном направлении, ученые получают так «называемую диаграмму направленности излучения сигнала, напоминающую по виду лепесток цветка. Так вот оказалось, что диаграмма направленности звукового излучения Сциллы часто имела два лепестка—главный, направленный прямо перед дельфином, и менее интенсивный, отклоняющийся то вправо, то влево от главного. Иногда наблюдался и третий лепесток еще меньшей интенсивности, направленный вправо под прямым углом к оси головы Сциллы. С какой целью Сцилла излучала звук вправо, так и осталось неясным. Неясно было даже, намеренно ли она это делает. Но зато стало очевидно, что дельфин может очень гибко менять направленность своего звукового луча, как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскости. Настолько гибко, что ученым пришлось оставить мысль о конструировании модели, способной варьировать звуковой луч так, как это делает дельфин. Сцилла умела управлять и другими характеристиками своих эхолокационных сигналов. Во время опытов с ней и с другими бутылконосыми дельфинами было установлено, что животные могут менять длительность отдельных щелчков в пределах от 10 о 100 микросекунд (миллионных долей секунды). Умеют они изменять и скорость повторения этих щелчков. Животное может издать до 600 щелчков в секунду. Чем дальше предмет от дельфина, тем реже следуют друг за другом щелчки, с приближением предмета интервалы между щелчками становятся все короче. Более того, дельфин может изменять характеристики отдельных щелчков, сообщая большую энергию тем частотным составляющим щелчка, которые дадут эхо, содержащее больше информации о предмете, от которого отразился звук. Например, чем меньше по размерам предмет, тем интенсивнее должны быть самые высокочастотные составляющие щелчка; иначе дельфин не может обнаружить предмет и «изучить» его. -------------------------------------------------------------------------------- * Inia, амазонский пресноводный дельфин, имеет семь несросшихся шейных позвонков и может поворачивать голову еще свободнее, чем бутылконосый дельфин.— Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- Об эхолокационных способностях дельфинов кое-что было известно еще до этих открытий Эванса. (Ведь для того чтобы получить некоторое представление о том, что может делать некий аппарат, вовсе не обязательно знать, как он это делает.) В частности, тот же Эванс в 1966 году провел у нас на станции в Пойнт-Мугу несколько замечательных опытов с самкой дельфина по имени Дорис. В работе ему помогал один из наших специалистов. В то время уже было известно, что с помощью своего эхолокационного анализатора дельфин может не только обнаружить предмет, но и отличить друг от друга предметы одинаковой формы, но разной величины, например стальные шары диаметром 4 мм от стальных же шаров диаметром 63,5 мм [19]. Но вот может ли он отличить друг от друга предметы, одинаковые по форме и размерам, но изготовленные из различных материалов? Чтобы ответить на этот вопрос, Эванс изготовил два квадратных держателя из листовой латуни, покрытой пористой резиной — неопреном. Держатели плавали у самой поверхности воды. В каждом из них было прорезано отверстие диаметром 178 мм. Пробные пластины из различных материалов укладывались на держатели верху. Дельфин, подплывающий снизу, воспринимал их как круглые мишени одного и того же диаметра. Эталон—мишень, которой дельфин обучен был касаться,—представлял собой медный лист толщиной 2,2 мм. Каждая проба начиналась с того, что глаза Дорис закрывали чашками-присосками из губчатой резины. Затем она должна была по сигналу пересечь круглый бассейн диаметром 7,5 м, отыскать медную мишень и ткнуть ее носом. Но ведь Дорис могла просто запомнить, где находится медная мишень, и выбирать ее не по свойствам, а по расположению! Чтобы этого не происходило, мишени постоянно меняли местами, не придерживаясь при том никакой закономерности. Прикоснувшись к «своей» медной мишени, Дорис получала награду — две-три корюшки. Над мишенями была установлена телекамера, и весь ход опыта фиксировался с помощью видеомагнитофона. Каждый подход Дорис к мишени потом можно было воспроизвести на экране в замедленном темпе и узнать, сколько раз, в каком месте и на сколько Дорис поворачивала голову; эти данные в какой-то мере позволяли судить о том, с какого расстояния она опознает мишени. Одновременно записывались серии издаваемых ею щелчков. Среди мишеней из стекла и пластмассы Дорис настолько легко находила «свою» медную мишень, что экспериментаторы быстро перешли к опытам по распознаванию эталона среди мишеней, изготовленных из металла—алюминия, латуни и даже меди, но ругой толщины. «Свою» медную мишень Дорис отличала от алюминиевой в 90% случаев. Алюминий имеет меньшую плотность, чем медь, и звук он отражает иначе, чем медь. Этих отличий оказалось достаточно для того, чтобы эхо от медной пластины звучало иначе, чем эхо от алюминиевой, и Дорис сумела ощутить эту разницу. Тогда изготовили мишень из более толстого алюминиевого листа; по теоретическим расчетам, такая мишень должна была отражать звук точно так же, как медный эталон. Но Дорис безошибочно распознавала «свою» мишень в 95% случаев. Оставалось заключить, что она использовала при этом так называемую «фазовую» информацию, то есть тончайшие различия между частотными спектрами эха, пришедшего от меди и алюминия [20]. Различия между двумя медными мишенями—«своей» и изготовленной из медного листа толщиной 6,6 мм (то есть втрое более толстого)—Дорис определяла хуже, но когда вторую мишень стали изготовлять из латуни толщиной 6,6 мм, Дорис отыскивала «свою» в 100% случаев. Узнав об этом, кое-кто готов был утверждать, что дельфин с помощью своего эхолокационного анализатора способен отличить один металл от другого. Но оказалось, что Дорис не может отличить «свою» мишень от латунной, изготовленной из листа почти той же толщины, что и эталон. Однако в 75% случаев она отличала «свою» мишень от медной мишени, изготовленной из листа толщиной 3,2 мм. Почти наверняка можно сказать, что, определяя разницу между такими мишенями, Дорис до предела напрягала свои эхолокационные способности. Несомненно, в процессе дрессировки ее восприимчивость обострилась до такой степени, в какой никогда не нуждается дельфин, живущий на воле. Но эти опыты наглядно показывают, на что способен эхолокационный анализатор дельфина. Позже Билл Эванс и Джон Холл провели серию подобных опытов с тихоокеанским белобоким дельфином. Тихоокеанские белобокие дельфины обитают в прозрачных водах открытого моря, им не приходится сталкиваться с мутной водой и сумраком речных устьев и прибрежного мелководья, так что можно было предположить, что эхолокационный анализатор у этих животных развит в меньшей степени. Но, как ни удивительно, белобокий дельфин в опытах Эванса и Холла проявил себя ничуть не хуже Сциллы [21]. Так мы узнали, что дельфины могут обнаружить предмет и точно определить его местонахождение с расстояния в 1,5—2 м. максимальное расстояние, с которого животные могут лоцировать предмет, пока еще нам неизвестно, но ясно, что оно зависит от размеров и отражательной способности предметов. Дельфин может обнаруживать очень мелкие предметы и такие вещи, как тонкая проволока; он способен на расстоянии различить предметы, изготовленные из разных материалов, если отражательные способности этих материалов несколько отличаются друг от друга [22]. Но вот может ли он отличать руг от друга предметы разной формы? В самом деле, обнаружит ли дельфин разницу между двумя плоскими предметами разной формы, но одинаковой площади, изготовленными из одного и того же материала? Ответил на этот вопрос студент Ричард Барта, работавший на станции в Пойнт-Мугу под руководством Билла Эванса. Он приучил самку бутылконосого дельфина по имени Дельфи к резиновым присоскам на глазах, выдрессировал ее так, чтобы она подплывала к мишени, представлявшей собой металлический круг, покрытый неопреном, а затем начал ставить рядом с кругом треугольники и квадраты. Как мы и ожидали, Дельфи без труда отличала круг от треугольника и квадрата, имевших иную площадь, чем круг, но столь же безошибочно она находила «свой» круг среди треугольников и квадратов, равных кругу по площади. Опыт, проведенный Р. Барта, открыл новую страницу в изучении эхолокационных способностей дельфинов [23]. Недавно, продолжая опыты со Сциллой, Билл Эванс наблюдал еще одно удивительное явление. Когда в бассейне Сциллы оказывалась живая рыба, а глаза у дельфина не были закрыты резиновыми присосками, Сцилла бросалась в погоню за добычей, издавая при этом длинные трели эхолокационных щелчков; но когда ей надевали на глаза резиновые присоски, она против ожиданий начинала охотиться за рыбой молча. Опыт следовало бы повторить, но уже и так ясно, что дельфин может настигнуть добычу, ориентируясь на слух по низкочастотному шуму, производимому рыбой при движении [24]. (Позже Сциллу обучили вслепую ловить рыбу и возвращать ее дрессировщику; но стоило снять присоски с ее глаз, как она, поймав рыбу, немедленно ее проглатывала.) Явление «пассивной эхолокации» детально еще не изучалось. И все, что мы знаем о способностях дельфинов получать информацию о непосредственном окружении с помощью пассивного слуха,— это недостоверные рассказы, в которых не раскрывается и природа этой способности. Но вполне вероятно, что, поскольку дельфины обладают прекрасно развитым слухом, животные мгновенно замечают появление любого нового сигнала в окружающем шумовом фоне, равно как и внезапное исчезновение одной из его составляющих. Говорить в наше время о том, сколь важен для дельфина слух — значит повторять очевидные истины. Но, кроме ушей и эхолокатора, дельфины обладают всеми органами чувств, которые есть у других животных и эти органы поставляют им дополнительные сведения об окружающем мире. Как же взаимодействуют эти органы чувств? Увы, об этом мы знаем очень мало. Мы убедились, что дельфин хорошо видит и под водой, и в воздухе, но все же он обязательно эхолоцирует предмет, который, как мы полагаем, он ясно видит. Например, так вела себя Сцилла, преследуя рыбу в своем бассейне. Я сам не раз наблюдал подобные вещи в бассейне «Флоридского Мэринленда». Мы уже отчасти разобрались в этом вопросе и понимаем, что акустическим путем животное может получить информацию, которой зрение дать ему не может. Но недавно был проделан опыт, показавший, что дельфину с большим трудом удается сопоставить информацию, получаемую разными органами чувств. Уинтроп Келлог и Чарлз Райе обучили бутылконосого дельфина отличать друг от друга геометрические фигуры—квадрат от треугольника, треугольник от круга, круг от звезды, звезду от туза червей и т. д. Фигуры предъявлялись животному парами. Животное считалось обученным, когда оно начинало отличать не только фигуру от фигуры, но и одно положение данной фигуры от другого (например, треугольник вершиной вниз от того же треугольника вершиной верх). Фигуры представляли собой трафареты, вырезанные из латунного листа и подсвеченные сзади. Их устанавливали и в воздухе, и под водой. Потребовалось несколько сотен подходов, прежде чем дельфин начал отличать треугольник от круга и процент его правильных ответов достиг той цифры, которая, как считали экспериментаторы, свидетельствовала о правильном понимании задачи. Плохая успеваемость дельфина очень удивила Келлога и Раиса, но она, как подчеркнул Келлер Бреланд во время обсуждения этой работы на симпозиуме [25], может быть объяснена способностью дельфина обобщать наблюдаемые явления. Цыпленок, почти вовсе лишенный этой способности, справился бы с такой задачей за несколько подходов. Но еще больше удивило Келлога и Раиса то обстоятельство, что, научившись отличать друг от друга две фигуры, расположенные в воздухе, дельфин не мог сразу же справиться с этим, когда эту же пару перенесли под воду. Весьма вероятно, что под водой дельфин использовал для опознавания фигур свой эхолокационный анализатор. Если это так, то не свидетельствует ли это о том, что дельфин не смог по зрительному представлению о фигурах составить их предположительный акустический образ, который, будет получен его эхолокационным анализатором и воссоздан иной областью мозга? Некоторое представление о трудности замены восприятия, получаемого от одного органа чувств, восприятием, полученным от другого, можно составить, изучая поведение людей, родившихся слепыми, но значительно позже обретших зрение. Английский зоолог Дж. 3. Янг описал один такой случай с человеком, которому через неделю после прозрения показали апельсин. «Он золотой»,—сказал человек. «А какой он формы?»—спросили у него. «Дайте, я пощупаю,—ответил человек.—Пощупаю и скажу». Другой такой человек научился различать зрительно яйцо, картофелину и кусок сахара, но стоило осветить их желтым светом, как он стал в тупик. Когда перед ним на стол положили кусок сахара, он сказал: «Это сахар», но когда ему показали тот же кусок, подвешенный на ниточке, он не сумел сказать, что это такое. Примечательно также и то, как относится бывший слепой к проблеме опознания предметов с помощью зрения. «В течение недель и даже месяцев человек, начавший видеть, с большим рудом отличает друг от друга такие простейшие фигуры, как треугольник и квадрат. Если спросить его, как он это делает, он отвечает: «Внимательно вглядываюсь и вижу: у одного светлого пятна по краям три резких излома, а у другого четыре». И иногда брюзгливо добавляет: «Не понимаю. Мне все твердят, что это полезно видеть. А разницы-то почти никакой, и столько времени уходит, пока все разглядишь. На ощупь я гораздо быстрей бы с этим справился». И когда назавтра вы снова покажете ему треугольник и квадрат, он снова не сумеет быстро отличить их руг от друга взглядом». Нормальный человек живет в мире света и цвета. Зрение для нас—главное, хотя мы можем обонять, чувствовать вкус, слышать и осязать. Тот же мир собаки видят иначе: он предстает перед ними серым, быть может, с бледными пастельными оттенками,—но зато для них он богат звуками и запахами, которые нам недоступны. Глазам дельфина мир предстает в виде серых теней, гораздо менее разнообразных и отчетливых, чем то, что видим мы. В этом мире мало запахов, которые при всей скромности возможностей нашего обоняния все же играют для нас важную роль. Его мир трехмерен, но эта трехмерность воспринимается дельфином совсем иначе, чем нами, потому что мы не можем так, как он, с одинаковой легкостью перемещаться вверх, и вниз и по горизонтали. Мир дельфина—это мир звуков, охватывающих диапазоны частот, нам недоступные, и обладающих смыслом, которого нам не постичь. Звуки, приходящие к дельфину от живых существ и предметов,—ото всего, что его окружает, звуки, рассказывающие дельфину обо всем, что происходит вокруг, мы можем хоть в какой-то степени уподобить тому, что слышит человек, привыкший жить в лесу, в окружении лесных голосов, смысл и значение которых ему понятны. Но подобия тем звукам, которые возвращаются к дельфину в виде эха в ответ на изданный им щелчок, перерабатываясь в миниатюрной вычислительной машине, спрятанной у него в голове, дают ему подробные сведения об окружающей природе,—подобия этим звукам мы не в состоянии себе представить. Примечания 1. Карлтон Рэй и У. Э. Шевилл установили, что в октябре— ноябре, перед началом летнего сезона размножения планктона, дальность видимости под водой в антарктических морях составляет 72 м. (См. статью этих авторов «Мир подводных шумов тюленя Уэдделла», часть 1, журнал «Animal Kingdom», том 68, № 2, 1965). Там же сказано, что в отдельных случаях дальность видимости под водой может достигать 90 м. 2. Цитата взята из книги Ф. В. Рейзенбаха де Хаана «Слух китов» (см. стр. 46), опубликованной в виде «Приложения» № 134 к журналу «Acta Oto-Laryngologica», Стокгольм, 1957. Рекомендую следующие работы по строению и функции органа слуха китообразных: статью Ф. С. Фрэзера и П. У. Парвеса «Анатомия и функция органа слуха китообразных» (см. журнал «Proceedings of the Royal Society of London». том 152, стр. 62—77. 1960), статью Дудока ван Хееля «Звук и китообразные» (см. журнал «Netherlands Journal of Sea Research». том 1, №4, стр. 407—507), и статью М. Ямады «К вопросу об анатомии органа слуха китов» (см. журнал «Scientific Reports of the Whales Research Institute, Tokyo», № 8, стр. 1—79, 1953) и статью Джеймса Мак-Кормика Физиология слуха дельфинов», включенную в сборник «Морские млекопитающие: биология и медицина» под ред. С. X. Риджуэя, изд-во «Томас Паблишере», Спрингфилд (Иллинойс), 1971. 3. Уинтроп Келлог и его помощник Роберт Кехлер описали тот первый свой опыт в статье «Восприимчивость дельфина к ультразвуковым частотам» (см. журнал «Science», том 166, стр. 250— 52. 1952). 4. Сообщение об этой работе было сделано супругами Шевилл в статье «Восприимчивость слуха бутылконосого дельфина Tursiops Truncatus к частотам свыше 100 кГц (см. журнал «Journal of Experimental Zoology», том 124, № 1. октябрь, 1953). 5. О том, как было установлено местоположение звукопрозрачных «окон» на голове дельфина, и о прочих подробностях функционирования органов слуха дельфинов говорится в статье Дж. Мак-Кормика, Е. Г. Вивера, Дж. П. Палина и С. Риджуэя «Пути проникновения звука в ухо дельфина» (см. журнал «Journal of the Acoustical Society of America», том 48, № 6 (часть II), стр. 1418—1428, 1970). 6. Статья Скотта Джонсона «Порог слышимости у морских млекопитающих» была напечатана в сборнике «Морская биоакустика» (см. том 2) под ред. У. Н. Таволга, изд-во «Пергамон пресс». 1967. 7. В России работа по установлению порога слышимости бутылконосого дельфина Черного моря была проведена Э. Ш. Айрапетьянцем. А. Г. Голубковым. И. В. Ершовой, А. Р. Жежериным, В. Н. Зворыкиным и В. И. Королевым. Их статья «Эхолокационное дифференцирование и характеристики излучаемых импульсов у дельфинов» опубликована в журнале «Доклады АН СССР», ом 188, № 5, стр. 1197— 1199, 1969. Работа переведена на английский язык. Данные о пороге слышимости приводятся в этой статье на небольшом рисунке с изображением аудиограммы, а в тексте по тому вопросу имеются всего две фразы: «Порог слуховой чувствительности специально исследовался на дельфине № 3 методом двигательно-пищевых условных рефлексов. (Советские ученые все еще пользуются исключительно терминологией по И. П. Павлову. Ф.Г.В.) В результате нами получена кривая порога слышимости в диапазоне от 0,4 до 500 кГц (см. рис. 2)». На кривой, приведенной на рисунке, действительно отмечена восприимчивость на частоте 500 кГц, но отсутствие сведений о методах работы и отсутствие опытных точек на кривой не позволяют проверить точность приводимых результатов. Электрофизиологические исследования слуха бутылконосого и белобокого дельфинов проводились Мак-Кормиком и его помощниками (см. примечание 5 к этой главе). Подобные же опыты были проведены в Японии Т. X. Баллокоч, А. Д. Гриннеллом, Икесоной, Камадой, Кацуки. Номомотой, Сато, Сугу и Яниджисавой. Их статья «Электрофизиологические исследования центральных слуховых механизмов у китообразных» была опубликована в журнале «Zeitschrift fur Vergleichende Physiologie», там 59, стр. 117-156, 1968. 8. Цитирую Серена Андерсена по его статье «Восприимчивость слуха обыкновенной морской свиньи Phocaena phocaena», включенной в сборник «Исследования китообразных» (см. том 2) под ед. Г. Пиллери, Берн, 1970. 9. См. статью Дж. Д. Холла и С. Скотта Джонсона «Пороги слухового восприятия косатки Orcinus orca» (журнал «Journal of the Acoustical Society of America», том 51, № 2 (часть II), стр. 515—517) и статью Д. У. Джекобса и Дж. Д. Холла «Пороги слухового восприятия пресноводного дельфина Inia geoffrensis (там же, стр. 530—533). 10. См. статью С. Скотта Джонсона «Пороги слухового восприятия у бутылконосого дельфина в условиях звуковых помех» (см. журнал «Journal of the Acoustical Society of America», том 44, № 4, стр. 965-967. 1969). Там же, в томе 49, № 4 (часть II) на стр. 1317—1318 за 1971 год напечатана его же статья «Звуковая маскировка одного чистого тона другим у бутылконосого дельфина». 11. Более подробный рассказ о Спалланцани и летучих мышах приводится в прекрасной краткой книге Доналда Р. Гриффина «Люди, летучие мыши и эхо», изд-во «Даблдэй», 1959. 12. Через несколько лет после безвременной кончины Артура Мак-Брайда У. Э. Шевилл узнал о существовании его записей и подготовил их к печати. Они опубликованы от имени Мак-Брайда в разделе «Письма к редактору» журнала «Deep Sea Research», том 3, стр. 153—154, 1956, под названием «Свидетельство в пользу существования эхолокации у китообразных». Публикация сопровождается предисловием Шевилла, в котором излагаются обстоятельства ее появления. 13. См. статью автора книги «Сопоставление звуков, издаваемых дельфинами в неволе, и их поведения», опубликованную в периодическом издании «Bulletin of Marine Sciences of the Gull and Caribbean», том 3. № 2, стр. 120—133, 1953. 14. Опыты У. Н. Келлога по изучению эхолокационного анализатора дельфинов описаны в его книге «Дельфины и сонар», изданной Чикагским университетом в 1961 году. В книге собраны материалы, ранее опубликованные в разных научно- технических изданиях. Барбара Лоуренс и Уильям Шевилл рассказали о том, как ни открыли эхолокацию у дельфинов, в статье с осторожным названием «Поиск пищи дельфином T. Truncatus в неволе», напечатанной в периодическом издании Кембриджского музея сравнительной анатомии (Массачусетс) «Breviora», № 53, стр. 15, 1956. 15. Первый эксперимент с дельфином, глаза которого были закрыты резиновыми присосками, описан в статье К. С. Норриса, ж. X. Прескотта, П. В. Эса-Дориан и Пола Перкинса «Экспериментальная демонстрация эхолокационного поведения дельфинов» (см. изд. «Biological Bulletin», том 120, № 2, стр. 163—176, 961). 16. «Громкий треск» был описан Мелбой С. Колдуэлл, Руфью, Хауген и Дэвидом К. Колдуэллом в статье «Энергичный звук связанный с чувством страха у дельфинов» (см. журнал «Science», ом 138. № 3543, стр. 907—908, 1962). Этот звук явно отличается от клацанья челюстями, производимого дельфином в знак угрозы или предупреждения другому дельфину. 17. При изложении материалов о звуках и характеристиках эхолокационного анализатора автор широко использовал пока еще не изданную рукопись Э. С. Эванса и У. Э. Эванса «Эхолокационные системы млекопитающих. Обзор литературы». Автор обращался также к следующим работам: К. Дж. Диркс, Р. Т. Трохта, С. Ф. Гринлоу и У. Э. Эванс «Запись и анализ эхолокационных сигналов дельфинов» (см. журнал «Journal of the Acoustical Society of America», том 49, № 6 (часть 1), стр. 1729— 732, 1971), К. Дж. Диркс с сотрудниками и У. Э. Эванс «Сонар дельфинов. Изучение и воспроизведение звуковых волн». (Эту работу авторы выполнили в секции по изучению структуры эха в исследовательской лаборатории Техасского университета, но результаты ее были опубликованы в «Технической информации военно-морского подводного центра» № 175, 1969.) В неизданной рукописи Эвансов содержится исчерпывающее сопоставление всех имеющихся экспериментальных данных и делается обобщение материалов по данному вопросу, опубликованных в литературе. Недавно авторы переработали рукопись и собираются вскоре опубликовать ее. 18. Об этой ранней работе говорится в статье У. Э. Эванса, У. У. Сазерленда и Р. Дж. Биэла «Характеристики направленности звука у дельфиновых». Статья включена в сборник «Морская биоакустика» под ред. У. Н. Таволга, том 1, изд-во «Пергамон Пресс», 1964. О том, что косатки также издают направленные звуки, причем именно высокочастотные, говорилось в опубликованной несколько позже статье У. Э. Шевилла и У. А. Уоткинса Структура и направленность звука у косатки Orcinus» (см. журнал «Zoologica», том 51, выпуск 2, 1966). 19. О том, как дельфин распознавал стальные шары разного диаметра, говорится в статье К. С. Норриса, У. Э. Эванса и Р. Н. Тернера «Эхолокация при распознавании у атлантического бутылконосого дельфина» (см. книгу «Эхолокационные системы у животных, Биология и бионика», том 1, стр. 409—437, изданную под ред. Рене-Ги Бюснеля во Франции «Лабораторией физиологии акустики», 1967). 20. Предположение о том, что Дорис пользовалась «фазовой» информацией, чтобы отличить толстую алюминиевую пластину от медного эталона, было высказано Скоттом Джонсоном в ходе обсуждения работы Билла Эванса на международном симпозиуме о Фраскати (Италия) в 1966 году. Обе статьи У. Э. Эванса и Б. А. Пауэлла «Эхолокационное распознавание дельфином металлических пластин» и С. Скотта Джонсона «Выступление в прениях»—включены в книгу, упомянутую в примечании 19 (см. соответственно стр. 363—383 и 384—398). 21. Эксперименты с тихоокеанским белобоким дельфином будут описаны в статье У. Э. Эванса и Дж. Д. Холла «Сравнение эхолокационных способностей дельфинов видов Tursiops Truncatus и Lagenorhynchus obliquidens». 22. Р. X. Пеннер и А. Э. Марчисон сообщают о способности пресноводного дельфина обнаружить медную проволоку диаметром 1,1 мм в статье «Демонстрация эхолокации у пресноводного дельфина Inia geoffrensis (см. «Техническую информацию Военно- морского подводного центра» № 187. 1970). 23. Трагическая смерть помешала Ричарду Барта написать отчет об этой работе (он утонул в возрасте 23 лет). По оставшимся после смерти Барта материалам Билл Эванс готовит статью Модель акустического распознавания у атлантического бутылконосого дельфина». Авторами статьи будут считаться Р. Э. Барта и У. Э. Эванс. Примерно такие же опыты были проведены в России с обыкновенным дельфином D. Delphis, но русские использовали трехмерные фигуры. Опыты «показали, что животные легко отличают трехмерные фигуры от плоских независимо от их форм и размеров, то есть очень легко определяют наиболее существенную характеристику— «объемность фигуры». (См. статью В. М. Бельковича, В. И. Борисова, В. С. Гуревича и Н. Л. Крушинской «Эхолокационные возможности дельфинов белобочек» в «Зоологическом журнале», том 48. № 6, стр. 876—884, 1969). Работа переведена на английский язык. 24. Удивительное обращение Сциллы с живой рыбой отмечается в рукописи Эвансов (см. примечание 17). 25. См. статью У. Н. Келлога и Ч. Э. Раиса «Визуальное распознавание и решение задач у бутылконосого дельфина» в книге Киты, дельфины и морские свиньи» под ред. К. С. Норриса, выпущенной издательством Калифорнийского университета. Глава пятая ГОВОРЯЩИЕ ДЕЛЬФИНЫ Дорогой сэр! Нам надо подготовить к экзамену внеклассную письменную на научную тему. Я решил написать о дельфине ... Прошу сообщить мне о ваших открытиях, касающихся речи дельфина, о его повадках, о возможности общения с ними и о размерах их мозга ... С начала 60-х годов в океанариумы и немногочисленные исследовательские лаборатории, где тогда изучали мелких китообразных, стало приходить довольно много писем с вопросами о речи дельфинов. Приходят они и по сей день. Представление о том, что дельфины обладают хорошо развитой речью и что они в состоянии вступить в общение с человеком, уже укоренилось в умах людей и стало частью современного литературного мифа об этих животных. Но как возникло это представление? И велись ли опыты, чтобы убедиться в том, насколько оно соответствует действительности? На первый вопрос очень легко ответить. В 1961 году издательство «Даблдэй» выпустило в свет книгу доктора медицины Джона К. Лилли «Человек и дельфин». Смысл названия и главная мысль всей книги были четко сформулированы в первых же словах предисловия, звучавших эффектно и захватывающе: «В течение ближайших 10—20 лет человечество наладит связь с представителями других биологических видов, т. е. не с людьми, а с какими-то другими существами, возможно, не наземными, скорее всего морскими, но наверняка обладающими высоким уровнем умственного развития или даже интеллектом». Говоря о «других биологических видах», «скорее всего морских», Лилли имел в виду бутылконосого дельфина. Уже три года он повторял и развивал эту мысль в своих выступлениях и интервью, но только после выхода книги она прозвучала со всею силой. Журнал «Лайф» от 28 июля 1961 года во всеуслышание оповестил о выходе книги и напечатал о ней целую подборку, в том числе статью самого Лилли. озаглавленную «Говорите всерьез о беседах дельфинов» и представлявшую собой в основном извлечения из книги. Широкая печать откликнулась на книгу хвалебными рецензиями. «Это нечто большее, чем просто книга,— писал обозреватель газеты «Флорида Таймс-Юнион» в номере от 3 сентября 1961 года.—Это тщательно документированный разбор совершенно неизвестных фактов о самом пленительном создании природы... Это новый рубеж науки, который мы бесстрашно открываем». Обозреватель газеты «Крисчен Сайенс Монитор» приветствовал книгу как «вызов всем современным мыслителям» и восхвалял автора, называя его «способным и уважаемым биологом, который не боится говорить на языке фантастов, когда считает, то для этого есть веские причины». Тон статей более искушенных обозревателей-ученых был совсем иным. Одни в осмотрительно подобранных словах одобряли творческую фантазию Лилли, другие весьма сдержанно высказывались по поводу избранного автором способа выражения мыслей. А кое-кто открыто назвал книгу «ненаучной и наивной» [I]. Авторы популярных книг, выдвигающие якобы эпохальные идеи, способные произвести в науке полный переворот, обычно подкрепляют свои выводы легионами разнообразных доказательств и аргументов. Вряд ли их можно за это упрекать, но критиковать такие книги—дело исключительно трудное. Автор волен подыскивать доказательства (или псевдодоказательства) своих тезисов, обращаясь к самым разным научным дисциплинам. Чтобы по достоинству оценить каждый авторский аргумент, рецензенту впору быть мастером на все руки, разбирающимся в самых разных областях науки. Автору не возбраняется смешивать в одну кучу, факты и вымысел, бесспорные истины и полуправду, рецензент, если он обладает достаточными знаниями, как правило, отличает истину от прямой лжи, но с полуправдами, сомнительными наблюдениями и необоснованными построениями ему не так-то просто разобраться. И дело значительно усложняется тем, то средний читатель, ум и воображение которого взбудоражены новизной идей автора, склонен считать слова рецензента мелочными придирками и брюзжанием уязвленного самолюбия по отношению к человеку, высказывающему новые идеи. Хотя книга «Человек и дельфин» написана не так, как принято писать научные книги, многие читатели восприняли ее как научную», то есть обладающую всей той авторитетностью, которую обычно связывают с этим словом. Так, например, книжный обозреватель газеты «Майами гералд» писал в обзоре от 3 сентября 1961 года: «Таков поверхностный обзор этой научной книги. Она требует специальных знаний от внимательного читателя, но интересна и для непосвященных». В действительности же «Человек и дельфин»—это не научная книга, и соответственно ее нельзя подвергать строгому научно-критическому разбору. Кое-кто из рецензентов понял это. Тот же обозреватель «Крисчен Сайенс монитор» писал: «Это книга для непосвященных, и поэтому автор был вправе не соблюдать строгости изложения и норм, принятых в ученом мире при описании экспериментов». Правда, он тут же добавил: «Доктор Лилли опубликовал множество научных статей, где в более строгой форме рассматриваются вопросы, затронутые в книге». Я вынужден сказать, что здесь рецензент погрешил против истины. В списке литературы, приведенном в книге «Человек и дельфин», перечислено пять работ Лилли. Первая и вторая не имеют отношения к дельфинам. Третья работа—это рассказ об экспериментах по анестезированию дельфинов, о тех самых экспериментах, про которые говорилось в первой главе настоящей книги, но Лилли и там не приводит ни точных данных, ни результатов опытов. О четвертой, озаглавленной 0диночество, изоляция и уединение», сказано, что это книга, которая «готовится к печати». И, наконец, пятая—статья Дж. К. Лилли и А. М. Миллер «Голосовой обмен между отдельными дельфинами», помечена как «рукопись, оконченная в декабре 1960-года»*. -------------------------------------------------------------------------------- * Русский, перевод книги Человек и дельфин» был выпущен спустя четыре ода после выхода в свет оригинала. Поэтому в библиографический список, приведенный в конце русского издания, попали уже не пять, а десять работ Лилли. Те, о которых говорит Ф. Г. Вуд. перечислены в библиографическом списке русского издания под номерами 27, 28, 29, 36 и 33.— Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Специальные статьи, которые Лилли и его сотрудники опубликовали позже в различных научных журналах, также не содержат веских доказательств, подтверждающих его правоту. Не содержит их и его вторая книга «Разум дельфинов», выпущенная тем же издательством «Даблдэй». Лаборатория под открытым небом, которую Лилли основал на острове Сент-Томас (Виргинские острова), фактически перестала работать в 1966 году, а свой «Институт исследований общения» в Майами Лилли закрыл в конце 1968 года. Насколько мне известно, с того времени он не вел больше никаких работ с дельфинами [2]*. -------------------------------------------------------------------------------- * Судя по сообщениям, полученным в декабре 1977 года. Дж. Лилли собирается продолжить работу над решением проблемы общения человека и дельфина. Исследования будут проводиться с помощью новых методов — в качестве связующего звена между человеком и дельфином Лилли собирается использовать электронные вычислительные машины, которые помогут разработать реальный код связи, устраняющий межвидовые барьеры.— Прим. ред. -------------------------------------------------------------------------------- Джон Лилли—человек блестящего ума, чистосердечный, одаренный воображением, весьма уважаемый среди своих коллег. Увидев собственными глазами, насколько велик и как хорошо развит мозг дельфина, он убедил себя в том, что дельфины по своим умственным способностям либо сравнимы с человеком, либо даже превосходят его. Услышав собственными ушами, как разнообразны звуки, издаваемые дельфинами, и насколько артикуляция некоторых из этих звуков подобна человеческой речи, и приняв за факты недостоверные рассказы, он убедил себя в том, что дельфины обладают сложной речью. С существами, обладающими речью и умственными способностями, человек может вступить в интеллектуальное общение. Так почему бы, подумал Лилли, дельфинам не стать первым негуманоидным биологическим видом, с которым человек вступит в такое общение? Вторгнувшись в область незнакомых ему наук—этологии, биоакустики, лингвистики, Лилли, видимо, потерял свойственное ему критическое чутье и здравый скептицизм ученого. Он цитирует россказни, словно достоверные свидетельства. Например, для иллюстрации того, что «косатки в умственном отношении тоже высокоразвиты и имеют язык», он пересказывает невероятную историю, слышанную им в Норвегии от некоего «научного работника», имя которого в книге не приведено. Якобы «в Антарктике стадо из нескольких тысяч косаток вошло в район, где действовала рыболовная флотилия. Убивая рыбу поблизости от рыболовных судов, косатки сделали невозможным дальнейший промысел. Рыбаки запросили по радио помощи от китобойцев. Китобойная флотилия выслала несколько китобойцев. Был сделан один-единственный выстрел из гарпунной пушки. Через полчаса на площади более пятидесяти квадратных миль по соседству с китобойцами не осталось ни одной косатки, и после этого ни одна косатка не заходила в тот район, где находились суда с гарпунными пушками. Однако рыболовные суда, находившиеся в отдалении от китобойцев, по-прежнему страдали от косаток». Если верить рассказу, как рыболовные, так и китобойные суда были переделаны из корветов, участвовавших во второй мировой войне... На вид они были совершенно одинаковы, и единственным заметным различием была гарпунная пушка, помещавшаяся на носу китобойца». По нению Лилли, отсюда следует, что «киты смогли в течение получаса сообщить приметы китобойного судна другим китам... что... заставило множество особей немедленно и притом надолго изменить свое поведение». Рыболовные флотилии в антарктические воды не заходят, никто никогда не наблюдал стада косаток численностью свыше 60 или 80 животных. Но этого ничем не подтвержденного рассказа и поспешного вывода из него оказывается Лилли вполне достаточно, чтобы пространно рассуждать о том, в каких именно выражениях «разговаривали» друг с другом косатки [3]. В подтверждение того, что дельфины обладают высокими умственными способностями и сложным языком, в книге приводятся и другие свидетельства того же рода. Так, на стр 88—90 Лилли рассказывает о своем пребывании в исследовательской лаборатории «Мэринленда» в январе 1958 года, когда он вел опыты о зондированию мозга дельфинов. В это время установилась холодная погода. Животное, с которым работал Лилли, содержалось неподвижным в лабораторном станке с проточной морской водой. Мы опасались, как бы дельфину не повредило длительное лежание в холодной воде. Наконец опыт, длившийся несколько дней, закончился, и животное было возвращено в общий лабораторный бассейн. Как рассказывает Лилли, едва «дельфина пустили в бассейн с двумя другими дельфинами, он издал сигнал бедствия— два обычных свиста с нарастанием и падением высоты. Немедленно другие дельфины подплыли и подняли его голову так, то дыхало высунулось из воды. Он сделал вдох и погрузился. Между тремя дельфинами последовал обмен звуками, свист и щебетание. Теперь два других дельфина изменили тактику, и вместо того, чтобы подплывать под его голову и поднимать ее, они подплыли под хвостовую часть в области полового и анального отверстий. Когда они проплывали снизу, их спинные плавники касались очень чувствительных наружных отверстий в этой области. Прикосновение вызывало рефлекторное опускание вниз мощных лопастей хвоста, что заставляло животное подниматься к живительному воздуху. Дельфины продолжали действовать таким образом в течение нескольких часов». Но в это время, именно в это время никаких двух других дельфинов в бассейне не было. Помощь потерявшему подвижность от затянувшегося пребывания в лабораторном станке дельфину оказывал мой ассистент Клифф Таунсенд, В течение получаса он толкал животное вдоль и поперек бассейна, раскачивая лопасти его хвоста вверх и вниз, пока оно вновь не обрело способность самостоятельно двигаться. Записи, сделанные в то время, подтверждают мою (и Таунсенда) версию этого события [4]. Вы скажете: «Хорошо. Пусть Лилли приводит неубедительные доказательства. Но, может быть, вне зависимости от этого дельфины все же обладают качествами, которые он у них подметил? ведь, в конце концов, психологи долго и безуспешно учили шимпанзе говорить, но стоило им перейти на язык жестов, как знаменитая Уошоу продемонстрировала свою способность выражать желания, отвечать на вопросы, непринужденно называть предметы и составлять простые фразы [5]. Опыт с Уошоу в корне изменил взгляды ученых на речевые возможности шимпанзе. А что если просто попытаться найти иной подход? Тогда бутылконосый дельфин тоже проявит из ряда вон выдающиеся способности». Чтобы подтвердить или опровергнуть суждения Лилли, были проведены различные опыты, но прежде чем заняться ими, давайте немного отклонимся от темы и попытаемся договориться о том, то мы будем понимать под словами «интеллект» и «речь». Интеллект При попытке определить, что такое «интеллект», мы сталкиваемся с несколькими щекотливыми проблемами. Общепринятого определения этого термина в действительности нет. Когда впервые были предприняты попытки произвести количественную оценку умственных способностей человека, ученые считали, что существует некая «суммарная величина умственных способностей», хотя и тогда они понимали ее по-разному. Умственные способности первоначально мыслились как нечто свойственное человеку от рождения, но раскрывающееся к 15—16-летнему возрасту. Но казалось, что результаты проверки людей на IQ* зависят от условий воспитания здорового ребенка и от социальной среды, в которой он вырос. Было установлено, что на результаты проверки очень влияет накопленный в детском возрасте словарный запас. И, если до этих опытов считалось, что язык человека зависит от развития его умственных способностей, то после них было признано, что язык в свою очередь может оказать глубокое влияние на развитие умственных способностей личности. Ведь «пользуясь ловами, мы учимся видеть неочевидные связи между предметами и явлениями», как пишет Дж. 3. Янг. А умение обобщать, выводить новые представления или понятия из фактов, связь между которыми на первый взгляд не очевидна, было принято рассматривать как первейший показатель развитости умственных способностей. -------------------------------------------------------------------------------- * IQ—коэффициент умственного развития.—Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Сейчас дело идет к признанию того, что интеллект—это множество определенных способностей, но среди ученых нет согласия по ряду очень важных вопросов. Мы по- разному составляем список этих способностей и по-разному оцениваем относительную значимость каждой из них. Мы убедились лишь в том, что эти способности не зависят друг от друга, то есть признаем, что человек, обладающий одной высокоразвитой способностью, не обязательно отличается столь же высоким развитием всех остальных. Но однозначного научного определения того, что такое умственные способности, мы до сих пор не имеем и можем пользоваться этим понятием лишь в очень широком, расплывчатом смысле, который каждый волен толковать по-своему. Едва попытавшись уточнить, что такое умственные способности человека, едва заговорив о методах оценки их проявления у отдельных людей, мы натолкнулись на множество неразрешенных проблем. Представьте же себе теперь, насколько труднее судить об умственных способностях животных. Мы не можем проникнуть в их умы. Нужные для оценки вопросы мы можем задавать им лишь косвенными методами, а «ответы» их зачастую неоднозначны—нам самим приходится их истолковывать. В большинстве работ об умственных способностях животных делается упор на метод «решения задач», но и здесь есть своя сложность: нам очень трудно выбрать и сопоставить между собой типы решаемых задач, а это необходимо сделать, если мы хотим сравнивать умственные способности животных, не похожих друг на друга. Некоторые зоопсихологи ратуют за «лабиринты»—более или менее сложные системы проходов, построенные так, чтобы животному пришлось учиться находить из них выход. Но ведь некоторые животные в силу свойственных им повадок и образа жизни справляются с лабиринтами легче других—например животные, живущие в норах. Если мы сведем все определение 10 к оценке способности научиться проходить через лабиринт, животное, живущее в норе, покажется нам обладающим большими умственными способностями, - чем животное, живущее, например, в открытой степи. Но правильна ли будет такая оценка? Для обследования умственных способностей таких животных, как обезьяны и слоны, применяют испытательные задачи—тесты, основанные на проявлении манипулятивных способностей. Слону и обезьяне дают несколько шестов разной длины или несколько ящиков. Если животное выберет шест нужной длины или составит ящики пирамидой, оно достанет пищу—и получит сравнительно высокую оценку. Но тесты такого типа неприложимы дельфинам: манипулятивные возможности дельфинов крайне ограничены, а среда их обитания—в отличие от среды обитания слонов и обезьян—трехмерна. Иногда обследование по методу решения задач завершается самым неожиданным образом. Известна история об одном зоопсихологе, заставлявшем обезьяну добывать пищу. Он подвесил банан на высоте 2,5 м, привел шимпанзе и дал ему несколько ящиков. Поставив их друг на друга, обезьяна смогла бы добраться до банана. Но обезьяна поступила иначе: она взяла экспериментатора за руку, подвела под банан, вскарабкалась ученому на плечо и достала вожделенный плод. Многие сочли бы, что поведение этой обезьяны свидетельствует о ясном понимании сути задачи и умении быстро находить правильное решение без предварительных проб и ошибок. Эти качества являются показателем относительно высокого развития умственных способностей, но очень трудно доказать, что в данном случае за действиями животного стоят именно они, а не что-нибудь другое. Поясним сказанное на примере. Однажды я наблюдал, как бутылконосый дельфин по имени Элджи совершил, на первый взгляд, нечто подобное рассказанному выше. В бассейне океанариума» где жили Элджи и его сородичи, находились также морские черепахи, ежедневно получавшие на завтрак по 14 кг мелких живых кальмаров. Дельфины мало интересуются кальмарами, но отбирать их у черепах—это же сущее удовольствие! Один из кальмаров забрался в нишу под скалой, недоступную и для черепах, и для дельфинов. Элджи заметил кальмара, чуть помешкал, а потом, проплыв над скалой, мощно ударил хвостом. Возникший водяной вихрь вынес моллюска из ниши на открытое место, где Элджи тут же его и сцапал. Настоящий зоолог, увидев все это, должен попытаться дать ответы на следующие вопросы. «Действительно ли Элджи столкнулся с ранее неизвестной ему задачей?» «Действительно ли он проявил умение быстро найти верное решение, или ему уже раньше приходилось решать такие задачи, действуя методом проб и ошибок?» «Не случайность ли все происшедшее?» Увы, нам лишком мало известно о прошлом Элджи. чтобы ответить на все эти вопросы. Существует еще одна форма поведения, которая в какой-то мере связана с решением задач. Это игры. Вообще говоря, считается, что игры присущи животным, обладающим довольно высоким умственным развитием. Большинство игр представляют собой упражнения, при которых ставится задача, требующая решения. Дельфины очень любят изобретать такие игры. Однажды я казался свидетелем игры, для которой понадобилось всего на всего перо, потерянное одним из пеликанов, живших в бассейне месте с дельфинами. Молодой дельфин (как и у прочих животных у дельфинов молодежь более склонна к играм, чем взрослые особи) подбирал это перо, уносил под воду и отпускал возле отверстия трубы, через которую в бассейн постоянно подается свежая вода. Подхваченное струей, перо неслось прочь, дельфин бросался за ним в погоню, хватал челюстями, относил обратно, и все повторялось сначала. Прошло некоторое время, и я увидел, что в состязании с пером участвуют уже два дельфина: один ловил перо, нес его к трубе и отпускал, чтобы в погоню бросился ругой. Такие наблюдения интересны, они производят впечатление, но не дают материала для сравнения и количественной оценки. Поэтому психологи разрабатывают специальные игровые упражнения, которые поддаются численной оценке и пригодны не только для животных разных видов, но и для человека (как правило, ребенка, потому что поведение ребенка легче сравнивать с поведением высокоразвитых животных). Такие упражнения разбиваются на три стадии. Первая стадия — «заучивание особого признака»; на этой стадии животному предъявляют три предмета, один из которых чем-то отличается от двух других, совершенно одинаковых, и учат животное выбирать отличающийся образец. Вторая стадия—«обратное обучение»; теперь животное начинают поощрять не за выбор отличающегося образца, а наоборот—за выбор одного из двух одинаковых. Третья стадия - «комплексное бучение»; проверяется способность испытуемого животного к обобщению принципов отличия, сходства и их чередования в ходе «игры». Упражнения такого типа обладают определенной гибкостью: подбирая различные образцы и способ их предъявления, можно «играть» с животными, принадлежащими к самым разным видам. Таких искусственных игр было изобретено довольно много. Некоторые из них позволяют расположить животных по степени развития умственных способностей, грубо говоря, в соответствии с их филогенезом, то есть естественной историей данного вида: чем позже появился вид, тем выше умственные способности его представителей. Другие искусственные игры позволяют выявить разницу в умственных способностях особей одного и того же вида, причем иногда эта разница бывает столь велика, что ее можно сравнивать с разницей умственных способностей между далеко отстоящими друг от друга биологическими видами. Короче говоря, с помощью этих упражнений можно сравнивать между собой какую-то одну сторону умственных способностей, но ряд ли все согласятся с тем, что эти игры позволяют верно сопоставить умственные способности разных биологических видов в целом. Они скорее годны для оценки индивидуальных умственных способностей. Первыми энергично взялись за проблему оценки умственных способностей бутылконосого дельфина куратор «Флоридского Мэринленда» Артур Ф. Мак-Брайд и психолог Д. О. Хебб из университета Мак-Тилл. В своей статье они дали описание мозга дельфина, указали размеры мозга, подчеркнули богатство извилин и перечислили все, что сумели вывести из наблюдений за умственными способностями, повадками и эмоциональным поведением животных. Затем авторы обсудили каждый из эталонов, предлагаемых учеными в качестве мерила для оценки умственных способностей животных,— поведение животных в стаде (в том числе сексуальное поведение), игры и упражнения, проявление страха или отношение к необычным объектам (например, к тигровым акулам) и, наконец, их отношение к пленению и приручению. Указав на несопоставимость имеющихся для такой оценки тестов, авторы рассмотрели возможность «всестороннего сравнения» дельфина с наземными млекопитающими. Обзор всего того, что было известно о перечисленных сторонах поведения дельфинов к 1947 году, А. Ф. Мак-Брайд и Д. О. Хебб закончили выводом: «С точки зрения эмоционального поведения и действий, обусловленных внешними причинами, дельфины по своему развитию занимают промежуточное положение между собакой и шимпанзе». Этот вывод часто неверно понимают и неверно цитируют, утверждая, что речь идет об умственных способностях дельфина, или распространяя оценку А. Ф. Мак-Брайда и Д. О. Хебба также и на умственные способности животных. Тем, кто впадает в подобное заблуждение, следует обратить внимание на слова этих авторов, сказанные в той же статье: «В настоящее время не имеется метода, который позволил бы произвести всестороннюю оценку степени развития умственных способностей дельфина». Это утверждение, высказанное двадцать пять лет тому назад, справедливо и сегодня [6]. Мозг дельфина Нельзя закончить рассмотрение вопроса об умственных способностях дельфина, не высказавшись по поводу весьма больших размеров его мозга, очень богатого извилинами. По Джону Лилли, наличие такого мозга у дельфинов должно расцениваться как решительное указание на их способность к «сложной речи». Совокупность наших знаний,—читаем мы у Лилли,—заставляет полагать, что, по крайней мере, у млекопитающих, по-видимому, существует некий критический абсолютный объем мозга, ниже которого речь, какой мы ее себе представляем, невозможна, а выше которого—не только возможна, но и вероятна». Да, мозг у дельфина действительно очень велик. Да, у нас есть склонность связывать умственные способности с величиной мозга, поскольку цефализация, то есть концентрация нервных тканей в голове, вообще говоря, развивалась в ходе эволюции млекопитающих. Приматы, то есть мы сами и крупные обезьяны, имеющие головной мозг больших размеров, обладают большими умственными способностями, чем, например, собаки или кошки. А те, в свою очередь, рассматриваются как более развитые в умственном отношении, чем примитивные сумчатые типа опоссума, обладающие мозгом очень небольших размеров. (Походя заметим, что, хотя увеличение размеров головного мозга должно бы облегчать приспособляемость животного, вполне может процветать и биологический вид с небольшим мозгом; так, за последние - пятьдесят лет «неприспособленный» опоссум распространился по всей территории Соединенных Штатов, и этому не смогли помешать и повсеместно ускорившаяся урбанизация, ни беспредельно возросшая смертность животных под колесами автомобилей.) Джон Лилли полагает, что умственные способности прямо пропорциональны объему головного мозга. Так как бутылконосые дельфины в среднем имеют более крупный головной мозг, чем человек, Лилли считает, что потенциально они должны быть не менее умственно развиты, чем люди. Но наблюдения не подтверждают точки зрения Лилли, не разделяют ее и другие ученые, работающие в этой области. Будь Лилли прав, все малорослые люди были бы идиотами, а все великаны—гениями. Приведем факты. Средний вес человеческого мозга—1400 г. Наибольший — 2400 г — и наименьший — 369 г — по весу человеческие мозги были извлечены из черепов идиотов [8]. Мозг русского писателя Тургенева весил 2012 г, а мозг французского писателя Анатоля Франса—1017 г. Лилли утверждает, что 1000 г—это от критический вес мозга, который позволяет его обладателю иметь сложную речь [7]. Достаточно вспомнить об Анатоле Франсе и шимпанзе Уошоу, чтобы поставить это утверждение под сомнение. Но сколько бы мы ни говорили о том, что по абсолютным размерам мозга ни о чем судить нельзя, головной мозг дельфина выглядит великолепно. Его большие полушария, вместилище высших нервных функций, прекрасно развиты, хотя у дельфина ни занимают меньше места относительно всего головного мозга, чем у человека. И они покрыты тонким слоем «серого вещества»— корой, наличие которой связывается с высшими проявлениями нервной деятельности, имеющими сравнительно недавнее происхождение. По крайней мере, у человека все нервные механизмы, позволяющие ему учиться, запоминать, воображать, размышлять и говорить,—заключены в коре. У мелкие и примитивных млекопитающих кора большей частью гладкая. У крупных и высших млекопитающих поверхность коры покрыта извилинами, то есть состоит из складок, что резко увеличивает ее площадь. Кора головного мозга дельфина имеет больше извилин и, следовательно, большую площадь, чем кора головного мозга человека. Но это не обязательно означает, что мозгу дельфина присуща более высокая способность к проявлению высшей нервной деятельности. Тут дело в том, что кора имеет тесную функциональную связь с внутренними отделами головного мозга. С ростом объема этих отделов растет и площадь коры, но для сохранения соответствия между ростом объема и поверхности требуется дополнительное увеличение поверхности, которое достигается за счет ее складчатости. Чем больше объем мозга животного, тем больше извилин имеет кора головного мозга. У слона, например, мозг в два-три раза больше, чем у дельфина, и соответственно имеет гораздо более складчатую кору. Слов нет, слон—животное понятливое и сообразительное, но умственные способности слонов несравнимы с умственными способностями человека, так что дело здесь не в числе извилин. Отличительной особенностью коры головного мозга человека является ее явно выраженная слоистость и наличие областей, содержащих отчетливо различающиеся клетки. Аналогичные особенности искали и в коре головного мозга дельфинов, но опубликованные по этому поводу материалы противоречивы. В одних работах говорится, что дифференциация по слоям и типам клеток выражена в коре мозга дельфинов слабо, так что она в этом отношении подобна коре головного мозга опоссума или кролика. В других же, напротив, утверждается, что дифференциация остаточно четко выражена и вполне сравнима с имеющейся у приматов, в том числе и у человека [9]. Разрешить спор могло бы непосредственное изучение мозга дельфина, но как его осуществить? Непосредственно изучая мозг человека, нейрохирурги, например, часто работают следующим образом. Удалив под местной анестезией часть черепной кости, врач «раздражает открывшиеся участки мозга и слушает рассказ пациента о возникающих ощущениях. Кроме того, во время эксперимента испытуемому дают тесты на сообразительность и способность к общению, что позволяет получить дополнительный материал для понимания функционирования мозга. Но и при таких сравнительно богатых возможностях мы еще плохо представляем себе, как действует мозг человека, наши знания в этой области находятся в зачаточном состоянии. Что же тогда говорить об изучении высшей нервной деятельности дельфина, где эти методы неприменимы? Увы, нам остается только строить догадки по поводу того, почему его мозг так велик и так развит. Русский цетолог А. Г. Томилин (он не согласен с представлениями Лилли о высоком уровне умственных способностей дельфина и наличии у него сложной речи) считает, что развитие головного мозга у дельфина — это явление адаптационного характера. В ходе эволюции китообразные должны были приспособиться к весьма сложным условиям жизни: обитая в воде, они должны, во-первых, периодически подниматься на поверхность, чтобы сделать вдох — выдох; во-вторых, точно реагировать на быстрые изменения внешних условий—температуры, освещенности, давления; в- третьих, управлять своим движением вверх, вниз и по горизонтали, затрачивая на это практически одинаковые усилия, и, наконец, в-четвертых, получать и анализировать акустическую информацию, в том числе эхо от собственных голосовых сигналов. Развитие головного мозга позволило наиболее простым образом обеспечить весь этот комплекс адаптации, и в первую очередь высокую эффективность работы эхолокационного анализатора. Эхолокация,— пишет А. Г. Томилин,— вероятно, является главным фактором, вызвавшим формирование столь крупного головного мозга у дельфинов» [10]. Общение и речь Но если говорить о том, что дельфин получает и анализирует акустическую информацию, то почему бы не согласиться с тем, то он способен получать такую информацию из звуков, издаваемых его сородичам. Так мы вновь возвращаемся к вопросу о речи и общении. И, прежде всего мы должны подчеркнуть разницу между этими двумя понятиями, которые точно так же, как и понятие «умственные способности», не имеют четких границ и толкуются по-разному. Вообще говоря, «общение» — это обмен информацией между живыми существами. Все животные общаются, и не только с помощью звуковых сигналов. Запахи, демонстрационное поведение, особые движения—все это элементы общения. Даже у людей глаза и выражение лица играют важную роль в общении. Мы общаемся с нашими домашними зверюшками, и они общаются с нами. Мой кот может однозначно сообщить мне, что он голоден, что он хочет играть или желает выйти вон. Я могу позвать его в дом, велеть убраться с обеденного стола, и он прекрасно поймет мои указания. (Иногда он с ними не соглашается, и тогда не приходится пользоваться приемами общения, так сказать, особого рода.) Точно так же мы общаемся и с дельфинами, когда нам приходится с ними работать. Отличие состоит лишь в том, то мы должны применять более четкие, более содержательные и более упорядоченные приемы, чем при общении с нашими домашними питомцами. Речь—это особая форма общения, посредством которой могут быть точно названы предметы, классы предметов и абстрактные идеи. Настоящий язык является, как «говорят, «открытым множеством», то есть он не состоит из элементов, раз и навсегда подобранных по количеству и содержанию и включенных в словарный состав. Языку свойственны широта и гибкость, позволяющие освоить любое новое понятие или ситуацию, где бы, когда бы и как бы они ни возникли. Остальные, более простые формы общения в этом смысле представляют собой ограниченный набор трафаретных приемов. Эта разница ясно видна из сравнения вопля «ой!» и слов «огонь жжется», где вопль является аналогом простого приема общения, а фраза, фраза—это уже речь. Язык есть сила, способная оперировать с предметами и явлениями, физически отсутствующими в непосредственном окружении, в том числе с прошлым и будущим. Как говорит Олдос Хаксли, «именно язык превратил нас в человеческие существа и породил цивилизацию». И, по крайней мере, до выхода в свет труда Лилли речь—с общего согласия—считалась присущей только человеку. Джордж Гэйлорд Симпсон писал: «Речь—это вернейший отличительный признак человека. Она есть у всех нормальных людей, и ее нет больше ни у каких живых организмов» [11]. Уошоу отнюдь не является опровержением этого утверждения: ведь она не сама изобрела язык жестов, этот язык придумали и внушили обезьяне люди. Так могут ли дельфины общаться друг с другом с помощью речи? Джон Лилли верит, что могут, поскольку у них есть голосовой аппарат, способный издавать самые разнообразные звуки, в том числе и напоминающие звуки человеческой речи. Звуки, издаваемые дельфинами В четвертой главе я бегло рассказал о звуках, издаваемых дельфинами, а вернее сказать, воспользовался описательными терминами для изображения их восприятия нашим слухом—свисты, скрип, вскрики, тявканье, лай, мяуканье, повизгивание. Свисты называют еще визгами, а скрип - пением ржавых петель. Трудно казать, может ли человек, никогда не слышавший голосов дельфинов, с помощью подобных терминов представить себе нечто на них похожее, но без этой терминологии мы вряд ли обойдемся. Можно, конечно, изобразить звук графически по частотам, интенсивности и длительности в виде сонограммы. Сонограммы используются при анализе и сравнении звуков, но субъективного впечатления о звуке и они дать не могут (разве что они попадутся на глаза человеку, ранее занимавшемуся подобными вещами и обучившемуся слышать звук по его символической записи). Ранее мы рассмотрели «щелчки»—скрипучий звук, издаваемый эхолоцирующим дельфином. Возможно, при случае эти щелчки могут исполнять функции сигналов общения (так оно и было в одном из описанных ниже опытов), но об этих звуках мы больше говорить здесь не будем. Наблюдая за длительно существующей в неволе группой дельфинов, состоящей из особей обоего пола и молодняка разных возрастов, в том числе и родившегося в бассейне,—иными словами, за естественно сложившимся сообществом пленников,—можно услышать самые разные звуки. Такая группа существовала во Флоридском Мэринленде», и в бытность мою там я в течение нескольких лет слушал и записывал услышанное, одновременно наблюдая за поведением дельфинов через иллюминатор в стенке бассейна. Мне хотелось выяснить, существует ли соответствие между звуками и поведением отдельных особей. Прежде всего я установил, что любое волнующее событие (появление акулы или ныряльщика, наряженного Санта-Клаусом для съемок рождественского киножурнала) обычно сопровождается большим шумом—свистами, пощелкиваниями и прочими звуками, которые трудно классифицировать. В остальное время в бассейне сравнительно тихо. Чтобы услышать в эти часы голоса дельфинов, нужны, пожалуй, особые обстоятельства. Пятнистые продельфины. а возможно, и бутылконосые дельфины, издают тявкающие звуки. Однажды в бассейн выпустили игровую акулу. Через десять минут, когда возбуждение по этому поводу утихло, молодой пятнистый продельфин - начал маневрировать перед самым носом акулы, издавая звуки, напоминающие заливистое тявканье. Каждое «тяв» сопровождалось струей пузырьков воздуха из дыхала, так что определить, от кого исходят звуки, не составляло труда. В другой раз я наблюдал, как вожак бутылконосых дельфинов преследовал самца пятнистого продельфина, то ли играя, то ли угрожая—это было непонятно, но преследуемый издавал в это время такое же тявканье. Такое же — в тех пределах, в каких наше ухо способно воспринимать звуки, издаваемые дельфинами. Но что означали эти звуки, при данных условиях наблюдений нельзя было выяснить. Некоторые из звуков, издаваемых бутылконосыми дельфинами, похожи на заливистый лай. Один из них, как я заметил, повторялся и больше всего походил на отчаянный визг щенка. Издавал этот звук только один из бутылконосых дельфинов— вожак всей группы, и только в период с февраля по май, когда к группе происходят серьезные события, приводящие к появлению через двенадцать месяцев новых членов сообщества. Этот лай не сопровождался пузырьками воздуха из дыхала, но, тем не менее, моему ассистенту Фрэнку Эсапяну удалось обнаружить его автора. Фрэнк увидел, как синхронно с лаем подергивается дыхало вожака. Тогда мы стали следить за поведением самок, находившихся в бассейне, надеясь понять, действует ли на них лай вожака. Сначала мы не нашли причин, побуждающих вожака лаять, и не наблюдали никакого отклика на лай. Лишь позже Эсапян заметил, что вожак начинает лаять, если плывущая за ним самка отстает, и не прекращает лая, пока она его не догонит. Если же при этом к вожаку случайно приблизится другая самка, он не обращает на нее внимания и продолжает свой брачный зов. Любопытно, что вожак сам приблизиться к самке не пытается, и хотя прекрасно видит, как она плывет вдоль другой стороны бассейна. Он ждет, пока самка догонит его. Мы можем только троить предположения на тему о том, как действует этот зов на воле, но совершенно очевидно, что он исполняет функции сигнала общения. Если бы удалось применить звукоанализаторы, было бы очень интересно проверить, меняются или не меняются какие-то элементы этого зова при обращении к разным самкам. И, наконец, о свистах. Свисты можно слышать чаще всех стальных звуков. И у дельфинов, живущих в неволе, и у диких. Обычная длительность свиста - несколько секунд, частотный диапазон от 2 до 20 кГц. Как правило, но не всегда над дыхалом свистящего дельфина поднимается поток пузырьков воздуха. Как и большинство тех, кто первыми занялся шпионажем за китообразными, я допускал мысль, что свисты выполняют функцию общения. Они наиболее разнообразны по топу, они всегда преобладают в шуме, поднимающемся в бассейне в моменты возбуждения, их можно услышать и тогда, когда дельфины спокойно описывают круги в бассейне поодиночке или группами по в, по три. Дельфин, спокойно, плывущий в одиночку, может засвистеть и безо всякой очевидной для нас причины. Изредка вслед за этим может засвистеть и другой дельфин, но у нас нет четких доказательств тому, что в таком случае происходит обмен свистами, то есть диалог. Неясно, играют ли в этой ситуации свисты какую- то роль и какую именно. Молодые, дельфины свистят чаще, чем животные постарше, а детеныш, потеряв из виду мать, свистит непрерывно, кружась на одном месте, пока она не подплывет к нему. Но кто-то однажды наблюдал, как самка бутылконосого дельфина, обнаружившая отсутствие детеныша, застыла на месте и начала свистеть; детеныш подплыл к ней, и свист тут же прекратился. Описывая поведение самки бутылконосого дельфина сразу после рождений детеныша, Артур Мак-Брайд и Генри Критцлер отмечают: Создается впечатление, что мать и новорожденный находятся в постоянном голосовом общении: слышны свисты, и видно, как из их дыхал струятся пузырьки воздуха [12]. Существует еще одна ситуация, в которой свист, возможно, служит средством общения. Во Флоридском Мэринленде мы наблюдали, что ослабевший или травмированный дельфин иногда спускает характерный свист, частота которого сначала повышается, а затем падает. Животное, издающее этот сигнал бедствия, легко отличить по струйке пузырьков воздуха из дыхала. Если такой дельфин сам не может всплыть, одно или несколько других животных могут попытаться приподнять его из воды (так поступает самка с новорожденным детенышем: бывает, что дельфины проделывают то же самое с нырнувшим служителем океанариума). Животное, попавшее в отчаянное положение, вовсе не обязательно издает сигнал бедствия, вовсе не обязательно в ответ на тот сигнал приходит помощь, дельфин может оказать собрату поддержку и безо всякого сигнала. Поэтому нельзя сказать со сей уверенностью, что отчаявшееся животное сознательно призывает этим сигналом на помощь и что пришедшие на помощь (если они приходят) явились потому, что осознали смысл зова. Чтобы разобраться с проблемой сигнала бедствия, обязательно нужно знать, как все это происходит у дельфинов, живущих на воле [13]. Наблюдения, проведенные в океанариумах, не дают оснований читать, что дельфины общаются друг с другом на уровне, сравнимом с уровнем полноценного языкового общения у людей. Но дельфины свистят при таких ситуациях, при каких (в той мере, в какой мы способны судить) применение голоса нельзя рассматривать и как элементарный прием общения. Нам известно, что с помощью свистов можно передавать сравнительно большие объемы информации: существуют человеческие языки свистов,— по крайней мере, три—правда, они ведут свое происхождение от обыкновенных словесных языков [14]. Подъем и понижение тона свиста можно изобразить графически и получить - так называемую виброграмму свиста. Виброграммам свистов было посвящено довольно много работ. В одной из их приведено восемнадцать различных виброграмм—среди них есть довольно сложные,—записанных в Тихоокеанском Мэринленде в группе, насчитывавшей восемь бутылконосых дельфинов и одного белобокого. Авторы отобрали двенадцать наиболее часто повторявшихся виброграмм, упорядочили и статистически обработали материал, а затем подвергли такой же обработке двенадцать наиболее употребительных английских слов. Результаты - оказались сходными. Как подчеркивается в статье, это вовсе не доказывает, что свисты являются речью, но позволяет сделать вывод, что в их образовании участвуют умственные способности. Для полноты картины должен сказать, что другая работа, проведенная теми же методами, не дала столь ясного результата. Одна группа исследователей считает, что свист—это отличительный признак данной особи и в нормальных условиях каждое животными в неволе, заключенными в пространстве, которое они не могут не расценивать как слишком тесное и убогое. Полагая, что в какой-то мере их поведение на свободе и в неволе совпадает, мы, скорее всего не ошибаемся, но наверняка на воле их поведение, взаимодействие и общение гораздо богаче—только мы про их ничего не знаем. Об этом часто забывают. Трудно полагаться на случайные и большей частью отрывочные свидетельства. Большая часть эпизодических наблюдений, которыми мы располагаем, известна нам в интерпретации наблюдателя, который обычно не является специалистом - этологом и склонен видеть больше, чем есть на самом деле. И второй отличительной особенностью этих случайных свидетельств, их, к сожалению, характерной чертой является отсутствие точных данных о том, когда и при каких обстоятельствах производились наблюдения. Но вокруг дельфинов столько таинственности, так соблазнительна возможность продемонстрировать их общение между собой на уровне настоящей речи, что попыткам по исследованию этой проблемы нет числа. Позвольте мне описать три опыта, поставленных учеными военно-морского флота, занимавшимися этой проблемой. Эксперимент по межбассейновому общению Нет почти никаких сомнений в том, что два человека, которые не видя друг друга, имеют возможность общаться либо голосом, либо с помощью технических средств— телефона или телетайпа, эту возможность используют. А два дельфина? Дельфины, как и люди, общительны и владеют голосом. Что будет, если двух дельфинов поместить каждого в свой бассейн и установить между бассейнами двустороннюю связь с помощью гидрофонов - подводных громкоговорителей? Этим вопросом решил заняться Томас Дж. Л-жг, автор первых опытов по гидродинамике с дельфином Нотти. Ему помогал техник X. А. П. Смит. Лэнг и Смит работали с двумя бутылконосыми дельфинами по имени Дэш и Дорис. Еще до них Джон Лилли записывал звук из даваемые двумя бутылконосыми дельфинами, которые могли слышать, но не могли видеть друг друга через перегородку, установленную в бассейне длинной 3,5 м. Лилли сообщил, что животные издавали разнообразные звуки – свисты, серии щелчков, клекот, кваканье, блеянье — то в виде последовательного обмена (нечто вроде диалога), то в виде длинного соло (нечто вроде монологов), то в форме дуэта. Перечисляя таким образом все возможные сочетания произнесения звуков парой животных, Лилли выбрал термины, которыми описывается речевое общение человека и этим подчеркнул целенаправленность голосового обмена в то время как наблюдения не давали для этого оснований [17]. Том Лэнг и Хэп Смит считали, что более объективный характер анализа звуков, издаваемых дельфинами, связанными только через акустический канал, может в какой-то мере дать ключ к пониманию того, каким образом животные общаются между собой. Они поставили следующий эксперимент. Время опыта—32 минуты—было разбито на 16 интервалов, длительностью от 80 о 150 секунд каждый. На период интервалов с четными номерами между бассейнами устанавливалась акустическая связь, во время интервалов с нечетными номерами такая связь отсутствовала. Экспериментаторы приняли меры, чтобы не попадаться дельфинам на глаза. Записав на пленку голоса дельфинов, они стали анализировать запись. Оказалось, что животные издавали свисты, которые по типу виброграмм можно было распределить на 6 групп: тип А—свист, частота которого нарастала; тип В— свист, частота которого то нарастала, то падала в пределах от 6 до 20 кГц; тип С—свист с попеременным нарастанием и спадом частоты в пределах от 6 до 10 кГц; тип D —свист с попеременным нарастанием и спадом частоты в пределах от 9 до 14 кГц; тип Е— вист с попеременным нарастанием и спадом частоты в пределах т 4 до 17 кГц и тип F— самый длительный и сложный свист, частота которого быстро нарастала до 12—14 кГц. затем резко падала примерно до 4 кГц и довольно долго, с небольшими колебаниями, удерживалась на этом уровне, после чего картина повторялась. Как в общем-то и ожидали экспериментаторы, нечетные интервалы, когда акустическая связь отсутствовала, отличались значительно меньшей голосовой активностью (одинокий дельфин, как правило, ведет себя спокойно), чем четные интервалы, когда связь включалась. В периоды отсутствия связи звучали свисты А, В и D, никакого обмена свистами, естественно, не было. А в периоды наличия связи чаще всего звучали свисты типа А, В, D и F - отмечался обмен свистами. Самка Дорис свистела намного больше, чем самец Дэш,— обстоятельство, которое особенно подчеркивалось и вышучивалось в газетных сообщениях об этом опыте. По мере того как длился опыт, характер звуков во многом менялся. Обмен свистами установился в самом начале опыта, его начала Дорис В-свистом. затем Дэш издал D- свист. потом начали раздаваться свисты всех шести типов, но последовательность В—D — В—D преобладала, причем все В-свисты издавала Дорис, а все D-свисты издавал Дэш. Спустя четыре месяца запись звуков, которые издавала Дорис, была воспроизведена в бассейне, где Дэш находился в одиночестве. На В-свист Дорис Дэш немедленно ответил D-свистом, но на 113-й секунде 8-го интервала он внезапно замолчал и не отзывался больше до конца опыта, то есть до 16-го интервала включительно. На следующий день опыт с воспроизведением записи был повторен. Дэш снова отвечал D- свистами и снова замолчал во время 8-го интервала. Но с середины 14-го интервала возобновил свисты и свистел до конца опыта. То же повторилось получасом позже, когда запись была воспроизведена в третий раз. При реальном обмене свистами на 8-ом интервале Дорис впервые издала подряд несколько F-свистов и продолжала издавать F-свисты до конца 13-го интервала, после чего F-свистов больше не было. При воспроизведении Дэш замолчал именно после того, как прозвучали первые F-свисты Дорис, и это была единственная отчетливая корреляция, проявившаяся во всех трех опытах с воспроизведением записи. Какие можно сделать выводы изо всего этого? Лэнг и Смит полагают, что В-свисты Дорис и D-свисты Дэша—это как бы зов, поиск других дельфинов. Так как виброграмма А-свиста наиболее проста и наиболее точно повторяется, по мнению Лэнга и Смита. А-свист—это приглашение вступить в голосовое общение. Более разнообразный, чем все остальные. F-свист, как они читают, мог в силу своей сложности нести какую-то информацию. но это всего только предположение. Так как появление F-свиста во время опытов с воспроизведением прерывало ответы Дэша, возможно, этот свист имел смысл лишь при активном реальном обмене, но был совершенно лишен смысла при механическом повторении [18]. Может быть и не следует искать особого смысла в последовательности звуков, издаваемых животными попеременно, то есть о том, что Лилли принял за диалог. Каждый, у кого была сиамская кошка, знает: скажешь при ней слово — она мяукнет, причем тот обмен высказываниями может продолжаться довольно долго... Это простейшая форма обмена сигналами, она существует даже у рыб, генерирующих слабое электрическое поле*. Находясь в спокойном состоянии, такая рыба неторопливо, и плавно заряжается и разряжается. Но если в ту минуту, как рыба кончит разряжаться, через бассейн пропустить разряд тока, напоминающий характер разряда самой рыбы. Она ускоряет темп своих разрядов и начинается равномерный и длительный обмен сигналами между животным и электрической схемой [19]. -------------------------------------------------------------------------------- * В отличие от всем известных электрических скатов, угрей, сомов, которые генерируют электрические разряды в момент нападения на добычу или при опасности, упомянутые автором рыбы постоянно создают вокруг себя электрическое поле, испуская низковольтные импульсы с частотой порядка 200—1000 импульсов в секунду. По изменению потенциалов этого поля рыба узнает о приближении добычи, врагов или себе подобных особей.— Прим. ред. -------------------------------------------------------------------------------- Опыт Дуайта Батто В конце 1964 года ныне покойный Дуайт У. Батто, профессор машиностроения в университете Тафта, поставил другой опыт, возникший под влиянием идей Лилли. Работы велись по контракту с «Испытательной станцией морской артиллерии» сначала в Пойнт-Мугу, а затем на Гавайях, на островке в бухте Канеохе, по соседству с морской лабораторией Гавайского университета. Как и многие из нас, Уэйн Батто считал, что свисты более сего походят на сигналы общения между дельфинами. Если это так, рассуждал Батто, то почему бы человеку, стремящемуся ступить в общение с дельфинами, не попытаться передать животному сигналы в той форме, какая ему привычна? И Батто, человек, наделенный фантазией и богатым воображением, сконструировал электронный прибор, преобразующий звуки человеческой речи в свисты, подобные тем, какие издают дельфины. Полагая, что человек с большим успехом разберется в звуках, которые он сам способен воспринимать, Батто предложил и конструкцию преобразователя свистов, издаваемых дельфинами, в нечто подобное человеческой речи. С преобразователем типа дельфин—человек возникли технические трудности, а кодирующее устройство типа человек—дельфин было изготовлено и применено в опытах. Все свисты, звучавшие в воде во время этих опытов, вычерчивались на ленте анализатора звукового спектра. Запись велась непрерывно, и по графикам можно было визуально сравнить между собой свисты, кто бы их ни производил— дельфин или кодирующее устройство. Для передачи дельфинам использовались, как правило, искусственные слова, начинающиеся и заканчивающиеся на согласные, чтобы при кодировании они четко отделялись друг от друга. БИП значило ударь ластом по мячу, БАИЭЙП—проплыви сквозь обруч. ПЛОП—шлепни хвостом по воде и ЙЯМП — выпрыгни из воды. Средняя часть слова-команды состояла преимущественно из гласных звуков, иначе свисты получились бы чересчур краткими. Несколько слов-команд было взято из гавайского языка, особенно богатого гласными — МАУКА (буквально по направлению к берегу) означало - вернись на место (то есть в плавающий обруч), и МАКАЙ (буквально по направлению от берега в море) — покинь место (то есть выйди из плавающего обруча). На более поздней стадии работы в репертуар была включена команда РИПИИТ. Она означала - повтори только что сказанное слово. Само собою разумеется, только что сказанное слово дельфин слышал в виде свистов и в виде свистов же и повторял. Все эти команды должны были исполнять бутылконосые дельфины—самец Дэш, тот самый, который принимал участие в эксперименте по межбассейновому общению, и самка по имени Допи. После переезда на Гавайи они получили новые имена. Дэш стал Мауи, а Допи—Пука. Каждая команда предварялась именем животного, которому она предназначалась. Затем следовало слово ИМУА (по-гавайски вперед) и сама команда, а после нее поизносилось слово ОК, означавшее исполняй. За правильное исполнение команды животное благодарили словом БИЙИБ и награждали рыбой. Если дельфин ошибался, его укоряли словом НЭГЭТИВ. Все команды транслировались под воду с помощью громкоговорителя. Каждый сеанс начинался оповещением ГЭИМ ТАЙМ (пошла игра). Затем обычно следовала фраза типа: ПУКА—ИМУА (вперед) —МАКАЙ (выйди из обруча) - ОК (исполняй). Если Пука исполняла команду, следовало БИИИБ (спасибо), и дельфин получал рыбу. Теперь можно было подать следующую команду. Сеанс завершался словами АЛЛ ПАУ (по-гавайски все кончено). Работа была прервана безвременной смертью Батто, но за то время, пока она велась, оба животных научились правильно исполнять большое число команд. Особенно богат был репертуар Мауи: в него входило 15 номеров. Он толкал ластом плавающий мяч, кувыркался, проплывал сквозь обруч, поднимал хвост, взмахивал ластом, приносил брошенную бутылку и издавал эхолокационный щелчок. Вдобавок он поворачивал вправо (СТАРБОРД), лево (ПОРТ), возвращался на место (МАУКА) и уходил с него (МАКАЙ), резко отплывал в сторону (БУРРАП) и повторял голосом отданную ему команду (РИПИИТ). Все это говорило о том, что поведением животных можно легко управлять с помощью свистов, хотя нельзя утверждать, что висты—это самый лучший способ подачи команд животным, поскольку во время опытов не подавались команды, которые имитировали бы иные звуки, издаваемые дельфинами. Но главным результатом работы Батто было вовсе не выяснение числа и рода трюков, которые дельфин может исполнять по звуковой команде. Суть в том, что стало ясно: животные воспринимают услышанное не как речь, а просто как заученный условный знак, по которому следует исполнить заученное действие. И когда, например, дельфина пытались одной фразой заставить последовательно исполнить два приема подряд, скажем: МАУИ—ИМУА—БИП (ударь ластом мяч)—БАИЭЙП (проплыви сквозь обруч)—ОК, второй приказ (БАИЭЙП) воспринимался им как команда начать исполнение приема БИП, а, приступив к действиям, он уже не обращал никакого внимания ни на второй приказ, ни на слово ОК. Стоило заменить игровой предмет, связанный с данной командой, предметом, связанным с другой командой, как дельфин начинал путаться. Он либо неправильно исполнял положенный прием, либо, подплыв к предмету, исполнял не положенный прием, а прием, связанный с этим предметом (будучи направлен командой БИП не к мячу, а к обручу, не толкал обруч ластом, а проплывал сквозь него). Ученых заинтересовало, может ли животное правильно исполнить команду, которой его не учили, но исполнение которой другим животным оно неоднократно наблюдало со стороны. С той целью было проведено два опыта. Пуке, которую не учили издавать по команде эхолокационный щелчок, скомандовали ПУКА — ИМУА - БАЭП — ОК. Она отреагировала правильно и издала щелчок. Но когда ей скомандовали поднять хвост, что тоже не входило в ее репертуар, она шлепнула им по воде. Странное дело! Уж с этим-то она должна была справиться! Ведь опыт оказывает, что дельфины одного и того же вида точно копируют поведение друг друга. Как бы то ни было, эксперименты Батто наносят серьезный удар по представлениям о том, что дельфин способен понимать и гибко истолковывать речь в той степени, какую приписывают ему люди, уверовавшие в его умственные и лингвистические способности [20]. Опыт Бастиона Доктор Джервис Бастион, психолог и профессор психолингвистики отделения Калифорнийского университета в Дейвисе, начал вою работу по контракту с военно- морским ведомством почти одновременно с Батто. Он поставил себе целью узнать, могут ли дельфины передавать друг Другу информацию. На дрессировку животных у него ушел почти год. Все это время два дельфина, Базз и Дорис, находились в одном круглом бетонном бассейне, но были отделены друг от друга сетью, сквозь которую видели руг друга, а также сигнальные лампы, на разнице в режиме горения которых в дальнейшем строился сам опыт. В отделении Дорис были две сигнальные лампы, возле каждой лампы был установлен рычаг. В отделении Базза тоже было два рычага, но лампа была одна. Поодаль от ламп и рычагов в каждом отделении располагалась автоматическая кормушка, так что за правильные совместные действия каждое животное поощрялось по отдельности. Когда дрессировка закончилась, сеть заменили брезентовым занавесом. Звуки сквозь него доносились, но видеть друг друга животные больше не могли. И Базз перестал получать зрительную информацию о том, как горят лампы в отделении Дорис. Одновременное включение первой лампы в отделении Дорис и единственной лампы в отделении Базза означало начало опыта, затем включалась вторая лампа в отделении Дорис—она могла гореть мигая и не мигая. Если лампа горела не мигая, Дорис должна была сообщить Баззу, чтобы он нажал носом на правый рычаг; если лампа мигала, то Базз должен был получить указание нажать на левый рычаг. Этот порядок действий Базз заучивал, видя лампы сквозь сеть, но после того как ее заменили занавесом, он полностью зависел от сведений, сообщаемых Дорис. Если она ему их сообщала и он нажимал нужный рычаг, автоматические кормушки роняли по рыбине каждому дельфину. Любая ошибка одного из животных лишала пищи обоих. Экспериментатора дельфины не видели, он сидел поблизости от бассейна, в кабинке, заставленной электронной аппаратурой. Управляя оттуда лампами—включая то мигающий, то немигающий свет и стараясь не соблюдать при этом никакой закономерности, он следил за дельфинами через окошечко или по внутреннему телевидению. В бассейне были установлены гидрофоны, и в течение всего сеанса велась запись раздававшихся под водой звуков. Одновременно приборы отмечали момент включения и выключения всех сигнальных ламп. Джервис Бастион не был уверен, что дельфины смогут общаться в такой обстановке, но, к его удивлению, Базз очень быстро научился толкать нужный рычаг и делал это более чем в 90% случаев. Прослушивание магнитозаписи, содержащей самые разнообразные свисты, не давало возможности понять, каким образом Дорис указывает Баззу, на какой рычаг следует нажать. Базз не только не мог видеть световых сигналов на стороне Дорис—он не мог слышать даже щелчков аппаратуры, включающей лампы, и следовательно, не мог ориентироваться по различием в этих звуках. Эго было строго проверено, и малейшая подобная возможность была исключена. Те, кто с самого начала считал, что опыт удастся, полагали, то Базз будет получать сведения через посредство свистов, но висты Дорис ни по времени, ни по характеру никак не были связаны с поведением Базза. Тогда занавес заменили фанерной перегородкой, покрытой неопреном, чтобы животные перестали слышать друг друга. Базз тал толкать нужный рычаг только в 50% случаев, то есть явно действовал наугад. Значит, несмотря на кажущуюся беспорядочность голосовых сигналов Дорис, какие-то из них все же давали Баззу точные указания, как именно надо действовать. Но какие? Пришлось предпринять скрупулезный и утомительный анализ всей магнитозаписи. Ленту переписали с восьмикратным замедлением, чтобы четко выделить даже самые краткие звуки. Она растянулась на 18,5 км, и каждый воспроизводимый с нее звук надо было сопоставить с соответствующими периодами горения лампы. Чувствовалось, что ответы Базза были связаны с наличием или отсутствием каких-то особенностей в звуках, издаваемых Дорис. Может быть, это были свои сигналы для каждого режима горения, может быть, сигналы были одинаковы, но одни подавались позже, чем другие, по отношению к моменту включения двух первых ламп, может быть, сигналы имели разную длительность ловом, охотникам за сигналами работы было предостаточно. В конце концов Бастион выяснил, в чем дело. Увидев, что лампа горит ровно, Дорис издавала короткую серию эхолоцирующих щелчков. Когда лампа мигала, Дорис этого не делала наличие или отсутствие этого сигнала явно давало Баззу достаточную информацию для выбора правильного решения в большинстве случаев. Но не был разрешен еще самый главный вопрос: была ли серия щелчков, издаваемых Дорис, простой реакцией на световой сигнал, причем даже непроизвольной реакцией, или же Дорис осознанно указывала Баззу, какой рычаг ему нажать—правый или левый? Чтобы лучше понять поведение Дорис и уяснить процесс передачи информации Баззу, опыт был повторен спустя 14 месяцев. К удивлению Бастиона, животные тут же включились в свои роли. Годом раньше Дорис откликалась на включение лампы немедленно, при возобновлении же опыта она издала свою первую серию щелчков всего на 5 секунд позже. А ведь она весь год участвовала в опытах по эхолокации, требовавших от нее совершенно иных условных рефлексов! Затем запись щелчков Дорис начали воспроизводить в отделении Базза, чтобы проверить, можно ли таким способом добиться от него правильных действий. Результат получился неопределенный, вероятно, вследствие трудности точного воспроизведения сигналов. Бастион перешел к стадии обратного обучения. Теперь в ответ на мигающий свет Базз должен был толкать не левый рычаг, а правый. Дельфинов дрессировали по отдельности, пока они не овладели новыми приемами. Если на первой стадии опыта Дорис издавала серию эхолокационных щелчков только тогда, когда лампа светила ровно, то на стадии обратного обучения она эхолоцировала в течение сего опыта. А Базз? Базз очень быстро начал справляться с задачей так же успешно, как и раньше. И снова скрупулезный анализ магнитозаписи показал, что Базз черпает информацию из звуков, которые издает Дорис. Но теперь на ровное свечение лампы Дорис реагировала начинающейся вскоре после ее включения относительно длинной серией щелчков, быстро следующих один за другим, а в ответ на мигание—начинающейся чуть позже короткой серией с меньшей частотой повторения. Поведение Базза зависело в первую очередь от длительности серии щелчков, но в некоторых случаях он руководствовался и частотой повторения щелчков. Доказательств тому, что Дорис понимает связь между своими голосовыми сигналами и поведением Базза не было получено и в этой серии опытов. Наоборот, можно считать доказанной полную непредумышленность ее действий. Даже когда занавес был убран и Базза перевели в другой бассейн, Дорис в ответ на включение лампы продолжала подавать свои звуковые сигналы. Что же заставляло ее делать это? Объяснение может быть только одно: в период первоначальной дрессировки у Дорис совершенно случайно закрепился рефлекс издавания серии щелчков в ответ на ровное свечение лампы. Подобным же образом Базз еще до установки брезентового занавеса мог заучить: если он слышит серию щелчков из отделения Дорис и тут же толкает правый рычаг, ему достается рыба. Тем же случайным закреплением рефлекса можно объяснить полную перемену значащего сигнала Дорис на стадии обратного бучения. Рассмотрев весь накопленный материал, Бастион пришел к следующему выводу: Весьма вероятно, что в основе этого, вообще говоря, сложного согласования действий лежат самодрессировка самки на издавание разных звуковых сигналов в ответ на разные световые сигналы и, предположительно, такая же самодрессировка самца на выбор толкаемого рычага в соответствии с услышанным звуковым сигналом. По- видимому, в действительности все произошло именно так [21]. Конечно, опыт Бастиона не является доказательством отсутствия речи у дельфинов, но он давал достаточно реальную возможность обнаружить способности к языковому общению, если бы таковые существовали. Умение животных справиться с поставленной задачей производит глубокое впечатление, но это еще не дает оснований приписывать им исключительные умственные способности. Их поведение вполне может быть объяснено непреднамеренной самодрессировкой, как это предполагал Бастион, с последующим самообучением по методу проб и ошибок. Так ли иначе, результаты опыта никого не вдохновили на дальнейшие исследования в этом направлении. Ни военно-морское ведомство, ни кто-либо другой из ученых, насколько мне известно, больше таких работ не вел. Изо всего того, о чем рассказано в этой главе, напрашивается вывод, что, хотя дельфин—животное во многих отношениях замечательное, нет никаких доказательств тому, что он обладает интеллектом, в какой-то мере сравнимым с интеллектом человека. Весьма маловероятно, что средством их взаимного общения может оказаться речь в том смысле слова, в каком это понимаем мы. Конечно, это не означает, что больше не следует заниматься оценкой умственных способностей дельфинов или изучением смысла звуковых сигналов, которыми они обмениваются между собой. Ранее проделанные опыты почти ничего не дали нам в этом отношении. Как я уже упоминал, экспериментаторы топчутся на месте из-за отсутствия сведений о поведении животных на воле. Изучать жизнь дельфинов в естественных условиях невероятно трудно, но все же возможно. Вооружась аквалангами, ученые когда- нибудь наверняка сумеют присоединиться к стае дельфинов на длительный срок. Кое- какие наблюдения за групповым поведением дельфинов уже проведены с борта исследовательского судна «Си си», принадлежащего Военно-морскому подводному центру. Этот уникальный катамаран оборудован подводной наблюдательной камерой. Камера представляет собой горизонтальный цилиндр, оканчивающийся двумя прозрачными тонкостенными пластмассовыми полусферами диаметром 1,5 м. Внутри цилиндра спиной друг к другу могут разместиться два наблюдателя. Камера соединяется с судном вертикальной шахтой, проходящей между корпусами катамарана, и опускается на глубину до 3 м. если вода достаточно прозрачна, наблюдатели—каждый со своей стороны—могут следить за поведением находящихся поблизости животных, одновременно записывая издаваемые ими звуки, принимаемые гидрофонами. Очень важно знать, как мигрируют стада дельфинов. Этими наблюдениями занялся Билл Эванс. Сначала он мстил дельфинов, закрепляя метки на их спинных плавниках. Потом ему удалось закрепить на нескольких животных датчики и радиопередающие устройства. По их сигналам он сутками и неделями следил за маршрутами дельфинов, одновременно регистрируя глубину и длительность их погружений [22]. В будущем подобные радио передатчики позволят получить много сведений о поведении и передвижениях животных. Постепенно мы накопим необходимые знания и получим более полную картину группового поведения и образа жизни дельфинов. И тогда ученые сумеют поставить эксперименты по изучению общения и умственных способностей этих животных, восполнив нынешний пробел в знаниях по этим вопросам. Примечания 1. Маргарет С. и Уильям Н. Таволга в большом и подробном обзоре (см. журнал Natural History, том 71, стр. 5—7, 1962) назвали книгу Человек и дельфин наивной и ничего не дающей в научном отношении. Из других обзоров — есть среди них и хвалебные, и критические — можно назвать статьи Брайана П. Гласса (см. журнал Quarterly Review of Biology, том 36, стр. 311, 1961), Джеймса А. Этца (см. журнал Animal Kingdom, ноябрь—декабрь 1961 рода, стр. 190) и Арчи Карра в газете New Jork Sunday Times от 3 сентября 1961 года. 2. В подборке Что случилось? газеты Miami Herald от 7 сентября 1971 года был дан ответ на вопрос читателя об ученом, работавшем в Майами и пытавшемся разговаривать с дельфинами. Читатель спрашивал, каковы результаты этих попыток. Газета ответила: Разговоры прекратились после того, как доктор Джон К. Лилли, глава Института исследований общения, размещавшегося в Коконат Гроув и на Виргинских островах, закрыл свою организацию и уехал из Майами. Некоторое время он провел в институте Изэлина в Калифорнии, на родине метода нащупаем сообща и других новых форм групповой психотерапии и тренировки чувствительности. Он работал также в Уорчестерском фонде близ Бостона и в одном из учебных заведений Нью-Йорка, связанном с какой-то мусульманской сектой. Но со своими коллегами в Майами Лилли полностью потерял связь. Он почти ни с кем не поддерживает контакта, и я об этом сожалею,—оказал один из его коллег—людей, а не дельфинов. 3. Эта история о косатках и китобойцах изложена в начале шестой главы книги Человек и дельфин. 4. Не доверяя собственной памяти, я обратился к Клиффу Таунсенду, ныне главному администратору Флоридского Мэринленда, и заодно перелистал регистрационный журнал дельфина, с которым экспериментировал тогда Лилли. Запись от 16 января 958 года гласит: Дельфин возвращен в основной бассейн. Нуждался в поддержке и 30-минутной принудительной разминке, прежде чем смог плыть сам. Полностью пришел в себя через несколько часов. 5. Подробный отчет о работе с Уошоу приведен в статье Р. А. и Б. Т. Гарднеров Обучение шимпанзе языку жестов (см. журнал Science, том 165, стр. 664—672, 1969). 6. Цитаты взяты из статьи Л. Ф. Мак-Брайда и Д. О. Хебба Поведение бутылконосого дельфина Tursiops truncatus в неволе (см. журнал Journal of Comparative and Physiological Psychology, том 41, № 2, 1948). 7. Представления Джона Лилли о размерах мозга, умственных способностях и речи изложены в книге «Человек и дельфин» и в статье «Критические размеры мозга и речь» (см. журнал «Perspectives in Biology and Medicine», том 6, стр. 246—255, 1963). 8. Данные о весе мозга взяты из книги «Сравнительная анатомия» X. В. Нила и X. У. Рэнда (изд-во «Блэкстон», Филадельфия, стр. 505, 1936). О новейших работах, касающихся человеческого (и не только человеческого) мозга, можно причесть в книге Филиппа В. Тобиаса «Мозг и эволюция человекоподобных», изданной Колумбийским университетом в 1971 году. 9. Представление о том, насколько противоречивы воззрения о поводу строения коры головного мозга дельфинов, можно получить из статей Лоуренса Крюгера «Специализированные отделы мозга китообразных» (см. сборник «Киты, дельфины и морские свиньи», о котором уже не раз упоминалось в примечаниях) и П. Дж. Моргана «Характеристики слоев в коре головного мозга бутылконосого дельфина Tursiops truncatus» (см. журнал «Anatomical Record», том 151, стр. 390—391, 1965). 10. А. Г. Томилин выразил свою точку зрения по поводу книги Лилли и мозга дельфинов в статье «О факторах, способствующих сильному развитию мозга у зубатых китообразных» (см. «Труды Всесоюзного сельскохозяйственного института заочного образования», том 31, стр. 191—200). Статья переведена на английский язык. 11. Цитируются статья Дж. Г. Симпсона «Биологическая природа человека» (см. журнал «Science», том 152, № 3721, стр. 472— 78, 1966) и очерк О. Хаксли «Воспитание земноводного из сборника «Послепослепослезавтра». 12. Наблюдения за поведением дельфинов, издающих различные звуки, и описательные названия для этих звуков привожу по своей статье «Звуки, издаваемые дельфинами под водой, и соответствующее им поведение животных в неволе» (см. периодическое издание «Bulletin of Marine Science of the Gulf and Caribbean”, том 3, № 2, стр. 120—133, 1953). В то время была выпущена грампластинка с записью голосов дельфинов. Она быстро разошлась. Наблюдения Эсапяна над поведением, связанным с брачным зовом, приведены в статье Маргарет С. Таволга и Фрэнка С. Эсапяна «Поведение бутылконосого дельфина Т. Truncatus спаривание, беременность, роды, отношения самки и детеныша» (см. журнал «Zoologica», том 42, часть 1, 1957). Об этих же проблемах говорится в статье Колдуэллов, упомянутой в примечании 15 к этой главе. Обстоятельства, при которых были зарегистрированы свисты самки и детеныша, описаны в статьях А. Ф. Мак-Брайда Д. О. Хебба (см. примечание 6 к этой главе), А. Ф. Мак-Брайда и Г. Критцлера «Наблюдение за ходом беременности, родами, поведением после родов у бутылконосых дельфинов» (см. журнал «Journal of Mammalogy», том 32, 1951,—оттуда и взята цитата) и Маргарет С. Таволга «Поведение бутылконосого дельфина T. truncatus. Иерархия в группе, содержащейся в неволе» (см. сборник «Киты, дельфины и морские свиньи»). Дополнительные сведения о звуках, издаваемых дельфинами, и обстоятельствах, в которых производились наблюдения, приведены в статье М. С. и Д. К. Колдуэлл «Внутривидовая передача информации посредством звуковых импульсов у зубатых китообразных в неволе» (см. сборник «Эхолокационные системы у животных. Биология и бионика» под ред. Р. Г. Бюснеля, изданный лабораторией физиологии акустики во Франции в 1966 году). 13. Все, что я говорю по поводу сигнала бедствия, я говорю на основании своих собственных наблюдений. Несколько иная точка зрения высказана Джоном Лилли в его статье «Сигнал бедствия у бутылконосых дельфинов. Стимул и ответные действия» (см. журнал «Science», том 139, стр. 116—118, 1963). 14 Вопрос о языке свистов у людей затронут в статье Рене-Ги Бюснеля «Передача информации языком свистов у людей и свистами у морских млекопитающих» (см. сборник «Киты, дельфины и морские свиньи»). 15. Анализ виброграмм, о котором рассказано в книге, приводится Джоном Дж. Дреером в статье «Оценка звуков, издаваемых дельфинами, с точки зрения лингвистики» (см. журнал «Journal of the Acoustical Society of America», том 33, № 12, стр. 1799—1800, 1961). Дрееру принадлежит еще одна статья на эту тему «Общение китообразных. Опыт с небольшой группой» (см. сборник «Киты, дельфины и морские свиньи»). И третья его печатная работа, подготовленная совместно с У. Э. Эвансом, вошла в качестве отельной главы в сборник «Морская биоакустика», часть 1, под ред. У. Н. Таволга, выпущенный издательством «Пергамон пресс». В своей статье «Способность атлантического бутылконосого дельфина Т. Truncatus различать, а возможно, и конкретно опознавать по свистам особей других видов, например обыкновенного дельфина D. delphis» (см. журнал «Cetology», № 14, 1973) М. С. и Д. К. Колдуэлл и Н. Р. Хант решительно высказываются за то, что свист— это отличительный признак данной особи. В статье приводится библиография по этому вопросу. 16. Опыт, произведенный в бухте Скэммон, описан У. Э. Эвансом и Дж. Дж. Дреером в статье «Наблюдения за приемами обследования и связанными с ними звуковыми сигналами у тихоокеанского бутылконосого дельфина Tursiops gilli» (см. журнал «Bulletin of the Southern California Academy of Sciences», том 61, часть 4, стр. 217—226, 1952). 17. Отчет об этом эксперименте приводится в статье Джона Лилли и Алисы М. Миллер «Обмен звуковыми сигналами между отдельными дельфинами» (см. журнал «Science», том 134, № 3493, стр. 1873—1876, 1961). 18. Опыт Томаса Дж. Лэнга и X. А. П. Смита описан в их статье «Общение между дельфинами, находящимися в разных бассейнах, через акустический канал связи» (см. журнал «Science», ом 150, № 3705, стр. 1839—1843, 1965). 19. См. статью П. Моллера «Общение у рыбы Gnathonemus niger (Mormyridae), генерирующей слабое электрическое поле. 1. Изменение частоты разрядов под воздействием управляемой электростимуляции» (журнал «Animal Behavior», том 18, № 4, стр. 768—786. 1970). 20. Сведения о работе Батто взяты из архивного документа: Дуайт У. Батто, Питер Р. Мерки. «Общение человека с дельфином. Итоговый отчет». 15 декабря 1966 года— 17 декабря 1967 года (архив фирмы «Листенин корпорейшн», зарегистрированной в Арлингтоне, штат Массачусетс). 21. Заключение Бастиона цитируется по статье У. Э. Эванса и Джервиса Бастиона «Общение морских млекопитающих. Групповые и экологические факторы» (см. сборник «Биология морских млекопитающих» под ред. X. Т. Андерсена, выпущенный издательством «Академик пресс»). Ранее Бастион включил подробное описание этой работы в статьи «Передача произвольной информации об окружающей среде у бутылконосых дельфинов» (см. сборник «Эхолокационные системы у животных. Биология и бионика», том 2, под ред. Р. Г. Бюснеля, изданный «Лабораторией физиологии акустики» во Франции, 1966) и «Дальнейшие исследования передачи произвольной информации об окружающей среде у бутылконосых дельфинов» (см. «Техническую информацию Военно-морского подводного центра» № 109, 1968). 22. Подробно о мечении дельфинов и слежении за ними рассказано в статье У. Э. Эванса. Дж. Д. Холла и др. «Способы мечения мелких китообразных» (см. журнал «Fishery Bulletin», том 70, № 1, стр. 61—65, 1972), а также в статье У. Э. Эванса «Ориентация у семейства дельфиновых. Радиотелеметрические исследования» (см. сборник «Ориентация. Сенсорные основы» под ред. Х. Э. Эдлера, том 188 «Анналов Нью-Йоркской академии наук», 1971). Глава шестая РАБОТА В ОТКРЫТОМ МОРЕ Природа не создала человека для деятельности под водой. Строение человеческого тела и его мышцы предназначены не для плавания, а для ходьбы или бега. Человек может задержать дыхание всего на две-три минуты. В воде он быстро теряет тепло, потому что теплопроводность воды в 25 раз больше, чем теплопроводность воздуха. Пребывание в течение часа в воде, имеющей температуру 4° С, может оказаться роковым для человека. Человек, обладающий нормальным зрением, под водой видит лишь расплывчатые очертания. Человеческие органы слуха под водой также гораздо хуже справляются со своими функциями: в лучшем случае человек с трудом определяет направление, с которого приходит звук. Но, скажете вы, теперь у нас есть костюмы из неопрена, предохраняющие от потери тепла, есть ласты, увеличивающие мобильность, есть маски, позволяющие нормально видеть, и есть акваланг, позволяющий дышать под водой. Вооружившись всем этим, человек способен действовать в водной среде. В какой-то мере вы правы. Но подумайте: ныряльщик, надев ласты, плывет со скоростью всего 3,5—4 км/час. Встречное же течение сводит результат усилий пловца чуть ли не к нулю. Маска дает ему возможность видеть, но только в прозрачной воде, задержавшись на глубине свыше 10 м, ныряльщик с аквалангом должен возвращаться на поверхность очень медленно, с остановками, иначе он рискует заболеть кессонной болезнью. Если ныряльщик погрузился на 45 м и хочет быстро вернуться, ему нельзя оставаться на глубине дольше 5 минут. В соответствии с декомпрессионными таблицами военно-морского флота после этого ему запрещается опускаться под воду в течение 12 часов—в противном случае он может серьезно заболеть. Но соблюдение этих правил отнюдь не гарантирует его от опасностей. Даже на глубине 30 м он подвергается угрозе азотного отравления, от которого у него может помутиться сознание, и он впадет, как говорит Кусто, в состояние глубинного опьянения. Хотя новейшие методы и оборудование позволяют водолазам-профессионалам работать на глубинах до 300 м, холод, темнота, скованность движений и стресс давления остаются для них серьезными препятствиями. Это очень опасная работа, и связанные с нею проблемы разрешены далеко не все. В противоположность людям дельфины и прочие морские млекопитающие, погружаясь в глубины моря, почти не ощущают всех этих трудностей. Они устроены так, что в воде температура их ела остается примерно такой же, как и у нас. Океанские течения мало что значат для них: ведь они движутся со скоростью 20—30 км/час. Физиологические адаптации позволяют им нырять на большие глубины и раз за разом повторять эти погружения, едва вернувшись на поверхность. Да, морские млекопитающие дышат воздухом, но даже бутылконосый дельфин, живущий обычно на мелководье, умеет задерживать дыхание на шесть-семь минут, а некоторые киты остаются под водой по часу и больше. V высокоразвитая эхолокация с успехом заменяет дельфинам и прочим зубатым китам зрение в мутной воде и во мраке морских глубин. Слух у этих животных очень острый, под водой они без труда определяют направление, с которого приходит звук. Вот почему мы решили попытаться выдрессировать дельфинов и морских львов, чтобы они выполняли под водой полезную работу. Более того, именно с этого мы хотели начать свою деятельность на биостанции в Пойнт-Мугу. По нашему мнению, из этого мог выйти толк, но для военно-морского ведомства, помышляющего лишь о боевой мощи, это звучало слишком непривычно. Мало кто из чиновников военно-морского ведомства—из тех, с кем нам довелось беседовать,—воспринимал наше предложение всерьез. Большинство отнеслось к нашей заявке безо всякого интереса или, чаще, с веселой снисходительностью. Да это и понятно: как можно предлагать положиться на дельфинов чиновнику, чья профессиональная карьера зиждилась на броне и дальнобойной артиллерии?! Безусловно, дельфины—животные интересные, за небольшие траты денег на возню с ними никто не осудит, но как можно ждать ото всего этого ощутимой практической пользы? А мы, мы тогда могли говорить только о надеждах и гипотезах. Но мы не сомневались в успехе: для нас, немного разобравшихся в том, что такое дельфин, работа с ним в открытом море была просто следующим логическим шагом вперед. В океанариумах было неоспоримо доказано, что поведение дельфинов можно подчинить строжайшему контролю и что разработанные методы вполне приемлемы и для обучения морских львов, легко поддающихся дрессировке. Более того, именно дрессированного морского льва мы первым выпустили в открытое море, и он не обнаружил никакого желания вернуться на волю. Рокси В 1964 году Уильям Э. Эванс поступил к нам в Пойнт-Мугу на временную летнюю работу. Такой у нас был метод: мы брали людей на лето и потихоньку присматривались, стоит ли предлагать им постоянное сотрудничество с нами. Билл только что покинул фирму «Локхид-Калифорниа компани» и готовил докторскую диссертацию в Лос-Анджелесском отделении Калифорнийского университета. Принимали мы одного, а явились на работу двое: Билл привел к нам своего морского льва. Это была молодая самка весом 2 кг по имени Роксана, но все называли ее Рокси. До прихода к нам ее использовали в опытах по изучению эхолокационных способностей морских львов [1]. А теперь Билл хотел попробовать научить Рокси приносить предметы с морского дна. Дрессировка началась в первые дни июля 1964 года в одном из больших плавучих вольер, сооруженных в бухте Мугу. Сначала Рокси научили приносить обратно металлическое кольцо диаметром 25 см с поверхности воды, потом она стала приносить его со дна. Дрессировщики уходили все дальше и дальше от берега глубина росла и, наконец, дошла до 3 м. Чтобы помочь животному в поисках, к кольцу приделали акустический маячок, маячок нам дали взаймы, по размерам и форме он был похож на банку сгущенного молока, но стоил 2000 долларов. Об этом мы ни на минуту не могли забыть и на всякий случай привязывали к кольцу страховочный линек. Когда Рокси прочно усвоила этот навык, дрессировщики перешли в следующую вольеру, где глубина доходила до 9 м. Самое главное в дрессировке—продвигаться вперед мелкими шагами, но безостановочно. Перейдя на новое место, Билл и дрессировщик Уолли Росс снова начали с малых глубин, терпеливо приучая Рокси приносить кольцо с илистого дна бухты. Она бросалась в воду с плотика и в среднем через 9,5 секунды возвращалась с кольцом на шее. Рокси исполняла команду безукоризненно, и тогда от кольца отвязали страховочный линек, чтобы не указывать животному путь к предмету. Билл или Уолли теперь просто роняли кольцо в воду то с одного края плотика, то с другого, выжидали, когда оно достигнет дна, а затем посылали за ним Рокси. В один прекрасный день кольцо нечаянно упало на дно где-то в стороне от плота. Рокси исчезла в мутной воде, долго не появлялась, а затем вернулась—без кольца. Ее отправили за ним еще и еще раз, но безуспешно. Наконец она отказалась нырять. Кольцо и взятая взаймы пищалка стоимостью 2000 долларов остались лежать где-то на дне в иле на глубине 9 м. К счастью, в Пойнт-Мугу стояла военно-морская артиллерийская часть особого назначения. Там были водолазы и подводные акустические пеленгаторы, которыми пользовались при поисках нарядов, затонувших во время стрельб, и для розысков другого затопляемого спецоборудования, снабженного акустическими маячками. Мы призвали на помощь водолазов, и они приступили к работе. Человеку очень трудно искать предметы по звуку в мутной воде—это был один из наших сильнейших аргументов в пользу дрессировки морских млекопитающих для этой цели. И вот мы получили возможность на деле убедиться в том, насколько это ложная работа. Присланные нам на помощь водолазы, люди тренированные, опытные, имели пеленгатор; Билл указал им примерное направление и расстояние до места погружения кольца, но они трудились два дня по четыре часа в день, прежде чем нашли кольцо с маячком, который все еще издавал свой писк на частоте 9 кГц. Продолжая дрессировку Рокси, мы провели несколько опытов в заполненном водой стальном резервуаре, предназначенном для исследований подводных запусков ракет. Резервуар имел глубину 7 м, диаметр его равнялся 6 м, в стенках были иллюминаторы, так что погружение морского льва за кольцом можно было наблюдать и фотографировать. Хотя вода в бухте была довольно-таки мутной (белый диск Секки диаметром 20 см обычно становился невидимым при погружении на 1,2—1,5 м), все же не исключалась возможность того, что в поисках кольца Рокси полагалась больше на зрение, чем на слух. Кое-кто из нас считал, что морские львы великолепно видят и при плохой освещенности. А значит, была вероятность—хотя и небольшая, что Рокси видит в мутной воде бухты Мугу гораздо лучше, чем мы думаем. Чтобы проверить это предположение, Уолли Росс во время одного из опытов в стальном резервуаре бросил в воду два кольца—одно с маячком, а второе с банкой сгущенного молока. Выглядели они оба одинаково, только второе не издавало звуков. Все происшедшее под водой было заснято на кинопленку. Рокси нырнула и направилась прямо к кольцу с маячком. Она продела в него голову, поплыла наверх, но по пути вдруг заколебалась, помешкала немного—и вернулась на дно за вторым кольцом. Когда она появилась на поверхности с двумя кольцами на шее, Уолли пришел в замешательство. Такого он не ожидал и, не зная, что произошло на дне резервуара, не решался, как поступить: то ли дать Рокси рыбу за правильное поведение, то ли воздержаться—ведь она сделала не совсем то, что должна была сделать. Он решил воздержаться, и Рокси получила рыбу только после ого, как наблюдатели рассказали Россу о поведении животного на дне резервуара. Готовясь к опытам в открытом море, мы пополнили оборудование для дрессировки еще одним предметом—бронзовым гонгом. На его звон Рокси должна была возвращаться к катеру. При работе в открытом море очень важно иметь особый звуковой сигнал, означающий вернись. И уже приучая животных исполнять эту команду, можно заранее судить, какие из них годятся ля работы в открытом море, а какие нет. В августе мы вышли в море. Дрессировка продолжалась без особых осложнений, кольцо на всякий случай страховали линьком, а Рокси ныряла все глубже. В ее поведении была всего одна странность: выныривая после относительно глубокого погружения. Рокси словно теряла ориентировку и не знала, куда ей плыть, пока не раздавались звуки гонга. Заслышав их, она направлялась к катеру. К концу лета Рокси приносила кольцо с глубины 36 м за 80 секунд. Занятия в открытом море велись возле острова Анакапа, примерно в 24 км от Пойнт- Мугу. Вода там была прозрачная, и мы сумели запечатлеть действия Рокси на кинопленке. Один из кинооператоров ракетного центра военно-морского флота последовал за ней на глубину 36 м и заснял, как она находит кольцо, продевает в него голову и поднимается наверх,—но не по вертикали, а по наклонной ломаной линии. Сначала мы думали, что такой характер подъема диктуется рефлекторным механизмом предупреждения кессонной болезни при возвращении с больших глубин. Но позднее, поработав с другими морскими львами, мы обнаружили, что подъем по ломаной линии наблюдается при погружениях на сравнительно небольшие глубины, а с глубины 60—100 м животные следуют на поверхность по вертикали. Когда отдел съемок смонтировал пленку, мне позвонили оттуда и спросили, как мы хотим назвать фильм. Я не сумел придумать краткого описательного названия и сказал: Назовите фильм Эксперимент Рокси. И только чуть позже сообразил. Что дал прекрасное описательное название, потому что слово РОКСИ можно расшифровать как Розыск Озвученных Колец по Слуховой Индикации—как раз в духе военных, очень любящих такие названия-загадки. Позже Рокси погружалась на глубину 72 м, и вряд ли это был для нее предел. К сожалению, она умерла в 1965 году. Была ли ее смерть вызвана тем, что мы заставляли ее нырять слишком глубоко? Нет, вскрытие ничего такого не показало, и мы не чувствовали себя виноватыми, поскольку знали, что на воле морские львы ныряют на глубину до 135 м. Причина смерти Рокси осталась неизвестной, но, вероятно, она пала жертвой одной из множества инфекций, которым так подвержены морские львы [2]. Базз-Базз 13 августа 1964 года после пятимесячной дрессировки первый дельфин военно- морского флота по имени Базз-Базз был выпущен в бухту близ Порт-Хьюним, недалеко от Пойнт-Мугу. Это произошло через две недели после первого выхода Рокси в открытое море. Базз-Базз (позже ее переименовали в Пег) была молодой самкой атлантического бутылконосого дельфина. Ее выловили в Мексиканском заливе близ Галфпорта и вместе с самцом по имени Базз отправили в Хот-Спрингс, в Арканзас, в Лабораторию по изучению поведения животных. Руководитель лаборатории Келлер Бреланд вместе с главным дрессировщиком нашей биостанции Робертом Э. Бэйли некоторое время изучали, как ведут себя и как питаются оба дельфина. Там Базз-Базз научилась занимать стартовую позицию, исполнять звуковые команды и нести сбрую, насколько нам известно, первую сбрую, специально предназначенную для дельфина. В феврале 1964 года обоих дельфинов перевезли в Пойнт-Мугу, и Боб Бэйли вместе со своим помощником Кларком Бартолом начал готовить Базз-Базз к выходу в открытое море. Как писал потом Бэйли, предстояло решить две главные и тесно связанные задачи. Во-первых, надо было приучать животное к новому окружению, - и, во-вторых, оно должно было привыкнуть возвращаться домой по сигналу акустического маячка, который дрессировщик опускал бы в воду рукой. Базз-Базз выпустили в бетонный бассейн и начали приучать к рокоту моторов, падению в воду предметов, громкому шуму, узким проходам—то есть ко всему тому, с чем она могла столкнуться во время работы. Чем больше опыт у животного, тем легче оно приспосабливается к новым деталям окружения, а дельфины вообще очень чутко реагируют на малейшие изменения в привычной обстановке. Однажды во Флоридском Мэринленде прекрасно выдрессированный дельфин внезапно отказался исполнять прыжок во время представления, хотя до этого исправно прыгал по шесть раз в день в течение нескольких месяцев. Кто-то заметил на воде веточку, ее убрали—и дельфин тут же исполнил свой номер. Подобное же действие может оказать, например, изменение цвета того предмета, с которым должен работать дельфин. После предварительной дрессировки Базз-Базз была переведена в бухту, где ее научили переплывать из одной плавучей вольеры в другую по звуковому сигналу. Иногда дрессировщики устанавливали три акустических маячка. Стоило дельфину подплыть к одному и ткнуть его носом, как дрессировщик включал ругой, расположенный совсем в ином месте. Базз-Базз научилась проплывать через ворота— это очень существенная часть дрессировки, потому что дельфины не любят заплывать в сужения. Ее обучили плыть к маячку над и под перегородкой, а иногда маячок звал ее на дно, на глубину 3—4,5 м. Затем Базз-Базз перевели в мелководную часть бухты, где была огорожена сетями площадка шириной 10 и длиной 300 м. здесь она научилась слушаться команды вернись с расстояния более 100 м. В июне, после четырехмесячной дрессировки, Базз-Базз выпустили в бухту. Фактически это был выход в открытое море, потому что бухта имеет открытый выход в океан и Базз-Базз могла бы уплыть туда, если бы пожелала. Теперь дрессировщики учили ее покидать бухту и возвращаться обратно, следуя за катером. Во время дрессировки в бухте и при первых выходах в океан Базз-Базз ходила в сбруе, к которой был привязан поплавок. Это позволяло дрессировщикам следить за животным в мутной воде и, главное, оценивать, насколько далеко оно находится от винта подвесного мотора, к которому Базз-Базз проявляла явный интерес. Кроме того, если бы Базз-Базз попыталась уплыть, поплавок помог бы нам поймать ее. Позже мы отказались от этой предосторожности. Незадолго до вывода в океан Базз-Базз приучили заплывать на носилки, которые затем извлекали из воды, ставили на тележку на матрас из мягкого пенопласта и возили по территории станции. Так Базз-Базз привыкала к перевозке, которую мы собирались предпринять, чтобы выпустить ее в море близ Хьюним-Харбор, в 10 км от Пойнт-Мугу. Там была ближайшая бухта, где животных можно было легко опустить в воду, а потом так же легко поднять из нее. И вот Базз-Базз опустили в воду. Она тут же ответила на зов первого маячка и поплыла к нему. Но когда включили второй маячок, отстоявший от первого на 24 м, она не обратила внимания на сигнал или не расслышала его, легла на бок и стала описывать круги. Только оказавшись поблизости от второго маячка, она свернула к нему. Там один из дрессировщиков поймал привязанный к сбруе дельфина поплавок и повел Базз-Базз к носилкам. Она спокойно заплыла на носилки, и их сразу же подняли из воды. Подытоживая опыт, Бэйли высказал мнение, что Базз-Базз не успела прийти в себя после поездки на платформе и восстановить чувство равновесия. А сигнала она не расслышала, потому что в бухте было очень шумно. Через две недели мы повторили опыт, на этот раз в Пойнт-Мугу. Процедура спуска на воду была сложнее, но постороннего шума не было, не было и срывов. Базз-Базз несколько минут подержали на опущенных в воду носилках и только после этого освободили. Она немедленно откликнулась на сигналы маячков, пока их не было, она плыла по развертывающейся спирали, но стоило включить какой-нибудь из маячков, как она поворачивала к нему. По окончании опыта Базз-Базз подняли из воды, соблюдая все предосторожности [3]. Кеики и Поно Недолго Бэйли был единственным в мире человеком, которого беспрекословно слушался дельфин, плавающий в открытом море. 8 августа 1964 года Кеннет С. Норрис, сотрудник Лос-Анжелесского отделения Калифорнийского университета и Океанографического института на острове Оаху, впервые сопровождал молодого тихоокеанского бутылконосого дельфина в экскурсии округ бухты Канеохе-Бэй на Гавайях. Этого дельфина звали Кеики (по-гавайски—дитя), он был пойман в марте у берегов Оаху. После элементарной дрессировки его оставили в покое до середины июня, а потом передали К. С. Норрису и специалисту о гидродинамике Т. Дж. Лэнгу, намеревавшимся определить максимальную скорость, которую способен развить дельфин в открытом море. И они начали готовить Кеики к скоростным испытаниям. Бэйли подзывал дрессированных дельфинов, используя в качестве сигнала чистый тон частотой 9 кГц. Норрису выбор такого сигнала показался неудачным. Во-первых, надо понизить частоту, указывал он; чем ниже частота, тем дальше распространяется звук в плотной водной среде и тем больше радиус действия сигнала. Во-вторых, ухо лучше слышит и лучше различает на фоне шумов не монотонный, а прерывистый звук. Поэтому Норрис предпочел подзывать дельфина сериями мощных щелчков, максимальная энергия которых лежит и пределах от 2 до 4 кГц. Как и в Пойнт-Мугу, для предварительной дрессировки дельфина часть бухты огородили сетями. В августе, после первой экскурсии по бухте. Кеики перевели в плавучую вольеру в 1.5 км от Оаху, где было намечено проводить скоростные испытания (см. лаву 9). Одновременно с обучением Кеики Норрис занимался подготовкой самки крупнозубого дельфина Steno bredanensis к опытам по глубоководному погружению. За 4,5 месяца это животное, получившее имя Поно, обучилось среди всего прочего толкать носом рычаг, приводивший в действие два соединенных кабелем зуммера—один подводный и второй, находящийся на поверхности. Увы, с Поно у Норриса ничего не получилось. Когда ее вывели в море, она сразу же стала проявлять непослушание, нырять не только по команде, но и по собственной инициативе и возбужденно кружить вокруг катера, не слушая сигналов зуммера. Неподалеку показались плавники трех небольших акул, и Поно метнулась в море. Катер погнался было за ней, но потом сбавил ход, чуть не наткнувшись на еще одну акулу—четырехметровую. Поно разок выпрыгнула из воды где-то в отдалении и навсегда исчезла среди волн. Видимо, она предпочла покинуть район, занятый акулами. А тех созвал, вероятнее всего, именно зуммер. Акул привлекают как раз такие низкочастотные прерывистые сигналы, какие издает зуммер. Это явление было продемонстрировано сотрудниками морской лаборатории университета Майами еще в 1963 году [4]. Таффи Дельфин по имени Таф Гай* включился в нашу работу в мае 964 года и, надо сказать, включился безо всякого желания. Имя cвое он приобрел за два года участия в спектаклях, которые устраивались в приморском парке города Санта- Моника. В отличие от большинства бутылконосых дельфинов он был агрессивен, даже опасен. Чуть что он приходил в неистовство и начинал бодаться и кусаться. Он не любил, когда у него в бассейне спускали воду, и весь свой гнев обращал на служителей, которым приходилось в это время там убирать. Позже, уже в Пойнт- Мугу, наш старший ветеринарный врач Сэм X. Риджуэй однажды сказал, что у нас был шанс оказаться хозяевами первого в мире дельфина-людоеда. -------------------------------------------------------------------------------- *В переводе с английского означает драчун.—Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- И у нас Таф Гай прожил бы бесславно, если бы им не заинтересовалась лаборантка Риджуэя Дебора Даффилд. Все лето 1964 года по вечерам и выходным дням Дебби дрессировала Таф Гая и старалась завоевать его расположение. Долго она ходила вся в синяках и шрамах от укусов, но, в конце концов, дело пошло на лад. К концу лета Таф Гай—теперь его стали называть Таффи — начал слушаться. Дебби приучила его носить поноску и позволять надевать на глаза присоски из губчатой резины, после чего мы сумели заняться изучением эхолокационных способностей Таффи. А во время съемок кинофильма «Дельфины идут служить во флот» Дебби удалось даже заставить Таффи полным ходом проплыть сквозь обручи, укрепленные на краю нашего 15-метрового бассейна. Осенью Дебби вернулась в свой колледж, а Таффи, теперь уже послушный, но все еще вспыльчивый, начал делать карьеру. Вначале Сэм Риджуэй думал использовать его в опытах по физиологии глубоководных погружений, проводимых в барокамере. Но, увидев, насколько Таффи исполнителен, Сэм переменил планы: Таффи стали готовить к глубоководным погружениям в открытом море. Основные навыки: возвращение по сигналу, поиск предмета, лежащего на дне,— Таффи усвоил еще под руководством Дебби. Теперь его учили ходить в сбруе. Уходя на глубину, Таффи должен был нести на себе датчики и передающее устройство для сообщения телеметрических данных на поверхность. Крепить приборы на дельфинах негде, стало быть, требуются сбруя и привычка носить ее. В конце сентября 1964 пода Таффи впервые принес со дна бухты, с глубины 6 м, металлическое кольцо. Через несколько месяцев он освоился со сбруей, научился следовать за катером и доставал кольцо с глубины 9 м, а более глубоких мест в бухте не было. Мы бы справились и быстрее, но шли проливные дожди, наполненная ливневыми потоками бухта временами становилась попросту пресноводной, и мы не рисковали выпускать в нее Таффи. В отчете дрессировщиков за декабрь месяц говорилось, что Таффи безукоризненно является на зов. Сигнал подавался с помощью водонепроницаемой лампы-вспышки из комплекта спасательного снаряжения морских летчиков. Ее узкий луч проникал в воду всего на несколько метров, но слабые щелчки, которыми сопровождается каждая вспышка, Таффи слышал за полкилометра и немедленно направлялся домой. И это несмотря на то, что бухта буквально кишела мидиями и прочими организмами, которые производили очень похожие звуки. В отчете говорилось не только об успехах. Упоминалось, что Таффи дважды укусил дрессировщика, будучи недоволен то ли им, то ли своей работой. В феврале 1965 года Таффи переехал в плавучую вольеру в океане, где глубина достигала 24 м. В спокойный день, когда прибой был небольшим, его доставили на носилках к берегу и выпустили в тихом глубоком месте. К колечку на сбруе дельфина был прикреплен 15-метровый поводок, который держал Уолли Росс, стоявший на палубе катера. Мы опасались, что Таффи может не вернуться на зов, особенно если его что-нибудь напугает. Вряд ли Росс сумел бы удержать Дельфина, вздумай тот вырваться на волю. Но поводок пригодился, хотя и не для того, для чего был предусмотрен. Освобожденный из носилок Таффи оказался рядом с Моррисом Уинтермэнтлом—Моррис был в числе тех, кто переносил дельфина через полосу прибоя. Они давно знали друг друга: Моррис работал в парке в Санта-Моника в ту пору, когда там же находился и Таффи, и хозяином у них был тот же Уолли Росс. И Росс, и Уинтермэнтл перешли к нам после того, как парк закрылся. Увидев рядом с собой дельфина. Моррис шлепнул его по голове, толкнул к катеру и направился к берегу. Таффи извернулся, росился вслед за Моррисом и чуть не сбил его с ног. Моррис остановился — Таффи спокойно лег рядом. Моррис вновь толкнул дельфина в море, побежал к берегу и, оглянувшись, увидел, что Таффи несется прямо на него. Уинтермэнтл выставил руку, чтобы становить дельфина, и тут же на ней сомкнулись челюсти Таффи. Дельфин явно не хотел расставаться с Моррисом. Тогда Росс натянул поводок. Между ним и дельфином началась короткая, но неистовая борьба, во время которой Моррис выбрался на берег. Таффи наконец, покорился, подплыл к катеру и последовал за ним к плавучей вольере. Дельфина пригласили туда с помощью лампы-вспышки, несколько раз вывели и ввели, проверили, все и в порядке, и оставили в новом доме. В рапорте Сэма Риджуэя о событиях этого дня говорилось, что к вечеру создалось впечатление, что Таффи освоился на новом месте. За неделю Таффи научился доставать кольцо с глубины 35 м. Не прошло и двух месяцев со дня переезда Таффи в морскую вольеру, как в одно прекрасное утро нас встретил на берегу шторм. Ветер дул прямо с моря со скоростью 33 км/час, а порывами до 55 км/час. Нашей первой мыслью было: Как там Таффи? Мы видели вольеру, когда она оказывалась на гребне волны. Один ее угол почти погрузился в воду под тяжестью налипших водорослей. Но с высоты пирса было видно, что Таффи на месте и ритм дыхания у него нормальный. Любопытно, что ни разу ни один дельфин не пытался выпрыгнуть из вольеры, хотя легко мог это сделать. Вольера Таффи, как и многие другие сооружения, была задумана Моррисом Уинтермэнтлом и построена ого руками. Она имела размеры 5Х5 м, состояла из сетей, подвешенных к 200-литровым бочкам, и возвышалась над водой на 0,6 м. Таффи мог преодолеть это препятствие не задумываясь, но ни он, ни какой- либо другой дельфин этого не делали. Немного успокоившись при виде Таффи, скачущего на волнах в неповрежденной вольере, мы призадумались: Как же нам его накормить? Длись шторм хоть неделю, дельфин не умер бы от голода, но мы не хотели, чтобы он почувствовал себя покинутым. Мы позвонили командованию надводных судов воздушной базы военно-морского флота. Естественно, - ни один из имевшихся там 25-метровых катеров не мог выйти в море, и в данный момент мы ничего не могли предпринять, чтобы добраться до вольеры. На следующий день ветер ослаб, но море оставалось неспокойным. Катера из гавани по-прежнему не выходили. Кто-то заговорил о добровольце. Может быть, доброволец возьмется доставить к вольеру мешок с рыбой? Но прибой был слишком силен и практически непреодолим. Нашел выход Сэм Риджуэй. После полудня он выпросил на базе вертолет и сам забрался в кабину с ведром рыбы. Сидя в открытой двери винтокрылой машины, зависшей в 9 м над водой, он бросил вниз рыбину. Нам с пирса было видно, как Таффи, высунувшийся из воды при приближении вертолета, внезапно нырнул и тут же появился на поверхности. Одна за другой падали в воду рыбины, и не было никакого сомнения в том, что дельфин ныряет за ними, а потом, выставляя голову над волнами, дожидается следующей. В этот день Таффи получил с неба 7 кг рыбы. На следующее утро нам удалось добраться до вольеры на амфибии и вывезти оттуда Таффи. Многие из наших коллег сочли бы соседство военной базы помехой научной работе. Но кто из них смог бы вот так, по телефонному звонку, мигом достать подъемный кран, бульдозер, амфибию, самолет или вертолет, как только в них возникнет нужда? Мы еще больше оценили всю выгоду такого соседства, когда нам, некоторое время спустя, пришлось искать двух дельфинов, потерявшихся в море (см. главу 9). Опыты по глубоководным погружениям возобновилась, и скоро Таффи стал нырять за кольцом на глубину 75 м. «Силаб-2» Как раз в это время, в июле 1965 года, мы получили неофициальное приглашение (слово неофициальное в данном случае означало, что хозяева никаких расходов на себя не берут) принять участие в осуществлении проекта «Силаб-2». Подводный дом «Силаб-2» собирались установить на морском не на глубине 60 м возле Ла-Хойи, у берегов Калифорнии. Эксперимент намечено было провести в августе 1965 года. В подводном доме должны были жить три смены акванавтов (каждая по две недели), возглавляемые бывшим астронавтом коммандером* Скоттом Карпентером, получившим редкостную должность начальник дна. Карпентер собирался жить в подводном доме месте с двумя первыми сменами, то есть целый месяц. За общую подготовку и проведение эксперимента отвечало Управление исследований военно-морского флота. Кто-то из Управления побывал у нас в Пойнт-Мугу и, побеседовав с нами, предложил нам принять участие в эксперименте. После детальных переговоров с персоналом Силаба. в том числе и с некоторыми из акванавтов, мы приняли приглашение. Решив, что в Ла-Хойю отправится Таффи, мы наметили для него два задания. Первое задание дельфина - участие в инсценировке спасения заблудившегося акванавта. В принципе, заблудиться под водой очень легко, стоит только потерять из виду подводный дом. В прибрежных водах Калифорнии на глубине 60 м в условиях слабой освещенности и донной мути дальность видимости может уменьшиться до 1,5—2 м, так что вышедшие из дома акванавты в любое время могут потерять ориентировку. А потеря ориентировки означает верную смерть, как только кончится запас дыхательной смеси в баллонах акваланга**. Даже попытавшись сплыть на поверхность, акванавт все равно не смог бы спастись лишком долго он находился под давлением 7 атмосфер. Его кровь полностью насыщена сжатыми газами, и при подъеме на поверхность, означающем быстрый спад давления, она вскипела бы, как вскипает газированная вода, когда с бутылки снимаю пробку. А это означает неминуемую гибель. Так как оставалось всего шесть недель до спуска под воду торой смены акванавтов, с которой должен был работать Таффи, нам пришлось принять простейший вариант сценария операции спасения, чтобы дельфин успел разучить свою роль. Сценарий был основан на том, что акванавты будут выходить из подводного дома на дно только попарно. Мы решили сделать так: спасаемый и спасатель выйдут из дома с зуммерами, на звук которых мы научим плыть Таффи; спасатель включит зуммер, и когда Таффи подплывет к нему, прицепит к сбруе дельфина линек и выключит сигнал зова; спасаемый, услышав, что зуммер товарища выключился, включит свой; Таффи направится к спасаемому, и тот, отцепив линек от сбруи, получит в руки путеводную нить, ведущую к подводному дому. -------------------------------------------------------------------------------- * Соответствует званию капитана 111 ранга в нашем флоте.— Прим. перев. ** В подводном доме и по выходе из него акванавты дышали гелиево-кислородной смесью, находившейся под давлением 7 атмосфер. — Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- Условность инсценировки состояла хотя бы в том, что акванавты все время будут находиться рядом друг с другом: отдаляться, от товарища им запрещала инструкция. Но это нас не волновало. Нам надо было показать принципиальную возможность создания системы аварийного ориентирования акванавтов, в которой участвовал бы дельфин. Предположительно эта система могла бы выглядеть так: снаружи на подводном доме закреплена катушка с линьком, к концу линька прикреплено кольцо; акванавт, выходя на дно, берет с собой зуммер; по сигналу зуммера дельфин ныряет, подходит к катушке, подхватывает носом висящее кольцо и несет его, разматывая линек, акванавту, подавшему сигнал тревоги. Второе задание Таффи было еще проще. Таффи должен был носить с поверхности на дно и обратно мелкие предметы, например инструменты. В случае острой необходимости Таффи мог оставить к подводному дому, скажем, медикаменты гораздо быстрее, чем медлительное многоступенчатое подъемно-спускное устройство со шлюзовыми камерами, соединявшее подводный ом с надводным судном обеспечения, так что эту работу тоже можно было рассматривать как спасательную. В начале августа в Пойнт-Мугу началась подготовка дельфина к работе на Силабе. Прежде всего Таффи должен был заучить последовательность передвижения. На дно, на глубину 18 м. уходили два наших водолаза с зуммерами, а дрессировщик Уолли Росс оставался в катере на поверхности. По сигналам зуммеров Таффи плыл сначала к первому водолазу, затем, не поднимаясь на поверхность, ко второму, а потом к Уолли Россу. И каждый из них давал дельфину рыбу. Таффи был доволен такой игрой, все шло хорошо. И тогда мы решили исключить поощрение на дне, чтобы акванавтам не приходилось носить с собой мешки с рыбой, каждый раз поощряя дельфина за усердие. Таффи стал получать рыбу только на поверхности после завершения маршрута. Девять дней он работал хорошо, но на десятый, прекрасно выполнив первый заход, он отказался нырять к водолазам. То же повторилось и в последующие три дня: первый заход выполнялся отлично, затем следовал отказ работать. Не было никаких признаков того, что Таффи заболел, и мы пришли к выводу, что он попросту не согласен с новой системой вознаграждения за труды. Кто-то нашел простое решение: пусть при первом погружении Таффи сам доставляет на дно мешок с рыбой, прикрепленный к его сбруе; раз он так настаивает, пусть сам себе носит награду. На первых порах нас это предложение выручило, но позже нам все же удалось установить систему некаждоразовых случайных поощрений, так что акванавтам о рыбе особенно беспокоиться не приходилось. И все же каждый день во время первого рейса к Силабу Таффи доставлял на дно мешок с рыбой. Мы давно уже имели возможность убедиться, что Таффи различает людей индивидуально. Он узнавал своих даже тогда, когда внешне их преображали скафандры, маски и акваланги. Акванавтам тоже следовало научиться спокойному обращению с этим большим животным и запомнить порядок действий. Поэтому мы пригласили акванавтов Джона Ривса и Кеннета Конда, которым предстояло работать с Таффи, к нам в Пойнт-Мугу. Они провели у нас неделю, знакомясь с дельфином и участвуя в тренировках. Прежде чем перевезти Таффи к месту расположения Силаба, в Ла-Хойю доставили плавучую вольеру со снятыми сетями. Ее собрали на берегу, переправили через полосу прибоя, оборудовали сетями и поставили на якорь в 200 м от «Беркоуна»— большой транспортной баржи, надводной базы Силаба. 13 сентября Таффи доставили на вертолете из Пойнт-Мугу в Мишн-Бэй (Сан-Диего). Там его перенесли на катер, доставивший дельфина в вольеру. Два дня он нырял на глубину 50 м в стороне от Силаба, отправляясь на вызовы водолазов базы амфибий из Коронадо.—его надо было приучить к перемене воды и пугающему шуму, который производили под водой мощные генераторы Беркоуна. Оба эти фактора, особенно шум генераторов, могли повлиять на поведение Таффи. 16 сентября Таффи должен был начать работу с Ривсом и Конда. При первой попытке дельфин отказался нырять. Нырнул он только на шестой раз и пробыл под водой 4.5 минуты. За это время он побывал в поле зрения Конда и подплыл к Ривсу настолько близко, что тот мог коснуться дельфина рукой. Вел он себя беспокойно, о переносе груза или линька не могло быть и речи. Вероятнее всего, дельфина пугали тросы, кабели, шум генераторов и огни Силаба. На следующий день Ривс и Конда отошли от подводного дома на 30 м, поближе к месту предварительных погружений животного, где помех было значительно меньше. Там Таффи работал безупречно. Он переносил инструменты и почту с поверхности на дно, передавал конец линька от одного акванавта другому—всего он совершил семь успешных погружений, каждое длительностью чуть больше минуты. На третий день он сделал еще семь рейсов, работая с Ривсом и Конда—на этот раз - возле самого подводного дома. Мешок с рыбой, доставленный дельфином, был у Конда. Во время одного из погружений, как раз в тот момент, - когда Конда привязывал линек к сбруе дельфина, Таффи внезапно потребовал награды. Конда замешкался, дельфина это явно рассердило, ждать он не захотел и поплыл к Ривсу, но на прощанье шлепнул Конда по голове лопастями хвоста. Акванавты с удовольствием оставили бы Таффи служить почтальоном до самого конца работ на Силабе. но у нас не было денег, чтобы оплачивать расходы на содержание дельфина и обслуживающего персонала в командировке в течение такого долгого срока. Мы продемонстрировали, что дельфин может работать и может быть полезен, и этого нам было достаточно. В полдень 18 сентября Таффи подозвали к десантной барже, стоявшей в нескольких сотнях метров от Беркоуна. Там он заплыл на носилки, его подняли из воды и погрузили на катер. Катер доставил Таффи на берег, а оттуда его переправили в Пойнт-Мугу вертолетом [5]. Поиски затонувшей стартовой тележки беспилотной крылатой ракеты «Регулюс» После нашего выступления на «Силабе-2» к нам стали относиться гораздо серьезнее. На примере Таффи было показано: дельфина можно обучить так, что он станет ценным помощником в экспериментах, требующих присутствия человека под водой. Помощником, которого не очень смущает необычное окружение, который работает быстро и точно, которому можно доверять. Ни один человек не сумел бы так точно ориентироваться под водой по акустическому сигналу и так часто повторять погружения на глубину 60 м. как это делал наш питомец. Месяцем позже Таффи снова оказался первопроходцем. В районе Пойнт-Мугу близилась к концу программа испытаний беспилотной крылатой ракеты Регулюс-2. Регулюс запускался на тележке, которая отделялась в воздухе и падала в океан, откуда ее предполагалось извлекать для повторного использования. Но найти ее на дне было очень трудно. Пропало подряд семь тележек, хотя к ним были прикреплены маркировочные приборы, окрашивающие воду над местом падения тележки на дно. Это лишний раз говорит о том, как нелегко водолазам искать даже крупные предметы в мутной непрозрачной воде. Руководитель испытаний Регулюса, узнав об участии Таффи в эксперименте Снлаб-2, приехал к нам, чтобы выяснить, нельзя ли использовать Таффи при поисках затонувших тележек. Именно для такого рода работ мы и собирались дрессировать дельфинов, но у нас еще не было ни методики поиска, ни маркировочных приборов, которые дельфин мог бы устанавливать возле найденных объектов. У нас был лишь дельфин, первый дельфин, о котором мы могли со всей уверенностью сказать, что он плывет на звуковой сигнал в открытом море. И мы знали, что он плывет по поверхности к точке, расположенной над акустическим маячком и только там ныряет прямо вниз. И хотя до полной технической готовности нам было далеко, у нас все-таки уже имелся способ узнать, в каком месте на дне лежит тележка, если на ней установлен зуммер. Мы решили попробовать. И вот в день запуска носилки с Таффи были доставлены на границу опасной зоны. Состоялся запуск, тележка упала в воду, и к месту падения заспешила амфибия с Таффи на борту. Дельфина выпустили в море, но он не нырнул. У нас хватило уверенности утверждать, что это означает лишь одно: зуммер не работает—он либо разбился, либо при ударе об воду нарушились контакты с батареей питания. И действительно, водолазы нашли под водой сорвавшуюся с тележки батарею питания зуммера, хотя самой тележки разыскать им не далось. Итак, первая попытка кончилась неудачно. Зато при следующей попытке, в конце октября, все прошло как нельзя лучше. Зуммер работал, Таффи нырнул к нему, за дельфином последовали водолазы и вытащили из- под воды тележку стоимостью 4700 долларов [6]. Мы могли бы использовать этот способ и при последующих запусках Регулюса, но ракетчики пошли по другому пути. Они снабдили тележку парашютом, который оставался на поверхности оды, даже когда тележка лежала на дне. В конкретных условиях испытаний применить маркировочный парашют было проще и менее хлопотно, чем иметь дело с дельфином. Участие в поисках боеголовок противолодочных ракет Поиск тележки «Регулюса» завершился успехом, но выявилась полная наша неподготовленность к подобным операциям. И мы срочно занялись разработкой более точных способов маркировки предметов, найденных дельфином на морском дне. Целых два месяца Таффи носил маркировочные приборы разных конструкций к предметам, издававшим, под водой акустические сигналы. Первый такой прибор представлял собой буек, соединенный намотанным на катушку линьком с кольцом, которое дельфин нес на носу. Стоило дельфину сбросить кольцо на дно рядом с найденным объектом, как линек освобождался и буек всплывал. Теперь линек указывал водолазу путь к лежащему на дне объекту. На основе этой конструкции был разработан еще один вариант маркировочного прибора, в котором кольцо и буек заменялись чашкой, изготовляемой из стирофома (теплоизоляционного пенопласта) или из синтактного пенопласта (сцементированные пустотелые стеклянные шарики, которые в отличие от стирофома выдерживает давление воды без изменения линейных размеров), чашка насаживалась дельфину на нос. Спереди торчал грибообразный свинцовый якорек. Когда дельфин сбрасывал чашку рядом с маркируемым предметом, якорек падал на дно, и чашка сплывала на стравливающемся линьке. Но самым безотказным маркировочным прибором оказалось все же металлическое кольцо, к которому был прикреплен линек, намотанный на веретенообразный поплавок. Когда дельфин нес кольцо к донному звукоизлучателю, линек просто стравливался с поплавка. Само собою разумеется, пользоваться этим прибором можно было только тогда, когда катер дрессировщика оказывался почти над звукоизлучателем, лежащим на дне. Вся эта техника и методика ее применения находились еще в стадии разработки, когда последовало новое приглашение принять участие в поисках затонувшего объекта, так что в намечающейся операции нам вновь предстояло полагаться лишь на самые примитивные маркировочные приспособления. На этот раз предложение использовать дельфина поступило от морского арсенала на Гавайях, отвечавшего за периодические испытания действующего военно-морского вооружения. Таким испытаниям, в частности, подлежали противолодочные ракеты типа ASROS («ASROS» «Anti-Submarine Rocket»*). Выбрав наугад ракету и удалив из ее боеголовки взрывчатку, боеголовку оснащали комплектом контрольных приборов и запускали снаряд. Всестороннюю оценку качеств боеголовки можно было произвести по показаниям этих контрольных приборов только после отыскания самой боеголовки. Наиболее трудной частью операции было как раз отыскание боеголовки после того, как она падала на дно на глубину 60 м. снастить ее акустическим маячком не составляло особого труда, но, как я уже говорил, во-первых, подводные звуковые пеленгаторы весьма несовершенны, а во-вторых, водолазам могут помешать течения. Вдобавок, по правилам техники безопасности водолазы должны работать группами посменно, причем следующая смена наверху должна быть в полной готовности на случай, если что-нибудь случится с группой, находящейся на дне. На глубине 60 м водолазы, пользующиеся обычными аквалангами, могут вести активный поиск всего лишь несколько минут, после чего надолго выключаются из работы. И если Таффи сумеет найти боеголовку, это поможет сберечь много сил и времени, хотя доставать ее со дна все равно придется водолазам. Перед началом испытаний у острова Сан-Николас, в 130 км от берегов Калифорнии, была собрана плавучая вольера. Таффи оставили туда по воздуху и дали ему несколько дней на то, чтобы привыкнуть к новым условиям, хотя особой необходимости в этом не было. Во время запуска и поиска все шло, как было задумано. Ракету запустили с эсминца, боеголовка исчезла в воде, с вертолета, дежурившего у границы запретной зоны, заметили место падения и сбросили там буек. К буйку направился корабль поиска, и вслед за ним на катере отправилась и наша команда. Замыкал колонну Таффи, пристроившийся на кормовой волне катера, он уже освоил этот прием, помогавший ему совершать длительные скоростные заплывы. -------------------------------------------------------------------------------- * Anti-Submarine Rocket — противолодочная ракета.— Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Возле буйка Блэр Ирвин, наш ответственный за маркировку, дал Таффи плоское металлическое кольцо и стал следить, где он с ним нырнет. Таффи нырнул. Блэр подвел туда катер и дал вынырнувшему Таффи еще одно кольцо. Дельфин вновь нырнул и вернулся без кольца. Рассудив, что дельфин оставил оба кольца возле боеголовки, лежащей на дне прямо под катером, Блэр бросил на дно два маркировочных прибора и сообщил об этом на корабль поиска. Водолазы спустились на дно вдоль линьков маркировочных приборов, вскоре обнаружили боеголовку и подняли ее со дна. Через год Таффи с тем же успехом вновь участвовал в поисках боеголовки. На этот раз мы на всякий случай доставили к месту испытаний еще одного дельфина— упоминавшуюся ранее Пег (бывшую Базз-Базз). Но Таффи легко выполнил задание, и Пег даже не выпускали в море. Поиски учебных мин Операции поиска боеголовок были засекречены, хотя и вовсе не потому, что в них участвовал Таффи. Просто в то время, в 1966—1967 годах, противолодочные ракеты были новейшим оружием. Но секретность секретностью, а слухи пошли. Пошли слухи, что мы располагаем способом находить затонувшие объекты, оснащенные акустическими маячками. И тут же последовал новый вызов на помощь (опять же неофициальный—теперь вы понимаете, что означает это слово). Он исходил от младшего офицера минной части Тихоокеанского флота США, расквартированной в Лонг-Биче в Калифорнии. Не поможет ли Таффи искать учебные мины, которые будут ставить с самолетов близ острова Санта-Роза во время запланированных испытаний? У нас уже было много дельфинов, которые могли работать в открытом море, но Таффи оставался первым кандидатом на участие в подобных операциях: у него был нужный опыт и ему мы доверяли больше, чем кому-либо из остальных животных. Кроме того, речь шла о новом и неизвестном для нас деле: акустические маячки будут стоять на всех минах и будут работать все разу. Ни один из наших дельфинов, в том числе и Таффи, еще не трудился в такой обстановке. Мало того, у нас не было оборудования, чтобы проверить заранее, сможет ли он работать, когда со всех сторон будут раздаваться похожие друг на друга звуковые сигналы разной интенсивности. Но мы решились на выезд, хотя, как и во время наших предыдущих вылазок к артиллеристам и ракетчикам, дело попахивало авантюрой. Транспортировку дельфинов решено было организовать по-новому. Вместо того чтобы доставлять Таффи в Порт-Хьюним и там перегружать его на корабль поиска с флотской авиабазы, мы намеревались отправить дельфина в плавучую вольеру у острова Санта-Роза, за 90 км от Пойнт-Мугу, прямым рейсом на вертолете. Такой способ транспортировки мы еще ни - разу не применяли и решили предварительно попрактиковаться. Мы отвезли дельфина по имени Редай на авиабазу и оттуда отправили его вертолетом в Пойнт-Мугу. Когда вертолет завис над плавучей вольерой, Редая, лежащего на носилках, опустили на воду через спасательный люк, затем подняли и вновь установили носилки с дельфином в вертолете. Операция прошла без заминок, и тогда мы повторно спустили на воду носилки с дельфином. Следом спустились в воду два дрессировщика и освободили животное из носилок. Редай тут же принял пищу и стал исполнять команды, хотя до этого никогда не летал на вертолетах. Оставалось только удивляться приспособляемости этих животных. Готовились мы, готовились, а все пришлось делать по-старому. День, на который был назначен перелет Таффи, оказался нелетным, стоял туман, и Таффи отправили кораблем. К четырем асам дня, через час после доставки, он был готов к работе. Группы водолазов с подводными звуковыми пеленгаторами приступили к работе несколькими часами ранее и уже обнаружили и подняли со дна три мины из двадцати одной поставленной. Задувал ветер, океан был неспокоен. Мартин Конбой, Ралф Пеннер и Блэр Ирвин—три наших дрессировщика—с трудом поспевали за дельфином на катере. Но Таффи ничуть не мешали волны, не смутила его и многочисленность акустических маячков. Время от времени он подплывал к катеру за новым маркировочным прибором—кольцом с линьком, намотанным на поплавок. В выборе цели он не колебался, но дрессировщики не могли сказать, делал ли он это наугад или руководствовался интенсивностью сигналов, достигавших его слуха. Но, получив очередное кольцо, он иной раз сбрасывал его далеко в стороне, хотя следующую мину метил чуть ли не под катером, остававшимся все это время на месте. За остаток дня Таффи нашел и промаркировал девять мин. остальные девять нашли водолазы. В результате мы получили письменную благодарность от адмирала, командующего минными подразделениями Тихоокеанского флота. В письме было указано, что дельфин и его дрессировщики работали производительнее чем водолазы, и что благодаря их помощи срок операции удалось сократить вдвое. Как подчеркивал адмирал, это была немалая помощь, потому что подъем мин требовал участия четырех тральщиков и корабля обеспечения. Исполнено отлично,—оценивал нашу работу адмирал, а на флоте такой оценкой гордятся. Письмо заканчивалось приглашением участвовать в будущих подобных операциях. И через год, (В марте 1968 года), мы вновь отправились искать мины. На этот раз мы осуществили задуманную доставку дельфинов по воздуху. Таффи и второй дельфин Раскал были подняты из морской вольеры в Пойнт-Мугу и после часового перелета опущены в вольеру у острова Санта-Роза. И на этот раз их сопровождали трое наших сотрудников — Блэр Ирвин и старшины Билл Скронс и Дон Ноулс. Они запаслись маркировочными приборами—чашками, надеваемыми дельфинам на нос. И вновь океан был неспокоен. Волнение было сильнее, чем в прошлый раз, скорость ветра порывами доходила до 50 км/час. Боясь, что менее опытный Раскал не справится с работой при такой погоде, дрессировщики оставили его в вольере и вывели в море одного Таффи, следуя за ним на двух малых катерах. Волны были настолько высоки, что экипажи катеров то и дело теряли друг друга из виду. Им было не до наблюдений: все время приходилось откачивать воду из катеров. А Таффи работал — и менее чем за два часа обнаружил и промаркировал шесть мин. За то же время работавшие рядом группы водолазов нашли всего пять мин. В полдень дрессировщики увели Таффи на отдых в вольеру и все же выпустили в море Раскала. За полчаса он нашел две мины и пометил несколько камней и коробок от минных парашютов. Тогда его вернули в вольеру и вновь выпустили Таффи. Поиски мин продолжались еще два дня. Таффи нашел еще несколько мин. Продолжал трудиться и Раскал. но он сбрасывал чашку с носа не так точно, как Таффи. В полдень на третий день операция закончилась, Таффи и Раскала подняли на вертолет и доставили обратно в Пойнт-Мугу. Оба дельфина, главным образом все же Таффи, оказали существенную помощь морякам, несмотря на тяжелые условия работы. Они промаркировали 17 из 51 обнаруженной мины, что весьма ощутимо сократило срок операции. Продемонстрировав способность дельфинов находить и маркировать предметы по акустическим маячкам на глубинах до 60 м, мы вернули Таффи Сэму Риджуэю, который готовил опыты по становлению предельной глубины, на которую могут нырять дельфины. Но это уже предмет следующей главы. Одновременно мы продолжали дрессировать морских млекопитающих, относящихся к иным биологическим видам, чтобы становить их пригодность для работы в открытом море. Моррис Уинтермэнтл поймал двух тихоокеанских белобоких дельфинов — мы их называли лэгами*. они были переданы дрессировщику зоологу Джону Холлу. Уолли Росс обучил нырять на большие глубины нескольких калифорнийских морских львов и молодого обыкновенного тюленя. В морском аквариуме Сиэтла мы приобрели двух косаток. Их тоже начали дрессировать. -------------------------------------------------------------------------------- * От латинского названия этого вида Lagenorchynchus.— Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Работа в открытом море была существенной частью наших исследований, в ослом направленных на изучение морских млекопитающих. Ведь даже у близких - видов дельфиновых физиология и поведение различны, а физиология и поведение морских львов и тюленей принципиально иные, чем у дельфинов. И чем больше мы будем знать об этих различиях, чем большее число видов животных будет изучено, тем больше пользы от этих знаний смогут получить люди. Трудно представить себе лучшую базу для таких исследований, чем та, которой мы располагали. Мы могли вести серьезные работы в области физиологии, в области изучения органов чувств, изучения болезней и этологии различных видов животных. В то же время, слегка изменяя методы и цели, мы могли использовать часть полученных результатов для практических - нужд, что приносило нам известность, поддерживало нашу репутацию и переубеждало скептиков. Участие в эксперименте «Силаб-2» и в поисках мин гораздо более понятным и наглядным образом продемонстрировало потенциальные возможности нашей деятельности, чем, скажем, публикация в научных журналах результатов работ в строго научной манере изложения. Подготовка к участию в эксперименте «Силаб-3» Именно по этой причине мы согласились принять участие в эксперименте «Силаб-3». Подводный дом «Силаб-3» предполагалось установить на дне океана на глубине 130 м. то есть в два аза глубже, чем подводный дом «Силаб-2». На сей раз мы получили гарантии на финансирование и расценили это как признание наших прежних заслуг. Но мы понимали и другое: если нам дастся добиться успеха и на «Силабе-3», наше положение окончательно упрочится. И мы взялись за дело. В ходе эксперимента «Силаб-3» мы собирались продемонстрировать практические приемы использования не только бутылконосых дельфинов, но и белобоких дельфинов, калифорнийских морских львов и даже обыкновенных тюленей. Мы были уверены, то, пройдя курс обучения, они смогут нырять на глубину 130 м. В умах у нас зрели идеи, как улучшить методы и оборудование, которые мы применяли во время эксперимента «Силаб-2». Например, мы предполагали, что дельфинов и морских львов удастся обучить заходить в открытый люк подводного дома, и тогда акванавтам не придется даже надевать гидрокостюмов, чтобы получить и отправить посылку [7]. И еще мы собирались продемонстрировать методику спасения потерявшего ориентировку акванавта, при которой линек подается с катушки, укрепленной на стене подводного дома. Первым делом мы взялись за обучение лэгов и морских львов погружениям на глубину 130 м, применяя методику дрессировки, отработанную еще в период обучения Таффи, который, кстати, нырял в это время уже на глубину 165 м. Перед началом работы мы усовершенствовали самую важную часть нашего оборудования — тренировочный звукоизлучатель. Дрессируя Таффи, мы пользовались самодельным аппаратом, изготовленным из рулевой баранки автомобиля, подвешенной за ось, на которой кропились зуммер и ртутный переключатель. Баранка, расположенная в горизонтальной плоскости, опускалась под воду на электрическом кабеле. Дрессировщик включал зуммер с палубы катера, животное должно было нырнуть и толкнуть баранку. При толчке срабатывал ртутный переключатель, и зуммер умолкал. К сожалению, на баранке не было глубиномера, и глубину её погружения определяли по меткам на кабеле, поставленным через каждые 3 м. Отсчет глубины получался неточным, потому что мы не могли учесть ошибок, вызываемых течениями и сносом катера. Чтобы устранить эти ошибки. Сэм Риджуэй сконструировал новый аппарат. Баранку заменила пластиковая трубка длиной 0,75 м. В трубке располагался акустический маячок и датчики глубины и температуры воды. На нижнем конце трубки был укреплен выключатель, снабженный поршеньком со штоком. Когда дельфин или морской лов толкали носом шток, маячок выключался. Этим новым аппаратом мы пользовались при обучении животных для участия в эксперименте «Силаб-3». В мае 1967 года, когда мы только-только начали дрессировку; нам представилась возможность познакомить животных с оборудованием, близ которого им предстояло работать. По окончании эксперимента Снлаб-1, во время которого 4 акванавта прожили 1 дней на глубине 58 м у берегов Бермудских островов, их подводный дом был передан лаборатории противоминной обороны в Панама-Сити, штат Флорида, и переименован в «STEP» («Submerged Test Engineering Platform»*). Теперь STEP была погружена на глубину 18 м, и на ней проверялись различные узлы и детали «Силаба-3». Нам представился случай отправить на STEP наших животных, и мы решили не упускать его. 12 мая четверо дрессировщиков, три бутылконосых дельфина, два морских льва и молодой обыкновенный тюлень погрузились на самолет и отправились в Панама-Сити в шестинедельную командировку. Глубоководные погружения были временно прекращены. -------------------------------------------------------------------------------- * Подводная инженерно-испытательная площадка.— Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- На корпусе STEP мы установила катушку со спасательным линьком. Таффи научился по специальному сигналу подплывать к катушке, подхватывать носом укрепленное на линьке кольцо и нести ого, волоча следом линек, на 33 м в сторону, - где дельфина ожидал водолаз. При этом заводилась пружина катушки, и под ее действием линек сам наматывался обратно по мере приближения водолаза к STEP. Все наши животные, кроме тюленя Гордо, научились не бояться незнакомых водолазов и подводного дома, а морские львы привыкли даже носить от водолаза к водопаду мелкие посылки. Один только тюлень Гордо плохо чувствовал себя в Панама-Сити и отказывался работать, хотя перед поездкой нырял у нас на глубину 26 м. По возвращении всей группы в Пойнт-Мугу мы возобновили подготовку к погружениям на большие глубины. Нам хотелось обучить животных доставлять посылки прямо во входной люк «Силаба-3». Мы знали, что ничего невозможного в этом нет: во время эксперимента «Силаб-2» в подводный дом через входной люк дважды проникали дикие морские львы. Совершив несколько вдохов и сжатой гелиево-кислородной атмосфере дома, они быстро возвращалась на поверхность. Значит, с морскими львами,—а возможно, и с дельфинами—не происходит ничего страшного, когда при подъеме по мере уменьшения внешнего давления сжатый газ в легких расширяется и бурно выделяется наружу. Неопасно это и для человека, умеющего владеть собой. Опасности он подвергнется только в том случае, если, потеряв самообладание, будет пытаться сдержать вырывающийся газ. Тогда у него в легких появятся разрывы, затем возникнет воздушная закупорка и выдох станет невозможным [8]. Чтобы определить, как будет вести себя дельфин, сделавший несколько вдохов сжатого газа, после того как газ начтет расширяться. Сэм Риджуэй провел несколько опытов в большой барокамере. На время этих опытов к телу дельфина с помощью резиновых присосков крепились датчики пульса, затем животное укладывали в контейнер с водой и вкатывала контейнер в барокамеру. Звук дыхания дельфина улавливался установленным в барокамере микрофоном и транслировался наружу через громкоговоритель. Опыты начали с небольшого повышения давления в барокамере, поднимая его до уровня давления на малых глубинах и, рассчитывая постепенно увеличивать глубину, если дельфин успешно справится с выходом газа. Давление в камере быстро поднимали до заданной величины, выжидали, пока дельфин сделает два-три вдоха, и тут же быстро понижали давление до нормального. Используя эту методику, Сэм Риджуэй установил, что дельфин не сопротивляется выходу из легких газа, находящегося под давлением 10 атмосфер (это соответствует глубине погружения 90 м), и при этом с животным ничего особенного не происходит. Что будет при больших давлениях, мы проверить не могли так барокамера не была на них рассчитана. Но мы имели основания надеяться, что дельфины, как и морские львы, войдя в подводный дом «Силаб-3» и, совершив там несколько вдохов, вернуться на поверхность моря целыми и невредимыми. Обучение входу в люк подводного дома представляло собой особую проблему. Как уже говорилось ранее, дельфины не любят тесных проходов. Чтобы преодолеть эту боязнь потребовалась долгая тренировка на макете подводного дома, который мы соорудили из списанного понтона от противолодочной сети. Понтон имел длину 3,5 м и диаметр 1.8 м. Его поставили вертикально, прорезали в днище отверстие диаметром 1,2м - такого размера должен был быть входной люк подводного дома «Силаб-3», вставили по бокам два иллюминатора, сняли с понтона крышку и вместо нее установили прозрачную полусферу так, чтобы человек, находящийся внутри, видел все происходящее снаружи. Получившийся колокол укрепили в вертикальном на стальных стойках, заделанных в бетонные блоки, по 500 кг весом каждый и затопили на глубине 18 м. Морские львы подныривали в колокол совершенно спокойно и дышали в его сжатой атмосфере. Дельфины же, Таффи и Раскал, появлялись в отверстии колокола, высовывали из воды носы, но дышать явно не желали. Окончательно убедившись в этом, мы приняли решение: оставлять посылки в «Силаб-3» будут морские львы. И лишь на всякий случай мы поручили Блэру Ирвину отработать запасной вариант почты с дельфинами. По этому варианту дельфин должен был класть посылку на стальную сетку под люком подводного дома. Акванавты могли бы взять с нее посылку, не покидая подводного дома. К этой работе готовили двух бутылконосых дельфинов Раскала и Раундер (они должны были быть дублерами Таффи на всех прочих операциях), обучая их класть посылки на площадку из проволочной сетки на глубине 36 м. Работа шла полным ходом, когда поступило сообщение, что эксперимент «Силаб-3» отложен на более поздний срок. Нас это мало встревожило—наоборот, мы надеялись использовать отсрочку, чтобы получше подготовить животных. Гораздо серьезней озаботила нас новая весть: изменяется запланированная глубина установки подводного дома. В июле 1967 года было принято решение перенести подводный дом с глубины 130 м на глубину 180 м непосредственно в ходе опыта. А в марте 1968 года решение вновь пересмотрели: подводный дом с самого начала должен был находиться на глубине 180 м. Узнав об этом, мы с удвоенной энергией взялись за обучение животных погружениям на большие глубины. Мы начали опасаться, что за оставшееся время не успеем освоить глубину 180 м. И действительно, мы столкнулись с трудностями и препятствиями разного рода, но часть из них все же сумели преодолеть, хотя и сами того не ожидали. Сильнее всего нас огорчила смерть морского льва Моки, который под руководством наших дрессировщиков достиг больших успехов, освоив под конец глубину 165 м. Болезнь сразила Моки внезапно: в пятницу, уходя с работы, мы оставили его здоровым и невредимым, а в понедельник нашли мертвым. Установить причину его смерти не удалось. Два других морских льва, Делия и Топо. заразились нематодой - легочным червем. Это самый распространенный и часто смертельный недуг для морских львов, но своих питомцев нам удалось вылечить. К концу курса обучения Делия одолела глубину 150 м, а Топо—210 м. Он нырял глубже, чем предполагалось установить подводный дом «Силаб-3». совершая путь туда и обратно за 4 минуты 14 секунд. В июне 1968 года и Таффи, наконец, не только достиг, но и превысил глубину постановки подводного дома: он нырнул на 206 м и вернулся обратно за 2,5 минуты. Спуск и подъем длились одинаковое время. Обучение других дельфинов шло труднее. Раундер, например, склонна была во время погружения заняться охотой. Частенько она появлялась на поверхности с рыбиной в зубах, подплывала к катеру, словно показывая добычу дрессировщику, а затем съедала ее. Попытки надеть на нее намордник оказались безуспешны, и Раундер пришлось исключить из числа кандидатов в участники нашей работы на «Силабе-3». Раскал и Сай, заменившая Раундер, тоже непрочь были пообедать вместо того, чтобы работать. Вдобавок, они то и дело отказывались следовать за катером Блэра Ирвина на глубокие места. Иногда Сай после долгих уговоров отправлялась на занятия, но, нырнув два-три раза, внезапно исчезала. Находила ее обычно у другого берега бухты Мугу, куда она добиралась, видимо, вдоль дна. Чтобы добиться послушания, мы поместили животных в плавучую вольеру, причаленную к списанной барже в 11 км от берега. После этого они стали вести себя лучше, прекратили отлынивать от занятий и, в конце концов, освоили глубину 167 м. Пока Блэр Ирвин дрессировал бутылконосых дельфинов, Джон Холл занимался с двумя тихоокеанскими белобокими дельфинами по имени Пэт и Пинатс. Они были куда менее строптивы. В августе 1968 года Пинатс ныряла на глубину 60 м, а Пэт доставляла металлическое кольцо водолазу, находившемуся в 120 м т катера на глубине 18 м. В октябре Джон прекратил работу с Пинатс и сосредоточил свои усилия на подготовке Пэт. В декабре (а по плану подводный дом предполагалось поставить на дно именно в декабре) Пэт ныряла на 183 м. Интересно, что вниз она шла быстрее, чем наверх: на погружение у нее уходило от 41 до 53 секунд, а весь путь туда и обратно она проделывала за 1 минуту 53 секунды, то есть быстрее, чем Таффи. К концу января она одолела глубину 213 м [9]. В начале 1969 года, когда наши животные были готовы к работе, эксперимент «Силаб-3» отложили на неопределенный срок виду возникших осложнений. Их оказалось настолько много, что, в конце концов, эксперимент отменили. Мы сожалели об этом, но не считали, что зря потеряли время на подготовку животных. Наоборот, мы понимали, что приобрела ценнейший опыт. Наши дрессировщики доказали, что морских львов, бутылконосых дельфинов и тихоокеанских белобоких дельфинов (последних никто и никогда к работе в условиях открытого моря не готовил) можно обучить нырять на глубину 213 м. Даже неудачи со строптивыми животными пошли нам на пользу: мы поняли, что по темпераменту и способности учиться животные сильно отличаются друг от друга, и пришли к мысли, что желательно разработать методику предварительного отбора кандидатов для обучения работам в открытом море. Интересно отметить, что вспыльчивые животные с независимым нравом, таким, как у Таффи, по-видимому, более сообразительны и впоследствии оправдывают доверие в большей степени, чем их сородичи со спокойным характером. Методы и аппаратура, разработанные в период подготовки к эксперименту «Силаб-3», позволили нам резко ускорить обучение работе в открытом море. В мае 1969 года мы всего за 6 недель сумели приручить двух морских львов, Джуно и Си Фоке, настолько, что дрессировщик мог безбоязненно выводить их в открытое море, где они в течение месяца освоили 30-метровую глубину. Совершенно неожиданным оказалось для нас то обстоятельство, что животные разных видов вполне терпимо относятся друг к другу. Обнаружили мы это случайно, когда однажды Билл Скронс вывел Таффи на урок за 3,5 км от станции и туда же следом за ним прибыл Роланд Раффлер с двумя морскими львами. Обычно мы старались избегать близкого соседства разных животных во время занятий, боясь, прежде всего путаницы с подводными сигналами. Но тут Скронс решил проверить, что же произойдет на самом деле. Он послал Таффи на глубину 198 м и через 20 секунд после того, как дельфин выключил зуммер и начал путь наверх, повторно включил подводный звуковой сигнал и отправил в глубину морского льва Топо. Животные несомненно повстречались по пути, потому что Таффи вскоре вынырнул, а Топо выключил зуммер. Эксперимент повторили, и снова дельфин и морской лев повели себя так, словно никаких изменений в привычной обстановке занятий в этот день не произошло. Морские млекопитающие могут стать бесценными помощниками человека. Им можно доверять, они обладают разносторонними способностями, они легко делают то, чего не в состоянии сделать водолаз-человек. Они могут стать участниками наших научных изысканий и практических работ под водой. И добиться этого— вполне в наших силах. Примечания 1. В статье У. Э. Эванса и Р. М. Хоуген «Экспериментальное изучение эхолокационных способностей морского льва Zalophus californianus(Lesson) (cм. журнал «Bulletin of the South California Academy of Sciences», том 62, часть 4, стр. 165—175, 1963) говорится, что Рокси не проявила способности к эхолокации предметов под водой. 2. Мой рассказ о работе с Рокси заимствован из неопубликованного доклада У. Э. Эванса и Ф. Г. Вуда. Краткое описание опытов с Рокси имеется в главе «Эксперименты с ластоногими в открытом море», включенной в книгу У. Э. Эванса и С. Р. Хармона Поведение и физиология ластоногих (под ред. Р. Дж. Харрисона и др., изд-во «Эггплтон-Сенчери-Крофт», 1968). В этой главе речь идет о Zalophus № 1 (это и есть Рокси) и о Zalophus № 2—другом морском льве, нырявшем на глубину 60 м. 3. Р. Э. Бэйли написал статью о работе с Базз-Базз «Дрессировка атлантического бутылконосого дельфина Т. Truncatus с целью выпуска в открытое море». Статья опубликована в качестве отдельного выпуска «Технической информации Испытательной станции морской артиллерии», №3838, июль 1965 год. Есть и более поздняя публикация на эту тему—статья Блэра Ирвина Подготовка морских млекопитающих к работе в открытом море (см. журнал «Marine Technology Society Journal», том 4, № 3, стр. 47— 2, 1970). 4. Обучение Кеики описано Томасом Дж. Лэнгом и Кеннетом С. Норрисом в статье «Дрессированные дельфины в открытом море» (см. журнал «Science», том 147, № 3661, стр. 1048—1050, 965). История с Поно изложена в статье Кеннета С. Норриса, Говарда А. Болдуина и Дороти Дж. Сэмсон «Погружение дрессированного дельфина вида Steno bredanensis в открытом океане» (см. журнал «Deep - Sea Research», том 12, стр. 505—509, 1965). О реакции акул на низкочастотные прерывистые звуки говорится в статье У. Дж. Уисби, Д. Р. Нелсона и С. X. Грюбсра Восприятие звуков у Elasmobranch’ов» вошедшей в сборник Морская биоакустика под ред. У. Н. Таволга, выпущенный издательством «Пергамон пресс» в 1964 году. 5. Подробно об участии Таффи в эксперименте «Силаб-2» говорится в статье Ф. Г. Вуда и С. X. Риджуэя «Использование дельфинов в программах типа «Человек в море», включенной в сборник «Опыт 45-дневного пребывания человека на глубине 62,5 м» под ред. Д. С. Паули и Дж. П. Клэппера (cм. ONR Report ASR —124, март. 1967). 6. Рассказ о том, как Таффи нашел и промаркировал тележку Регулюса, напечатан в отдельном информационном выпуске, изданном отделом печати Тихоокеанского ракетного полигона 0 декабря 1965 года. В несколько ином духе это событие описано в статье Брюса Кэссиди, опубликованной в «Argosy» в марте 1968 года. Поскольку стиль этой статьи весьма отличается от стиля научных и технических публикаций, ее следует процитировать: «Плавая в зеленой полосе прибоя N-cкой бухточки, затерянной среди изрезанных берегов Калифорнии, 180-килограммовый бутылконосый дельфин хладнокровно ждет специального подводного сигнала. По этому зову он понесется искать на морском дне тележку ракеты стоимостью 4700 долларов. Поиск займет всего несколько секунд. У опытных водолазов-людей на это может уйти несколько часов. На берегу дюжина техников и лаборантов с хронометрами, наушниками и ларингофонами дежурит, чтобы сделать еще одну запись в журнале испытаний самого выпестованного и тщательно проверенного детища космического века... С востока в горячем небе появился сверкающий предмет и с громом пронесся в сторону моря. Дельфин, шевеля плавниками, мельком глянул на него, увидел, как падает в океан тележка, и услышал издалека всплеск и бульканье, с которыми 4700 долларов налогоплательщиков ушли на дно бухты. Но вот его слуха достиг звук «пинг-пинг-пинг». Его приучили—это команда «ищи». И он нырнул искать, остроносый, лоснящийся, как резина. На берегу его обслуга, улыбнувшись, берется за карандаши. Потом нам сообщат, что он плыл под водой со скоростью 24 узла—скоростью, невероятной даже для дельфина. Скрипя и пощелкивая, бутылконосый поводит головой, ловя отзвуки щелчков, отразившихся от мишени. Еще несколько секунд, и перед ним, точно в том месте, где указал дельфину его эхолокатор, смутно вырисовывается корпус тележки. Он встряхивает головой и сбрасывает пластиковое кольцо, которое нес на носу. На поверхность океана мгновенно устремляется привязанный к кольцу поплавок. Вдоль соединяющего тросика пойдут вниз водолазы и легко обнаружат тележку. Поручение выполнено, бутылконосый круто разворачивается на 180° и катит к причалу. Он выныривает, и вновь улыбается обслуга. А дрессировщик, рот которого растянулся до ушей, протягивает дельфину награду за найденное приспособление для запуска космического оружия, стоимостью 4700 долларов,—рыбешку ценой 17 центов. Статья называется «Улыбчивый парнишка, - веселый серый морской гигант». 7. В подводный дом «Силаб» подавалась дыхательная смесь, находившаяся под давлением, равным давлению окружающей среды. Акванавты могли покидать дом и входить в него через открытый круглый люк в полу. Принцип действия этой конструкции можно проиллюстрировать с помощью простого опыта: опустите перевернутый стакан в таз с водой, и вы увидите, что вода, сжимая воздух, войдет в нижнюю часть стакана, но целиком его не заполнит. 8. При длительном пребывании человека в условиях повышенного давления наступает предельное насыщение организма жатым газом. Если после этого давление быстро понизится, газ выделится в виде пузырьков, что может привести к кессонной болезни. Но если аквалангист, быстро погрузившись на большую глубину и с сделавший там всего несколько вдохов, быстро же поднимется на поверхность, сжатые газы не успеют раствориться в его крови до полною ее насыщения, и человек испытает болезненные ощущения в значительно меньшей степени. Что произойдет с дельфином в такой ситуации, мы не знаем. Вероятно, он также должен испытать нечто вроде кессонной болезни, хотя, с другой стороны, скорее всего морские млекопитающие менее чувствительны к таким явлениям. Дельфин, совершивший вдох в подводном доме «Силаб-3», оказался бы именно в такой необычной для него ситуации, которую нельзя отождествить ни с его привычными кратковременными погружениями, ни с длительным пребыванием человека на большой глубине. 9. Джон Холл описал свою работу с Пэт и Пинатс в статье «Дрессировка тихоокеанских белобоких дельфинов вида Lagenorchynchus obliquidens с целью выпуска в открытом море» (см. «Техническую информацию Военно-морского подводного центра», № 200, август 1970 года). Глава седьмая ГЛУБОКОВОДНЫЕ ПОГРУЖЕНИЯ Обитание в водной среде создает целый ряд трудностей для животных дышащих воздухом. Их дыхание лимитировано внешними условиями и требованиями, которых не знают наземные животные. Хотя дельфины есть повсюду, хотя их приручают, о природе их дыхательной функции почти ничего неизвестно. Но она должна управляться особым образом, иначе их жизнь в воде была бы невозможна. Лоуренс Ирвинг, 1941 Каким образом попадают в пасть кашалоту чрезвычайно подвижные глубоководные кальмары—приманивает ли он их, или преследует—нам неизвестно. Но нам прекрасно известно, что кашалот ищет их на глубине до 1,2 км, и даже глубже, причем он может оставаться там значительно больше часа. Для млекопитающего, которое происходит от наземных животных и дышит воздухом, подобный образ жизни исключительно сложен. Некоторые из родственников кашалота, представители семейства клюворылых китов, хотя они и меньше по размерам, но в искусстве нырять на глубину ни в чем не уступают своему родичу-гиганту. Мелкие китообразные, как мы полагаем, таких глубин не достигают, но есть свидетельства, что обыкновенный дельфин, хорошо известный своей привычкой «седлать» волну, расходящуюся от носа корабля, по ночам охотится за рыбой и головоногими на глубине 240 м, а это тоже не мало. Тюлени и морские львы сохранили связь с сушей и, следовательно, менее приспособлены к водному образу жизни, чем дельфины и киты. Но некоторые из ластоногих ныряльщики хоть куда! Известно, что антарктический тюлень Уэдделла может нырять на глубину 610 м. Один тюлень пробыл под водой 43 минуты, достигнув при этом глубины 200 м. Для теплокровного животного, дышащего атмосферным воздухом, умение столь долго пребывать в мире холода, мрака и всесокрушающего давления—это замечательное достижение. Так как же оно распоряжается тем количеством кислорода, которое несет в легких и которого, на первый взгляд, не должно хватать для совершения глубоководных погружений? Как оно противостоит не только прямому физическому воздействию давления, но и последствиям быстро сменяющих друг друга процессов компрессии и декомпрессии организма? Человек удивительно хорошо приспособлен для ныряния, хотя для него, наземного животного, подводный мир—стихия намного более чуждая и грозная, чем для его младших братьев, давным-давно обосновавшихся в водном царстве. Возможно, мы лучше оценим проблемы, которые приходится решать морским млекопитающим при погружениях на большие глубины, если перечислим, чем грозит человеку слишком длительное пребывание на чрезмерной глубине. По крайней мере, уже 6000—7000 лет человек совершает набеги на дно морское, добывая жемчуг, дорогие кораллы, губок и различные виды съедобных животных. Главным действующим лицом тих набегов был нагой ныряльщик, достигал он дна с помощью камня, а область его вторжения ограничивалась прибрежной зоной с 30- метровыми глубинами. Даже индейцы племени лукаян, ловцы жемчуга в Карибском море, славившиеся как прекрасные ныряльщики, на большие глубины, вероятнее всего, не опускались (хотя, как говорят, они умели задерживать дыхание на 15 минут). Знаменитые японские «ама»—женщины водолазы, трудятся уже выше 2000 лет на глубинах от 15 до 24 м. С возрастом они теряют слух и у них усиливается предрасположенность к легочным заболеваниям. Ловцы жемчуга с островов Тихого океана опускаются глубже—до 42—45 м, но некоторые из них расплачиваются за это, заболевая странным недугом—«тараваной», что означает «падение в приступе безумия». В разных местах приступы тараваны протекают по-разному. Они сопровождаются головокружением и рвотой, заканчиваются частичным или полным параличом, а бывают и случаи смертельного исхода. Таравана как-то связана с режимом дыхания. Ее не знают ныряльщики острова Мангарева, отдыхающие между погружениями по 12—15 минут, а искатели жемчуга островов Паумоту, ныряющие на те же глубины, - но гипервентилирующие легкие частыми и глубокими вдохами на протяжении 3—10 минут между погружениями, страдают от тараваны. Самыми глубоководными ныряльщиками в мире являются, повидимому, греческие охотники за губками. Они достигают глубин порядка 56 м. (Рассказывают, что один, теперь уже легендарный, ныряльщик в 1906 году достал потерянный якорь с глубины 60 м *.) С античных времен до нас дошли рассказы о тяжести труда, болезнях и недолгой жизни тогдашних средиземноморских ныряльщиков, но обследования, проведенные уже в наши дни, показали, что их нынешние потомки менее всех прочих профессиональных ныряльщиков страдают от физиологических нарушений. На этом основании делается даже вывод, что за сотню с лишним поколений у потомственных ныряльщиков могла-де выработаться и закрепиться невосприимчивость к воздействию глубоководных погружений. Так это или не так, сказать трудно. Но когда в руки охотников за губками попал мягкий водолазный скафандр со шлемом, изобретенный в 1837 году Августом Зибе, и они стали оставаться на глубине дольше, чем их предки, половина из тех, кто работал в скафандре, скончалась в течение года. Лишь постепенно, действуя методом проб и ошибок на протяжении многих лет, греки сумели разработать водолазные правила, которыми определялась длительность пребывания под водой, безопасная скорость возвращения на поверхность и допустимая периодичность погружений. Потомки тех «шлемоголовых» и теперь, по общему мнению, могут дольше всех собратьев по профессии работать на морском дне. Но если до изобретения водолазного костюма греческие охотники за губками пользовались репутацией мирных и добросердечных людей, то, начав пользоваться «шлемом», они совершенно преобразились и превратились «в кучку крикливых пьянчуг. В гавани они только и знают, что напиваются в честь того, что вернулись живыми, и пытаются с помощью спиртного набраться храбрости на новый поход» [1]. -------------------------------------------------------------------------------- * Рекорд глубины для ныряльщика, не пользующегося никаким подводным снаряжением, равен 73 м. Он принадлежит специалисту по спасанию экипажей из подводных лодок Роберту Крофту. Но это именно рекорд, а не рабочее погружение с выполнением какого-то задания на глубине. Едва достигнув 73-метровой отметки. Крофт немедленно начал подъем.— Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- С чисто теоретических позиций очень трудно, представить себе ныряльщика, уходящего под воду глубже, чем на 30 м. Уже на гой глубине, как подчеркивается в учебнике для водолазов военно-морского флота США, ныряльщик подвергается давлению 4 атмосферы. Его легкие, имеющие на поверхности объем около 6 литров, сжимаются там до 1.5 литров, то есть почти до так называемого остаточного объема, соответствующего полному выдоху. Дальнейшее погружение может вызвать травму легких вследствие сжатия грудной клетки или вдавливания диафрагмы в грудную полость. При этом кровь и лимфа выжимаются в альвеолы и бронхи, где имелся остаточный воздух под меньшим давлением. Ныряльщикам - туземцам с тихоокеанских островов вряд ли об этом известно, да послужит им это неведение во благо. Это внешнее «сжатие» весьма опасно, хотя сопротивляемость ему колеблется в широких пределах. Но это только одна из опасностей, которым подвергается глубоководный водолаз в мягком скафандре. При повышенном давлении в больших количествах начинает растворяться в крови азот. И если водолаз долго находится на глубине, его кровь и ткани тела успевают до предела насытиться газом. При медленном подъеме на поверхность растворившийся газ успевает выделиться из крови и тканей тела через легкие в процессе нормального дыхания. Но если водолаз станет подниматься быстро, излишки азота выделятся в виде пузырьков непосредственно в сосудах и тканях тела, как это происходит в бутылке с газированной водой, когда ее открывают. Эти пузырьки вызывают мучительные боли, а в более острых случаях—паралич и смерть. Хотя раньше всех, еще в древности, столкнулись с этой декомпрессионной болезнью охотники за губками и жемчугом, она получила свое нынешнее общепринятое название кессонная болезнь» в XIX веке, когда ее трагические последствия испытали на себе рабочие, спускавшиеся в кессоны, где при повышенном давлении устанавливали быки мостов и прокладывали туннели под реками. Единственный способ избежать кессонной болезни—это постепенно снижать давление, так чтобы растворившийся в крови азот выделялся, не образуя пузырьков в сосудах и тканях тела. Многие считают, что ныряльщику, уходящему под воду без - акваланга или мягкого скафандра со шлемом, кессонная болезнь не грозит. Он мало времени проводит на дне, сжатого воздуха не вдыхает, остатки воздуха в его легких выжимаются в бронхи, откуда газ в кровь не поступает. Все это верно, если говорить об однократном погружении, но, когда ныряльщик уходит под воду несколько раз подряд, в его крови постепенно накапливается избыточное количество азота. И в конце серии погружений человек должен ощутить какие-то признаки кессонной болезни. В действительности дело так и обстоит, и кессонная болезнь под различными названиями хорошо известна ныряльщикам-профессионалам, хотя они могут и не понимать сути происходящих с ними явлений. В качестве примера приведу убедительный опыт, который проделал над собой один офицер-медик датского военно- морского флота: совершив подряд несколько погружений на глубину 20 м в учебном бассейне, он ощутил симптомы кессонной болезни [2]. Есть только один путь для того, чтобы избежать накопления избыточного количества азота в крови: надо нырять с большими интервалами, в течение которых полностью восстанавливается нормальная концентрация азота в организме. Таравана ловцов жемчуга с островов Паумоту остается для нас загадкой. В отличие от кессонной болезни она может проявиться в виде внезапного и полного паралича в тот момент, когда ныряльщик находится на значительной глубине. Еще удивительнее, что жертвы тараваны не ощущают болей. Нет никаких сомнений в том, что таравана - это разновидность кессонной болезни, но мы пока не поняли, почему она так отличается от обычной формы и что именно ее вызывает. После изобретения акваланга стало широко известно о коварном действии сжатого азота, именуемом азотным отравлением, однако в узком профессиональном кругу об этом явлении знают же 150 лет. Первыми испытали на себе азотное отравление водолазы, надевшие металлический шлем Зибе. С ними вдруг начинало твориться что- то странное. Они начинали ощущать непреодолимое желание ловить руками рыбок, пуститься в затейливый танец и совершенно забывали о работе. Бывали случаи, когда водолаз собственной рукой перерезал шланги, подающие воздух в его шлем. Очень долго не удавалось понять, в чем здесь дело, но и сейчас это явление, которое капитан Жак-Ив Кусто назвал «зовом бездны», изучено далеко не полностью. Но под этим волнующим названием оно стало известно миллионам людей, да сослужит эта известность предупреждением беспечным и неосмотрительным аквалангистам. Азотное отравление подстерегает аквалангиста или водолаза в скафандре со шлемом, если он дышит атмосферным воздухом на глубине свыше 30м. Восприимчивость к отравлению носит индивидуальный характер, так что некоторые водолазы спокойно работают на глубине 60 м, а кое-кто не слышит «зова бездны» даже на глубине 90 м. Избавить человека от опасностей азотного травления может только переход на дыхательные смеси, не содержащие азота, например гелиево-кислородные. Сейчас принято читать, что сжатый азот, растворяясь в крови, действует подобно алкоголю или слабым анестезирующим и наркотическим средствам. Чем выше давление, тем - сильнее проявляется это действие, все более напоминая действие «веселящего газа»—закиси азота. Простым ныряльщикам, не имеющим ни аквалангов, ни мягких скафандров со шлемами, азотное отравление, видимо, не грозит. На большие глубины, туда, где существует опасность такого отравления, они попадают очень редко, бывают там недолго, кроме того, запас воздуха у них в крови и легких очень - ограничен. Но не исключено, что, сумей кто-то из них задержать дыхание на несколько минут и погрузиться на глубину свыше 60 м, как это делают морские млекопитающие, такой смельчак рисковал бы услышать «зов бездны». И, наконец, о последней опасности, подстерегающей ныряльщика на морском дне. Запасы кислорода, растворенного в его крови и тканях тела, постепенно истощаются, и как только концентрация углекислого газа в организме достигнет определенной величины, ныряльщик оказывается во власти безусловного рефлекса выдоха—вдоха. Избавить человека от этого рефлекса может только увлеченность работой или какое-нибудь неожиданное событие, полностью овладевающее ого вниманием: только в этих условиях человек не ощущает аноксии - недостатка кислорода в тканях тела и не чувствует непреодолимого желания повторить вдох. Итак, аноксия вследствие уменьшения концентрации кислорода в тканях тела при длительном пребывании на глубине, «сжатие» тела, декомпрессионная болезнь в ее различных проявлениях и азотное отравление—вот краткий перечень явлений, с которыми, по нашему мнению, должны сталкиваться морские млекопитающие, часто совершающие глубоководные погружения. И поскольку китообразные и тюлени выдерживают длительные погружения на значительные глубины безо всякого ущерба для себя ясно, что за миллионы лет жизни в воде у этих животных появились какие- то физиологические и анатомические особенности, защищающие от всех перечисленных факторов. Но ведь китообразные и ластоногие—это не единственные ныряльщики в животном мире. Есть много ныряющих птиц, есть такие полуводные животные, как бобры, выдры, водяные крысы и бегемоты, проводящие под водой немало времени. Все они ныряют неглубоко, но, тем не менее, их анатомия и физиология претерпела ряд изменений, позволяющих им подолгу находиться под водой. И многие важные открытия, касающиеся физиологии глубоко ныряющих животных, были сделаны именно благодаря изучению хорошо знакомых нам мелких животных, часто и подолгу бывающих на малых глубинах. Первооткрывателем в области физиологии погружения в воду является французский биолог Поль Бэр. Бэр интересовался широким кругом вопросов, и среди них— определением различий между чисто наземными и ныряющими животными. Около ста лет тому назад Бэр опубликовал отчет о своих опытах с утками, бобрами и ондатрами. Сравнивая утку, часть времени проводящую под водой, с курицей, которая является чисто наземным животным. Бэр отметил, что при насильственном погружении в воду утка затихает на несколько минут, а курица тут же начинает бешено бороться и гибнет быстрее, чем утка. Обнаружив, что в теле утки содержится примерно вдвое больше крови, чем в теле курицы. Бэр сделал вывод, что утка запасает вдвое больше кислорода, чем курица, и имению этим объясняется способность уток пребывать под водой длительное время. Доказывая вою гипотезу, Бэр проделал следующий опыт: выпустив часть крови из утки, он уравнял объемы крови утки и курицы и убедился, что обе птицы гибнут под водой одновременно. Позднейшие исследования показали, что разница в длительности погружения различных животных значительно превышает разницу в объемах крови. Следовательно, способность к длительному пребыванию под водой зависит не только от объема крови, но и от других особенностей, как анатомических, так и физиологических. В частности, выяснилось, что, когда животное погружается в воду, частота сокращений его сердечной мышцы уменьшается. Это замедление деятельности сердца — брадикардия—приводит к уменьшению поступления кислорода к мышечным тканям. В отличие от сердца и мозга мышцы могут некоторое время работать в анаэробном режиме (то есть без потребления кислорода) за счет собственного запаса, который восстанавливается, как только животное возвращается на поверхность. И, наконец, было обнаружено, что у ныряющих животных дыхательный центр малочувствителен к увеличению концентрации углекислого газа в крови. Это приводит, во-первых, к более полному использованию запасов кислорода, а во-вторых, к торможению рефлекса выдоха—вдоха. Физиологические механизмы, регулирующие деятельность организма под водой, как правило, начинают действовать с момента погружения (хотя, например, утке для этого достаточно принять позу, предшествующую нырку). Все они относятся к безусловным рефлексам и, по наблюдениям Лоуренса - Ирвинга (которого я цитировал в начале главы), присущи не только ныряющим животным, хотя у них эти механизмы развиты значительно сильнее. Брадикардия при погружении в воду имеет место, например, у всех наземных животных, а у некоторых людей она отмечается даже в тех случаях, если они просто погружают лицо в воду. Интересно, что у рыб брадикардия проявляется в обратном порядке—она возникает, когда рыбу вынимают из воды [3]. Лабораторные опыты с мелкими животными во многом прояснили физиологические явления, происходящие в организме при погружении, однако нам понятно еще далеко не все, потому что мы лишены возможности непосредственно изучать этих животных в естественных условиях. О физиологических особенностях китообразных можно только строить догадки на основании результатов исследований на палубах китобойных судов. Расчеты уровня метаболизма китообразных во многом приблизительны или основаны на предположениях. Даже по поводу того, на какую глубину ныряют киты, единого мнения нет. Одни считают, что киты ныряют очень глубоко, другие, указывая, что нам неизвестно, на какую глубину способен нырять кит, тем не менее, берут на себя смелость утверждать, что при длительном погружении не возникает никаких особых физиологических проблем. Примером того, сколь противоречивы мнения на этот счет, может служить дискуссия под общим заголовком «Достигают ли киты больших глубин?», которую поднял на своих страницах английский журнал «Нэйчур» в 1935 году. Дискуссию начал читатель Р. Б. Грэй. Грэй утверждал, что загарпуненный кит ныряет прямо вниз и всплывает рядом с местом погружения. следовательно, продолжал Грэй, о глубине, на которую нырнуло животное, можно судить по длине отданного гарпунного линя. Взрослый гренландский кит выбирает в таких случаях от 1280 о 1460 м линя, гренландский кит, еще не достигший зрелости,— т 730 до 1100 м, а детеныши—вдвое меньше. Взрослый самец кита-бутылконоса (вид не указан) выбирает 1300 м линя, самки и детеныши — вдвое меньше. Грэй считал, что это и есть те глубины, которых достигают киты. Известный английский цетолог доктор Ф. Д. Оммани высказал несогласие с утверждениями Грэя. По мнению Оммани. совпадение мест погружения и всплытия не может свидетельствовать о том, что раненый кит совершает нырок по вертикали, и, стало быть, длина вытравленного линя ни о чем не говорит. Более того, указывал Оммани. поведение животного в этих условиях нельзя читать естественным. В заключение Оммани высказал мнение, то в нормальных условиях киты ныряют не глубже, чем на 60 м. «Невероятно,—писал он,—чтобы животное могло выдержать большее давление». Грэй возразил Оммани. Он процитировал слова известного китобоя Уильяма Скорсби - младшего, подчеркнувшего, что длина бухт гарпунного линя, которые китобой держит наготове, определяется именно глубиной в месте промысла и лишь на очень глубоких местах длина выбранного линя зависит от размеров и силы добываемого животного. По мнению Грэя, эти слова Скорсби свидетельствуют о том, что раненый кит совершает вертикальный нырок. Утверждая, что раненый кит во время нырка достигает лишь привычных ему глубин, Грэй рассуждает следующим образом: «Если бы загарпуненный кит уходил глубже, чем то ему дозволено природой, он получил бы серьезные внутренние повреждения, которые лишили бы его сил и подвижности, а между тем тот же Скорсби пишет: «Часто кит, «всплывший после ранения, выглядел полным сил». В качестве дополнительного аргумента Грэй приводил рассказы о случаях, когда кит совершает такой глубокий вертикальный нырок, что линь обрывается, однако кит отнюдь не гибнет, раздавленный чрезмерным давлением, а уходит на свободу и даже может оправиться от раны: в руки китобоям попадали животные, в телах которых охотники обнаруживали старые гарпуны [4]. Не знаю, убедили ли эти доводы доктора Оммани. По-моему, пор еще некоторое время продолжался. Большой вклад в изучение ныряющих птиц и млекопитающих внес норвежский ученый Пер Ф. Шоландер. Его первая работа на эту тему, вышедшая в 1940 году, до сих пор остается единственной в своем роде по глубине и широте охвата темы. Поскольку труды Шоландера во многом помогли нам в наших исследованиях, я считаю необходимым вкратце рассказать о результатах, достигнутых норвежским ученым. По данным, полученным от китобоев, и по собственным наблюдениям за длительностью погружения китов самых разных видов Шоландер установил, что дольше всех способны пробыть под водой кит-бутылконос (2 часа) и кашалот (около часа). Он отметил, что перед погружением кит совершает несколько учащенных сильных вдохов, сопровождающихся фонтанами пара из дыхала. Вынырнув, кит отдыхает тем дольше, чем длительней было погружение, и вновь пускает фонтаны. Исследовав мышечные ткани кита-бутылконоса и кашалота, Шоландер обнаружил, что они содержат очень большое количество кислорода — почти половину всего запаса кислорода в организме. Тем самым Шоландер отчасти подтвердил ранее высказанную догадку, что в период пребывания под водой подача кислорода в мышечные ткани резко сокращается, а так называемая retia mirabilis («чудесная сеть»)—особая система кровеносных сосудов, развитая у китообразных, подает в это время кровь в обход мышц, снабжая кислородом только сердце и мозг. Исследование вопроса о том, страдают ли кессонной болезнью морские млекопитающие, Шоландер начал с прямых измерений глубин, которых достигают животные. Как уже было сказано, в то время эти глубины оценивались лишь предположительно, причем оценки разных ученых сильно расходилась между собой. Оммани, например, называл цифру 40 м, другие ученые—90 м. Известен был факт, что кашалот запутался в кабеле на глубине 275 м. известен был и другой факт: загарпуненный финвал нырнул и сломал шейные позвонки при ударе о дно, до которого было 502 м. Изобретательный Шоландер сконструировал простейший глубиномер, заполнив окрашенной водой стеклянную капиллярную рубку и запаяв ее с одного конца. После высыхания воды на внутренних стенках трубки оставался осевший слой краски. При погружении в воду трубка частично заполнялась с открытого конца, краска на стенках заполненной части растворялась и смывалась, и по соотношению длин окрашенной и неокрашенной частей трубки можно было рассчитать, на какой глубине побывал прибор. Откалиброванные в лаборатории трубки закрепляли с помощью легкой сбруи на телах обыкновенной - морской свиньи и нескольких тюленей. К сбруе привязывали рыболовную леску длиной 180 м с поплавком на конце. Животному давали несколько раз нырнуть на свободе, а потом вновь отлавливали его и снимали снаряжение. Наибольшая глубина погружения обыкновенной морокой свиньи составила 20 м, а полугодовалый серый тюлень при первом же погружении достиг 76-метровой отметки. Шоландер повторил эти измерения во время охоты на финвалов, прикрепив трубки к гарпунам и договорившись с китобоями, чтобы они не ограничивали движений раненых животных, натягивая гарпунный линь (что они обычно делают). Почти все загарпуненные животные ныряли и были еще живы, когда возвращались на поверхность. Финвал, нырнувший на наибольшую глубину—365 м, тащил потом за собой китобойное судно в течение получаса, прежде чем его добили. Но один легко раненный кит, ушедший на глубину 230 м, всплыв, лег на бок, выпустил несколько фонтанов и умер. Китобои утверждали, что такие случаи бывали не раз. Нельзя было со всей уверенностью утверждать, что этот финвал погиб от кессонной болезни, но Шоландер читал эту причину достаточно вероятной. По поводу того, испытали ли бы кессонную болезнь запутавшийся в кабеле кашалот и сломавший позвонки финвал, вернись они живыми на поверхность (о чем говорилось ранее), Шоландер не мог ничего сказать. Получив представление о глубинах, которых достигают китообразные и ластоногие разных видов. Шоландер произвел сравнительное исследование их легких и обнаружил, что чем большей глубины достигает данный вид животных, тем меньший объем имеют их легкие по отношению к размерам тела. Следовательно, рассудил Шоландер. чем глубже ныряет животное, тем меньшие количества кислорода оно несет в легких. Обнаруженная закономерность подтверждалась наблюдением, что тюлени перед тем, как нырнуть, или на самой начальной стадии погружения совершают выдох. Значит, от избыточного растворения газов в крови под давлением нырнувшее животное защищает себя тем, что берет с собой минимальное количество воздуха. Именно это избавляет животное от кессонной болезни при быстром возвращении на поверхность. Вдобавок, во время глубоководного погружения легкие сжимаются до остаточного объема и воздух выжимается из них в толстостенные хрящевые бронхи, где газообмена с кровью практически не происходит. Из всего этого следовало, что наибольшую опасность с точки зрения декомпрессионного поражения представляет собой не глубоководное погружение с быстрым возвращением на поверхность, а длительное пребывание на сравнительно небольшой глубине, где легкие не сжимаются до остаточного объема под давлением воды «Очень может быть,—писал Шоландер,—что кашалот и кит-бутылконос, ныряя, стремятся как можно быстрее пройти первые две сотни метров именно для того, чтобы избежать опасности декомпрессионного поражения при возвращении» [5]. Все сомнения по поводу того, каких глубин могут по собственной воле достичь кашалоты, отпали в 1957 году после опубликования доклада о 14 случаях, когда кашалоты запутывались в подводных кабелях. В шести случаях кабели лежали на глубинах от 900 до 1100 м. Число этих случаев слишком велико, чтобы опустить, что в кабеле запуталось тонущее агонизирующее животное, хотя и неясно, каким именно образом происходят эти печальные происшествия. Пока предложено - всего одно более или менее правдоподобное объяснение: кашалот, преследуя добычу у самого дна, стремительно несется вперед с широко раскрытой пастью, отставив нижнюю челюсть под большим углом; со всего хода зацепившись нижней челюстью за кабель он кувыркается (так бывает с дельфинами, попадающими в сеть) и при этом может безнадежно запутаться [6]. В начале главы я упомянул о том, что тюлень Уэдделла может задержать дыхание на 43 минуты и погрузиться на 600 м. образ жизни и непосредственная среда обитания этого животного побудили ученых заняться внимательным изучением тюленя Уэдделла — крупного подвижного животного, вес которого доходит до 450 кг. Обитая в антарктических водах, он часто попадает в такие ситуации, когда целой группе животных приходится дышать через единственное отверстие во льду. Доктор Дж. Л. Койман использовал эту особенность для регистрации глубины и длительности погружений тюленя Уэдделла. На взрослых тюленях закрепляли соответствующие датчики и выпускали животных в единственную отдушину в радиусе 1,5 км. Тюлени могли вернуться только к этой же отдушине, где с них и снимали все приборы. Койману удалось получить данные не только о глубине и общей длительности погружения, но и о скорости спуска и подъема. Оказалось, что, ныряя на глубину 300 м и более, тюлени опускаются и возвращаются с большей скоростью, чем при неглубоких погружениях. Конечно, они могли делать это, желая подольше побыть на глубине, но не следует забывать и о выводах Шоландера. Быть может, ныряя на большую глубину, тюлень Уэдделла инстинктивно стремится быстрее миновать опасную зону, пребывание в которой грозит ему кессонной болезнью. И вполне возможно, что он медленно возвращается на поверхность после неглубоких погружений именно по той же причине, по которой не торопится вернуться наверх водолаз, закончивший долгую работу на морском дне [7]. К моменту начала наших работ, то есть к 1960 году, общая картина взаимодействия различных биологических механизмов, срабатывающих при глубоководных погружениях, была очень неполной, а кое в чем и противоречивой. Всеми этими вопросами очень заинтересовался Сэм Хьюстон Риджуэй. первый ветеринарный врач наших питомцев. Мы познакомились с ним в ту пору, когда он был офицером и служил на военно-воздушной базе в Окснарде, по соседству с нами. Во флотских частях своих ветеринаров не было, - и, когда наши дельфины заболевали, мы, естественно, обращались за помощью к ведомству капитана Риджуэя. тем более что в этом случае нас не затруднял вопрос о стоимости лечения. Закончив военную службу, Риджуэй поступил к нам на станцию как вольнонаемный, и ему были поручены заботы о здоровье животных. Сэм — человек неисчерпаемой энергии, всеобъемлющей любознательности, изобретательного ума и цепкой хватки. Он проводил на станции целые дни, обычно заглядывал и по уик-эндам, чтобы проверить состояние животных и в случае нужды назначить курс лечения, а вечера посвящал писанию отчетов. За три года он добился международной известности как специалист по лечению морских млекопитающих, а еще двух лет ему хватило, чтобы стать известным физиологом. Первая работа Сэма была посвящена сравнению характеристик крови трех различных видов дельфинов. Это были: белокрылая морская свинья, о которой шла речь в главе 3, атлантический бутылконосый дельфин, обитающий на прибрежном мелководье (он может развивать скорость до 37 км/час, но никогда не считался самым быстрым пловцом среди китообразных), и тихоокеанский белобокий дельфин, или лэг,— животное, обитающее в открытом море, как и - белокрылая морская свинья, но уступающее ей в скорости плавания и, вероятно, в глубине погружения. Иными словами, в некоторых отношениях лэгов можно было читать занимающими промежуточное положение между бутылконосыми дельфинами и белокрылой морской свиньей. Важной частью работы было определение способности крови запасать кислород. Запас кислорода в организме зависит от концентрации красных кровяных телец и общего объема крови. До этого никто не пытался измерить общее количество крови у живого китообразного. Проводя также измерения на других животных, исследователь просто- напросто измерял количество крови, которое вытекало из умирающего животного, получая при этом заниженные и неточные результаты. 171 Сэм применил недавно разработанный безвредный способ, основанный на введении в кровь живого организма небольшой дозы радиоактивного йода. Через 10 минут после введения (предполагается, что за это время произойдет полное обращение крови и йод распределится в ней равномерно) у животного отбирается небольшая проба крови и определяется ее радиоактивность. По степени концентрации йода определяется полный объем крови. Количество красных кровяных телец измеряется стандартным лабораторным методом. Результаты для всех трех видов были поразительно несхожи. Отношение количества крови к весу тела белокрылой морской свиньи оказалось вдвое больше, чем у атлантического бутылконосого дельфина. Лэги заняли место точно посредине. Еще большие различия обнаружились в способности крови насыщаться кислородом. У белокрылой морской свиньи эта способность была втрое больше, чем у бутылконосого дельфина. Относительный вес сердца у белокрылой морской свиньи оказался в 1,4 раза больше, чем у атлантического бутылконосого дельфина (измерения проводились на животных, погибших по тем или иным причинам). Полученные данные очень хорошо согласовывались с тем, что было или считалось известным об экологии и поведении животных всех трех видов. Так удалось объяснить, почему белокрылые морские свиньи могут плавать быстрее и нырять глубже, чем бутылконосые дельфины [8]. Как указывалось ранее, при первых исследованиях физиологии ныряния животных насильственно погружали в воду. Трудно ожидать, чтобы дельфин или тюлень, привязанные к доске и опущенные под воду вопреки их желанию, вели себя точно так же, как если бы они ныряли по собственной воле. Более того, во время подобных опытов животные, случалось, гибли, хотя их не заставляли делать ничего такого, что выходило бы за пределы их возможностей. Успешное обучение дельфинов погружениям по команде дрессировщика в открытом море позволило Сэму Риджуэю провести уникальный опыт с участием Таффи. Во-первых, Сэм решил узнать, насколько глубоко может нырять Таффи. А во-вторых, он задумал проанализировать состав воздуха, выдыхаемого Таффи, в трех различных ситуациях: а) немедленно после всплытия с большой глубины, б) после задержки воздуха в легких на время, равное времени глубоководного погружения (при условии, что дельфин не уходит с поверхности) и в) после того, как дельфин преодолеет расстояние от одного водолаза до другого на глубине 20 м (то есть на малой глубине) за время, равное времени глубоководного погружения. В конце каждого опыта Таффи должен был поднырнуть под перевернутую воронку и выдохнуть в нее воздух, после чего взятые пробы воздуха доставлялись в лабораторию. Как видите, дельфину предстояло поработать и весьма основательно. К этому времени Таффи нырял уже глубже, чем на 180 м. Он обучился плыть под водой от одного водолаза к другому по вызову зуммера или другого акустического прибора. Старшине Биллу Скронсу надо было научить дельфина по команде задерживать дыхание на определенный срок в положении «лежа на поверхности», а затем отработать завершающий эффектный трюк— выдох под перевернутую воронку. Дельфин великолепно понял, его от него хотят, и, по словам Скронса, освоил новую систему выдоха за 10 минут. Место работы Таффи находилось в 8 км от станции. Обычно он «седлал» волну, расходящуюся из-под винта катера Скронса, и большую часть пути «ехал зайцем». Прибыв на место, Скронс опускал учебный прибор на предписанную глубину, включал зуммер, Таффи нырял, толкал носом шток, звук выключался, дельфин возвращался, не - всплывая, выдыхал воздух под воронку, и затем уже выпрыгивал на поверхность за наградой и свежим воздухом. По поведению дельфина и его эхолокационным щелчкам было ясно, что Таффи с момента погружения прибора в воду непрерывно следит за его местонахождением. Возможно, о глубине, на которой завис прибор, дельфин мог судить по интенсивности приходящего на поверхность сигнала. Как бы то ни было, дельфин всегда знал, на какую глубину ему предстоит нырять, и перед погружением на 150— 180 м гипервентилировал свои легкие, совершая 3—4 быстрых вдоха—выдоха. Поскольку он гипервентилировался даже в том случае, когда такое глубоководное погружение было первым погружением в этот день, можно утверждать, что он действительно знал, куда его пошлют, и его поведение не было связано с затратой сил во время предыдущего погружения, когда дельфину предстояло задерживать воздух в легких, оставаясь на поверхности, он не гипервентилировался, потому что не мог заранее знать, сколько времени ему прикажут не дышать. Всего Таффи совершил 370 глубоководных погружений. Полная длина кабеля, к концу которого был подвешен контрольный прибор, составляла 300 м, дельфин достигал этой глубины и возвращался обратно за 3 минуты 45 секунд. За время одного занятия—60 минут—он нырял 9 раз на глубину 200—300 м с интервалами 3—5 минут. Оставаясь на поверхности, Таффи задерживал воздух в легких в среднем на 4 минуты. Рекордное время задержки составляло 4 минуты 45 секунд *. -------------------------------------------------------------------------------- * Пег, проходившая подобный же курс обучения, могла задерживать дыхание же на 6 минут.— Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- Лабораторные анализы газовой смеси, выдыхаемой Таффи, полностью подтвердили гипотезу Шоландера. Они показали, что наибольшее количество кислорода Таффи расходует во время рейсов от одного водолаза к другому на малой глубине. В смеси, выдыхаемой дельфином после этого упражнения, содержалось сего 2% от нормального содержания кислорода в обычном атмосферном воздухе—уровень, при котором человек давно бы потерял сознание. Лежа на поверхности и не дыша, Таффи потреблял меньшее количество кислорода из имеющегося в его организме запаса. Но наименьшее количество кислорода затрачивал дельфин во время глубоководного погружения. Максимальная концентрация углекислого газа в выдыхаемой смеси наблюдалась после задержки дыхания на поверхности, а минимальная— после глубоководного погружения, хотя оно требовало от животного гораздо большей затраты сил. Полученные данные позволяют утверждать, что при погружениях глубже, чем на 90, кислород, запасенный дельфином в легких, диффундирует в кровь очень медленно. Вероятно, то же происходит и с азотом. Значит, Шоландер прав: декомпрессионное поражение угрожало Таффи не при быстром подъеме с большой глубины, а после длительного пребывания на относительно- малой глубине. Действие давления на грудную клетку Таффи водолазы наблюдали даже на 20-метровой глубине. Чтобы увидеть, как выглядит дельфин на глубине 300 м. Сэм приспособил к контрольному прибору подводную фотокамеру, и Таффи сфотографировал сам себя в тот момент, когда выключал зуммер. На снимке ясно видно, что грудная клетка дельфина обладает способностью значительно уменьшаться в объеме безо всякого ущерба для животного. Как это часто бывает, поставленные опыты не столько ответили на вопросы, сколько подняли новые. Непонятно, как Таффи мог активно действовать при столь низком уровне кислородного снабжения, который зарегистрировал Сэм. По расчетам Риджуэя, запасенного кислорода еле-еле должно было хватать для поддержания сердечной деятельности. А как же справлялся мозг, действие которого в бескислородном режиме невозможно себе представить? И, тем не менее, в поведении Таффи не было никаких признаков кислородной недостаточности [9]. Нам удалось обучить морского льва нырять по команде на глубину 230 м, а гринду— на 500. Как и в случае с Таффи, мы не можем утверждать, что это для них предел. Более того, мы были свидетелями того, как гринда по собственной инициативе нырнула на 610 м. Так трудами наших специалистов был пополнен запас знаний о том, как глубоко способны нырять морские млекопитающие и сколь долго они могут находиться под водой. И теперь мы имеем право сказать, что дрессированные китообразные и ластоногие могут доставлять человеку научную информацию с 500-метровых глубин в открытом море. Причем такую информацию, какой нельзя получить ни одним из известных нам способов. Примечания 1. Подробно рассказано о японских «ама» в книге «Физиология погружения и японские ама» (публикация № 1341 Национального исследовательского совета Национальной академии наук, Вашингтон, 1965). В книгу включена глава о ловцах жемчуга у островов Туамоту, написанная Э. Р. Кроссом. Материалы о греческих охотниках за губками большей частью взяты из статьи Питера Трокмортона в сборнике «Человек под водой», изд-во «Чилтон-букс», 1965. 2. Этот опыт провел на себе датский офицер П. Паулев. Его результаты он приводит - в своей статье «Декомпрессионная болезнь после нескольких погружений с задержкой дыхания», включенной в публикацию № 1341, о которой говорится в предыдущем примечании. 3. Опыты Поля Бэра с утками и мелкими ныряющими млекопитающими описаны в его книге «Лекции по сравнительной физиологии дыхания», вышедшей в Париже в 1870 году. О позднейших работах в этой области можно прочесть в следующих обзорах: Лоуренс Ирвинг «Дыхание ныряющих млекопитающих» см. журнал «Physiological Reviews», том 19, стр. 489—491, 1939); П. Ф. Шоландер «Животные в водной среде обитания: ныряющие млекопитающие и птицы» (см. сборник «Адаптация к среде обитания», изданный «Американским физиологическим обществом», Вашингтон, 1964); X. Т. Андерсен «Физиологическая адаптация у ныряющих позвоночных» (см. журнал «Physiological Reviews», том 46, стр. 212—243, 1966). 4. См. журнал «Nature», том 135. стр. 34—35, 429—430 и 656—657, 1935. 5. Работа П. Ф. Шоландера «Экспериментальные исследования дыхательной функции ныряющих млекопитающих и птиц» появилась в 1940 году на норвежском языке (см. «Hvalradets Skrifter». № 22. Осло). 6. См. статью Б. С. Хизна «О китах, запутавшихся в глубоководных кабелях» в журнале «Deep Sea Research», том 4, стр. 105—115, 1957. 7. Дополнительные подробности о работе Дж. Л. Поймана м. в его статье «Анализ поведения и физиологии ныряния тюленя Уэдделла», вошедшей в сборник «Биология антарктических морей» (публикация № 1579 Американского геофизического союза. 1967). 8. См. статью С. X. Риджуэя и Д. Дж. Джонстона «Кислородная емкость крови и экология дельфинов трех родов» в журнале «Science», том 151, стр. 456—458, 1966. 9. Опыты с Таффи описаны в статье С. X. Риджуэя, Б. Л. Скронса и Джона Кэнвишера «Дыхание и глубоководные погружения бутылконосого дельфина» (см. журнал «Science», том 166. стр. 1651—1654. 1969). Глава восьмая КАК БЫСТРО ПЛАВАЮТ ЕЛЬФИНЫ? Невероятные истории рассказывают о быстроте движения этих созданий. Они быстроходней всех животных, морских и сухопутных, и могут выпрыгивать из воды выше мачт крупных судов. Аристотель «История животных» В 30-х годах нашего века специалисты по автотранспорту и многие другие громче всего говорили об обтекаемости. Каплевидная форма была провозглашена идеальной, все углы подлежали округлению и зализыванию. Автомобили, стиральные машины и тостеры стали конструировать так, чтобы они выглядели несущимися со скоростью 100 км/час даже тогда, когда они стоят на месте. Дело дошло даже до выпуска обтекаемого утюга, который в отличие от утюгов старых фасонов позволял хозяйке не тратить сил на преодоление сопротивления воздуха при глажении рубашек своего супруга. Сейчас разговоры об обтекаемости приутихли, само слово почти не употребляется, а каплевидная форма вышла из моды. Проблема обтекаемости заботит теперь только тех, кого непосредственно касается — конструкторов гоночных автомобилей, самолетов, ракет и подводных лодок. В воздухе положительные свойства обтекаемой формы проявляются лишь на высоких скоростях. Другое дело—движение в воде, поскольку вода в 700—800 раз плотнее воздуха. Именно по этой причине морским животным просто недоступны такие большие скорости, которые могут развивать птицы и быстроногие наземные млекопитающие. И по этой же причине для обитателей подводного мира обтекаемость представляет собой весьма значимый фактор даже на малых скоростях. Вот уже несколько тысяч лет дельфинов, марлинов и меч-рыбу читают необычайно быстрыми пловцами. Это убеждение бытует и сегодня. Еще несколько лет тому назад посетителям аттракционов на флоридской косе, где показывают дрессированных дельфинов, объясняла, что эти животные могут плыть со скоростями 100-110 км/час. А кое-кто из гидов упоминал о бутылконосом дельфине, плывшем со скоростью 120 км/час, что якобы зарегистрировано с военного самолета. Факт этот, мягко выражаясь, более чем сомнителен. Никто не знает, какую максимальную скорость может развить дельфин, но, как мы увидим ниже, ни одна из названных цифр не может считаться правдоподобной. Вопросами движения твердого тела в жидкой среде занимается гидродинамика. Специалистов по гидродинамике интересовало, что происходит при обтекании поверхности тела жидкостью, оказалось, что при этом в жидкости образуются вихревые потоки. Явление это называется турбулентностью. Турбулентность делает среду как бы более вязкой и препятствует движению тела. Чем ближе форма тела к обтекаемой, тем спокойное ведет себя обтекающая жидкость, такое спокойное течение называется ламинарным. Но обтекаемость и гладкость поверхности—это не единственные факторы, определяющие гидродинамические характеристики движущегося тела. Оказывается, турбулентность потока увеличивается с ростом размеров и скорости движущегося тела. Парадокс Грэя Первым, кто занялся гидродинамикой мелких китообразных, был английский ученый сэр Джон Грэй. Взяв цифры, которые приводились в печатных сообщениях о скоростях дельфинов, и произведя на их основании соответствующие расчеты для жестких моделей, Грэй пришел к выводу, что скорости дельфинов сильно завышены. Получалось что-то вроде старого анекдота о шмеле, который с точки зрения аэродинамики летать не должен, но, не зная об этом, как-то умудряется подниматься в воздух. Сэр Джон Грэй привел, в частности, рассказ о наблюдениях одного начинающего ученого, сделанных во время плавания в Индийском океане. Корабль шел со скоростью 8,5 узла (15,75 км/час), дельфин нагнал его и прошел вдоль корабля от кормы до носа за 7 секунд, то есть двигался со скоростью 20 узлов (37 км/час). Исходя из предположения, что дельфин способен поддерживать эту скорость в течение длительного времени, Грэй вычислил, что при наличии турбулентности в потоке, омывающем тело китообразного, —если принять, что к. п. д. лопастей его хвоста близок к единице—оно должно обладать мускулами в семь раз более сильными, чем любое иное млекопитающее. Этот результат заставил Грэя предположить, что дельфины каким-то образом умеют поддерживать ламинарность набегающего потока. Он провел несколько опытов с резиновыми моделями, надеясь выяснить, не гасится ли турбулентность в потоках, обтекающих эластичные тела, но никаких результатов не добился [1]. Кое-кто пытался доказать, что мускулы дельфина действительно способны развить мощность, указанную Грэем, но тоже безрезультатно. И на долгие годы эта проблема, получившая название «парадокс Грэя», стала камнем преткновения для теряющихся в догадках специалистов. Кожа дельфина Большую роль в развитии исследований по гидродинамике дельфинов сыграл доктор Макс Крамер, немецкий специалист по управляемым снарядам, прибывший в Америку после второй мировой войны. Крамер упорно искал пути уменьшения лобового сопротивления движению твердых тел в воздухе и даже запатентовал одну из своих идей. Впервые увидев дельфинов во время поездки по Соединенным Штатам, Крамер был поражен той явной легкостью, с какой они движутся в воде. Он начал собирать данные о скорости и мощности мускулатуры дельфинов и сразу же наткнулся на сообщения, что эти животные обгоняют авианосцы и другие корабли, идущие полным ходом. Значит, дельфины движутся со скоростью свыше 70 км/час, заключил Крамер, а это возможно лишь в том случае, если они умеют гасить турбулентные вихри в обтекающем их потоке. Не зная об отрицательных результатах опытов Грэя с резиновыми моделями, Крамер предположил, то гашение турбулентных вихрей происходит за счет эластичности кожи, и решил при первой же возможности изучить кожу дельфина. В 1955 году он получил образцы кожи из «Тихоокеанского Мэринленда». Кожа дельфинов, как и всех китообразных, во многих отношениях отличается от кожи наземных млекопитающих. В ней нет сальных и потовых желез и практически нет волосяных сумок, только на передней части головы у дельфина имеется несколько волосков. На глаз и на ощупь кожа дельфина похожа на влажную гладкую резину. Очень часто, особенно у дельфинов, живущих в неволе, кожа покрыта тонкой грязноватой пленкой, легко отслаивающейся при прикосновении,— это постоянно отмирающий и отшелушивающийся внешний слой эпидермиса. Не будь этого, дельфин нес бы на себе целые колонии микроскопических личинок различных морских организмов, в первую очередь усоногих рачков, и его обтекаемость резко упала бы. Если тонкий поперечный срез кожи поместить под микроскоп, вы увидите, что эпидермис и ниже лежащая дерма—это не просто два параллельных слоя ткани. Слой дермы имеет на поверхности микроскопические складки - идущие почти вдоль оси тела. Гребни этих складок усеяны пальцевидными сосочками, внедряющимися в эпидермис. Недавно умерший голландский цетолог Е. И. Слийпер считал, что такое «прочное, но эластичное» соединение между дермой и эпидермисом предотвращает разрывы между ними во время трения кожи о рассекаемую воду. Он обратил внимание и на то, что мелкие артериальные сосуды, пронизывающие сосочки дермы, тесно переплетены с венозными, отводящими кровь обратно. По мнению Слийпера, такая структура, во-первых, обеспечивает кровообращение во внешнем слое кожи, а во- вторых, осуществляет непосредственный переход тепла от артериальной крови к венозной, предотвращая излишнюю отдачу тепла во внешнюю среду [2]. Доктор Крамер смотрел на кожу дельфина глазами физика и инженера. Разделив кожу на отдельные слои, он измерил их толщину и упругость. А, увидев, что кожа вся пронизана системой микроскопических каналов, Крамер сделал вывод, что заключенная в них жидкость может легко циркулировать, приливая к тем точкам, где внешнее давление уменьшается, и отливая от тех точек, где внешнее давление возрастает. Произведя соответствующие математические расчеты, Крамер показал, что приобретаемая за счет этой циркуляции «суперэластичность» кожных покровов животного может погасить зарождающийся в рассекаемой жидкости вихрь прежде, чем тот превратится в турбулентный поток, тормозящий движение. Именно эту идею уменьшения лобового сопротивления доктор Крамер запатентовал за несколько лет до того, как впервые увидел дельфинов. Убедившись, что находится на правильном пути, Крамер взялся за разработку синтетического материала, обладающего свойствами, подобными свойствам кожи дельфина. Кое-каких успехов Крамер добился, но задача оказалась слишком сложна для современной технологии. Крамер по-прежнему убежден, что создать такой материал можно, но для этого придется как следует поработать ученым, занимающимся созданием новых веществ и разработкой производственных процессов [3]. Нотти Грэй, и Крамер в своих расчетах брали за основу данные о скорости движения дельфинов, полученные во время случайных наблюдений в открытом море. Сотрудники Испытательной станции морской артиллерии, искавшие способы уменьшения лобового сопротивления движущейся торпеды, хотели знать, насколько реальны эти расчеты. Для этого им нужны были точные исходные данные о скоростях дельфинов, полученные в строго заданных условиях. Чтобы получить эти данные, станция приобрела у «Тихоокеанского Мэринленда» самку тихоокеанского белобокого дельфина по имени Нотти. Томас Дж. Лэнг, специалист по гидродинамике, принимавший участие в работах по этой теме, обучил Нотти по команде развивать максимальное усилие (конечно, он только мог надеяться, что оно максимально), а затем скользить в воде по инерции. Нотти обучили нести на себе нечто вроде кольцеобразного воротника. Надевая и снимая воротники разной толщины и оценивая возникающую при этом турбулентность в рассекаемой воде, можно было оценить мощность мускулатуры Нотти и сопротивление среды, как при активном плавании, так и при движении по инерции. Самый тонкий воротник имел толщину 1,6 мм и представлял собой просто проволочную петлю. По расчетам, этого уже было достаточно, чтобы нарушить ламинарность потока рассекаемой жидкости и резко увеличить сопротивление - движению дельфина (по сравнению со случаем, когда животное движется в незавихряющемся потоке). Опыты велись в 96-метровом плавучем доке гидродинамической лаборатории фирмы «Конвэйр» в Сан-Диего. Было установлено, что максимальная скорость Нотти равна 15 узлам (27,3 мм/час). Это на 4 узла (7,4 км/час) превышает скорость, которую можно ожидать в полностью турбулентном потоке, но на несколько узлов меньше той скорости, которую развивают белобокие дельфины на воле, судя по наблюдениям лиц, сообщения которых заслуживают полного доверия. Самый тонкий воротник на движении Нотти никак не сказывался. Это означало, что при свободном движении Нотти течение воды вдоль поверхности ее тела ни в коем случае нельзя считать чисто ламинарным. Оценка скольжения по инерции показала, что лобовое сопротивление Нотти практически не отличается от лобового сопротивления жесткой модели тех же размеров. Волнообразные движения тела дельфина при активном плавании также не уменьшали величины лобового сопротивления. Как свидетельствовали расчеты, за краткое время Нотти развивала мощность того же порядка, что и не очень сильный человек [4]. Складывалось впечатление, что ни в гидродинамических характеристиках дельфина, ни в мощности его мускулатуры ничего необычного нет. Но, с другой стороны, отсутствие должной резвости у Ногти можно было объяснить ограниченностью бассейна, недостатками в самом обучении, ослаблением животного в неволе и многими другими факторами. Короче, результат нельзя было счесть окончательным, и решено было повторить опыты. Но прежде чем их удалось повторить и завершить, прошло четыре года. Скоростные заплывы в море Только в 1964 году Лэнгу и Кеннету С. Норрису (тогда еще работавшему в Лос- Анджелесском отделении Калифорнийского университета) удалось продолжить опыты на Гавайских островах, используя накопленное нами умение работать с дрессированными дельфинами в открытом море. Как упоминалось в главе шестой, Норрис обучил тихоокеанского бутылконосого дельфина Кеики совершать скоростные заплывы на дистанции 60 м в спокойной бухте. При этом Кеики плыл догоняя маленький катер. По сравнению с другими видами китообразных бутылконосые дельфины вовсе не самые быстрые пловцы, но Кеики в бухте достигал скорости 16 узлов (29,63 км/час) —то есть плыл быстрее, чем Нотти в доке. В открытом море максимальная скорость Кеики составляла 14,5 узла (26,85 км/час). Но наблюдатели с соседнего островка в один голос утверждали, что катер и Кеики движутся со скоростью свыше 20 узлов— наглядная иллюстрация того, насколько могут быть неточны наши субъективные представления быстроте движения дельфинов. При заплывах в открытом море Кеики просто плыл рядом с катером. Скорость катера увеличивали до тех пор, пока Кеики не начинал отставать. При скорости катера 6 узлов (11,1 км/час) дельфин мог очень долго плыть рядом, не отставая; со скоростью 12 узлов (22.2 км/час) он плыл не дольше минуты, а скоростью 14,5 узлов (26,85 км/час) он выдерживал всего лишь в течение 7,5 секунд. Кеики обычно держался в зоне волны от носа катера и в зоне первой кормовой волны, но катер был слишком мал, чтобы расходящиеся от него волны помогли бы дельфину увеличить скорость своего движения. Очевидным доказательством этого являлась кратковременность рывков Кеики. Произведя соответствующие вычисления, Лэнг убедился, что измеренные скорости хорошо согласуются с расчетными для случая движения в турбулентном потоке, если принять, например, к. п. д. лопастей хвоста Кеики равным 85% (а не 80%, как было принято в расчетах по Нотти). Несколько выходило за рамки обычных представлений лишь то обстоятельство, что дельфин мог поддерживать скорость 14,5 узла в течение 7,5 секунд. Это означало, что Кепки либо имеет лобовое сопротивление - на 40% меньше, чем человек-атлет того же веса, либо настолько же сильнее человека [5]. Лэнг на этом не успокоился и совместно с Карен Прайор, сотрудницей Океанографического института в Уэйманалоу на острове Оаху, поставил серию опытов с двумя пятнистыми продельфинами, представителями пелагических видов, которым приписывали необычно большие скорости. В этих опытах катер не участвовал. В бухте была намечена 24-метровая дистанция, вдоль которой электрическая лебедка, установленная на берегу, тащила деревянный поплавок со скоростями до 29 узлов (53.7 км/час). Животных обучили преследовать этот поплавок. Как и ожидалось, продельфины оказались быстроходнее всех ранее обследованных животных. Более крупное животное из двух, принимавших участие в опыте, за 2 секунды набирало скорость 21,5 узла (39,8 км/час). Лэнг установил, что это соответствует расчету, в котором обтекание принимается частично турбулентным, а мощность мускулатуры животного в 2,2 раза превышает мощность мускулатуры человека-атлета. По сравнению с Ногти и Кеики продельфин выглядел богатырем, но до семикратного превосходства, о котором говорил сэр Джон Грэй, ему было весьма и весьма далеко [6]. Плавники дельфина В ходе своих опытов Лэнг изучил поперечное сечение лопастей хвоста и спинного плавника у дельфинов трех видов—обыкновенного дельфина, тихоокеанского белобокого дельфина и белокрылой морской свиньи. Выступая на теле дельфина, лопасти хвоста и спинной плавник обеспечивают управление плаванием, стабилизацию корпуса и продвижение вперед. Но специалиста по гидродинамике эти выступы интересуют, прежде всего, как места повышенного лобового сопротивления, зависящего от формы поперечного сечения. К удивлению Лэнга, спинной плавник продельфина имел то же поперечное сечение, что и лопасти хвоста обыкновенного дельфина. Спинной плавник белокрылой морской свиньи оказался тоньше, чем спинные плавники обыкновенного дельфина и продельфина. Поскольку высокие гидродинамические качества тонких плавников особенно отчетливо проявляются на высоких скоростях, измерения Лэнга подтверждают мнение о белокрылой морской свинье как об очень скоростном пловце. Лэнг сравнил полученные результаты с оптимальными профилями крыльев самолетов, которые приводятся в различных теоретических работах. Он обнаружил две малоизвестные в то время работы, авторы которых предлагали каждый свой вариант поперечного сечения крыла планера, причем оба автора подходили к проблеме аэродинамического профиля с точки зрения требований, предъявляемых к высокоскоростным гидродинамическим профилям. Сейчас оба эти варианта пользуются все возрастающей популярностью. Так вот оказалось, что профили спинных плавников дельфинов представляют собой компромиссное решение, сочетающее важные особенности обоих этих вариантов. Не исключено, что «компромиссное решение природы», воплощенное в плавнике дельфина, обладает рядом преимуществ по сравнению с каждым вариантом, взятым в отдельности. Дальнейший анализ выявил другие интересные подробности. Если твердое тело движется в воде с возрастающей скоростью, то при определенных величинах скоростей и ускорений возникает физическое явление, известное под названием «кавитация». Жидкая среда, раздвигаемая телом, в силу своей вязкости не успевает заполнить пространство, освобождающееся позади тела. И вдоль задней кромки тела в жидкости образуются мелкие пустотные разрывы, которые в следующий момент «схлопываются», распространяя вокруг себя ударные волны. Мириады этих крохотных даров обрушиваются на заднюю кромку тела, стачивают и разрушают ее. От кавитации чаще всего страдают корабельные винты. При резком переходе двигателей в режим полного хода винты получают большие ускорения и кавитация со всей силой обрушивается на их задние кромки. Кромки постепенно разрушаются, и, в конце концов, винты выходят из строя. Иными словами, кавитация проявляется при сильной турбулентности. Можно рассчитать скорость, при которой даже очень малые ускорения вызовут кавитацию на задней кромке плавника, имеющего определенную форму поперечного сечения. Лэнг определил, что для обыкновенного дельфина эта критическая скорость равна 31.5 узла (58,3 км/час), для тихоокеанского белобокого дельфина—33,5 узла (62 км/час), а для белокрылой морской свиньи она должна быть свыше 40 узлов (более 74 км/час). Сами по себе эти цифры не определяют максимальной скорости дельфина. Ведь плавники движутся под углом к потоку, а лопасти хвоста ходят вверх-вниз по отношению к направлению движения животного. В этих условиях кавитация проявляется на меньших скоростях. Если принять, что поток воды набегает на плавник под углом 4°, то кавитация должна возникнуть при скоростях меньших, чем указанные, на 9 узлов (16,7 км/час), то есть при скоростях, близких к тем, которых достигали дельфины всех трех видов. Насколько мне известно, быстроходность белокрылой морской свиньи никто точно не определял, но она движется явно быстрее тихоокеанского белобокого дельфина и обыкновенного дельфина. Признать ее первенство в скорости плавания заставляет не только анализ профиля поперечного сечения ее спинного плавника. Вспомним, что в ее крови запасено гораздо больше кислорода, чем у других дельфиновых (см. главу 7). Отсюда можно делать предположение, что мощность ее мышц намного больше, и, следовательно, она может развить гораздо большую скорость, чем прочие дельфины [7]. При определенных условиях можно зрительно наблюдать турбулентные вихри, возбуждаемые плывущим дельфином. Они очень хорошо видны ночью, когда дельфин плывет в воде, насыщенной микроорганизмами, светящимися в ответ на механическое раздражение. Двадцать лет тому назад английский ученый Дж. Э. Стефен сообщил, что видел обыкновенного дельфина, плывшего ночью в спокойной фосфоресцирующей воде. Стефен особо отметил, что при взгляде на дельфина сверху хорошо видны две четкие расходящиеся линии турбулентных вихрей. В подобных же условиях Стефен наблюдал и тюленя. Вихреобразование вокруг тюленя носило беспорядочный характер. Несколько лет тому назад с борта катамарана «Си си» были проведены более детальные наблюдения за дельфинами, плывшими в фосфоресцирующей воде. В 1967 году, когда катамаран однажды ночью возвращался к калифорнийскому берегу из района острова Каталина, за кораблем увязались белобокие дельфины. Спустившись в наблюдательную камеру, Уильям Э. Эванс и его коллега Ларри Э. Мак-Кинли зарисовали то, что им удалось увидеть. Узкие цепочки вихрей тянулись за спинными плавниками и ластами животных. От концов лопастей хвоста и конца стебля хвоста исходили светящиеся потоки, образуя винтообразные линии, тянувшиеся за дельфинами. Лоб и передние кромки ласт и спинного плавника ярко светились, менее яркое свечение наблюдалось на туловище позади спинного плавника. Вероятнее всего, Стефен, наблюдая дельфинов сверху и с большого расстояния, сумел различить лишь вихри, стекающие с кончиков ласт и образующие две расходящиеся линии. Полоска светящейся воды от спинного плавника была ему не видна на фоне вихрей, образуемых лопастями хвоста. Но, может быть, те дельфины, которых «видел Стефен, плыли медленнее, чем спутники «Си си». Так или иначе, и Стефен, и Мак-Кинли, и Эванс—все трое подтверждают, что на поверхности тела дельфина имеются области, где поток воды неламинарен, а турбулентен. И Грэй, и Крамер в своих расчетах явно исходили из того, что дельфин может длительное время плыть с теми высокими скоростями, о которых говорили наблюдатели. Грэй, например, писал: «Многие видели, как дельфины плывут на волне, образуемой носом судна, идущего со скоростью 15 узлов (27,8 км/час). Насколько можно было судить, эту скорость дельфин мог поддерживать в течение достаточно длительного промежутка времени». По-видимому, Грэю было неизвестно то, что мы теперь очень хорошо знаем: дельфины умеют плыть с минимальной затратой сил, оседлав бегущую носовую волну корабля и постоянно скатываясь с нее*. Грэй не мог этого учесть и поэтому пришел к ошибочным представлениям о выносливости дельфинов и их быстроходности. -------------------------------------------------------------------------------- * Довольно часто можно видеть, как дельфины седлают гребни волн, накатывающихся на берег. Когда гребень заламывается, дельфин уходит под волну и направляется в море, где седлает одну из следующих волн.— Прим. авт. -------------------------------------------------------------------------------- Неправильная оценка поведения дельфинов, играющих на волнах, расходящихся от больших кораблей, создает у неопытных людей преувеличенные представления об их силе и скорости. На самом деле, когда мы видим, как дельфин стремительно приближается к кораблю, обгоняет его и непринужденно плещется у самого носа судна, мы наблюдаем не результат его индивидуальных усилий, а картину, получающуюся в результате сложения собственной скорости дельфина со скоростью движения носовой волчцы, распространяющейся от корабля. Имея собственную скорость около 15 узлов и двигаясь почти под прямым углом к кораблю, дельфин, умело скатываясь с носовой волны, может обогнать судно, плывущее со скоростью 30 узлов. Прекратив затем собственное движение относительно корабля и оседлав его носовую волну, дельфин может двигаться вместе с кораблем, какова бы ни была скорость последнего. - Конечно, не исключается и то, что дельфин способен совершить рывок и самостоятельно обогнать быстро движущееся судно. Но стайер не может долго бежать со скоростью спринтера. И точно так же дельфин не способен на длительное скоростное движение. Накопленный нами опыт вождения дельфинов за небольшими катерами подтверждает полученные Лэнгом результаты и позволяет прийти к выводу, что крейсерская скорость бутылконосого дельфина не превышает 5—6 узлов (9,2— 11,1 км/час). Вот вам и разгадка парадокса Грэя. Дельфины попросту не обладают той быстроходностью, которую им приписывают. Так то же, значит, нам у них нечего почерпнуть для улучшения нашего умения плавать? На этот вопрос напрашивается отрицательный ответ, но не будем с ним спешить. Великолепные достижения дельфинов-пловцов зависят от их мощности и гидродинамических качеств. Однако чтобы получить четкое представление о том, за счет чего они развивают столь высокие скорости, необходимо каждую величину измерить отдельно, а как раз этого мы и не умеем. Логично предположить, что вследствие большей насыщенности крови кислородом дельфин обладает более сильной мускулатурой, чем человек. Но столь же логично и предположение, что различия в скоростях плавания дельфина и человека зависят не столько от мощности мускулатуры, участвующей в движении, сколько от гидродинамических характеристик пловцов. Никто не опроверг идеи Крамера о суперэластичности кожи дельфина. И даже если Крамер неправ и кожа не представляет собой системы каналов со свободно циркулирующей жидкостью, подавляющей турбулентность в рассекаемой жидкой среде, то никто не доказал, что кожа дельфинов не обладает иными, неизвестными нам сейчас свойствами, позволяющими уменьшать турбулентность в омывающем потоке. Биолог рассматривает дельфина как результат эволюции, длившейся миллионы лет. Выражаясь языком инженеров, конструкция дельфина прошла самые жесткие испытания на соответствие условиям эксплуатации. Вполне логично предположить, что за это время кожа дельфинов усовершенствовалась настолько, что приобрела своеобразные неизвестные нам свойства, позволяющие животному рассекать воду с минимальной затратой сил. Ведь приобрело же их тело обтекаемость и уподобилось по форме телу рыб, обладающих минимальным лобовым сопротивлением. Примечания 1. Статья сэра Джона Грэя под названием «Изучение движения животных. Часть VI. Движущая сила дельфина» была публикована в журнале «Journal of Experimental Biology», том 13. стр. 192—199. 1936. 2. Слийпер описал строение кожи китообразных в своей книге «Киты», выпущенной издательством «Бейсик Букс» в 1962 году. 3. Идеи Макса Крамера наиболее полно представлены автором в двух статьях—«Секрет дельфина» (см. журнал «Journal of the American Society of Naval Engineers», том 73, стр. 103—107, 961) и «Гидродинамика дельфина» в сборнике «Успехи науки в воде», том 2, изд-во «Академик Пресс», 1965. 4. Опыты с Нотти были описан Томасом Дж. Лэнгом и Дороти Э. Дэйбелл в «Технической публикации испытательной станции морской артиллерии» № 3663 за январь 1963 года. Большую часть этих материалов Лэнг включил в свой доклад на первом международном симпозиуме по китообразным, который состоялся в 1963 году. Этот доклад вошел в виде отдельной главы в сборник «Киты, дельфины и морские свиньи». 5. См. статью Томаса Дж. Лэнга и Кеннета С. Норриса «Скорость плавания тихоокеанского бутылконосого дельфина» в журнале «Science» (том 151. стр. 588— 590, 1966). 6. Опыты с продельфином описаны в статье Томаса Дж. Лэнга и Карен Прайор «Гидродинамика продельфина Stenella attenuata» (см. журнал «Science», том 152, стр. 531—533, 1966). 7. Лэнг разбирает вопрос о поперечном сечении плавников в статье «Гидродинамический анализ профилей и поперечного сечения плавников дельфинов» (см. журнал «Nature», том 209. стр. 1110—1111, 1966). О способности белокрылой морской свиньи запасать в крови очень большие количества кислорода говорится в статье С. X. Риджуэя и Д. Дж. Джонстона «Кислородная емкость крови и экология дельфинов, принадлежащих к трем различным родам» (см. журнал «Science», том 151, стр. 456, 1966). Глава девятая ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНЫХ ДЕТЕЙ В бухте острова Бимини (Багамские острова) имеется длинная плавучая вольера, принадлежащая Морской лаборатории Лернера. Там обычно находятся несколько бутылконосых дельфинов. В 1970 году молодой дрессировщик Рик О`Фелдман, готовивший дельфинов для исполнения роли Флиппера, вырезал большой кусок подводного ограждения, чтобы выпустить на свободу дельфина по имени Чарли Браун. «Вольеры—это гетто для дельфинов»,—эти слова впоследствии не раз приписывали Рику О`Фелдману. Как писали в Газетах, он заявил, что его поступок был вызван желанием «привлечь внимание общественности к положению дельфинов»; по его словам, умственные способности и богатство чувств дельфинов таковы, что этих животных нельзя держать в неволе. Но Фелдман трудился зря: Чарли-Браун остался в вольере по собственной воле [1]. Возможно, те животные, с которыми мы работали в Пойнт Мугу. были более сообразительными и чувствительными, чем Чарли Браун. Если в сетях обнаруживалась дыра или дрессировщик плохо закрывал вход, они, не колеблясь, расставались с вольерами. Но, как правило, они далеко не уплывали и послушно возвращались на зов. И со временем мы стали более или менее беззаботно глядеть на плавник дельфина, рассекающий гладь бухты, выслушивая рапорт, что Раскал вновь ушел из плавучей вольеры. Но некоторые побеги доставили нам множество хлопот. Особенно первый, случившийся 4 июля 1966 года. Был понедельник, последний день праздничного уикэнда. Почти никто не работал. Один из наших служащих направился к плавучей вольере кормить Таффи и Пег. Там он увидел, что подводные ворота открыты и обоих дельфинов нет. Накануне уикэнда ворота были накрепко завязаны куском каната, который теперь болтался развязанный на створке. Животные сделать этого не могли. Вероятно, кто- то из отдыхающих причалил к вольере и открыл ворота. Дельфины привыкли следовать за катером и наверняка отправились следом за тем, кто открыл им дорогу в море. Мы были в отчаянии. Сколько сил было потрачено на дрессировку Таффи и Пег! И вот теперь, когда 19 июля мы рассчитывали отправить Таффи к острову Сан-Николас на испытания противолодочной ракеты АСРОК, когда в первый раз нам предстояло продемонстрировать, как дельфин ищет и маркирует подводные объекты в реальных условиях,—Таффи исчез. Вправо и влево вдоль берега понеслись наши катера. Контрольная башня морской авиабазы получила приказ принимать по радио любые донесения о пропавших дельфинах. Мы выпросили вертолет, и винтокрылая машина делала круг за кругом над океаном, а наши дрессировщики, сидя у открытых дверей кабины, осматривали водную гладь. По своей радиосети о пропаже узнала организация владельцев мелких судов и призвала всех своих членов помочь нам. По день прошел, а о Таффи и Пег не было ни слуху, ни духу. На следующий день поиски возобновились. Теперь почти все население в радиусе 80 км знало о пропаже двух дельфинов, принадлежащих военным морякам. Нам звонили газетчики и репортеры радио- и телевизионных станций, требуя новейших сообщений. Чаще всего звучал вопрос: «А как вы издали на глаз определите, что это точно Таффи и Пег?» Я отвечал: «Это единственные атлантические бутылконосые дельфины в Тихом океане», и, чувствуя, что мой ответ звучит неубедительно, добавлял: «Они светлее, они гораздо светлее, чем тихоокеанские бутылконосые дельфины». В полдень 5 июля с вертолета пришла, наконец, долгожданная есть. В 48 км к северо-западу, близ городка Карпентария, в море обнаружен Таффи. С воздуха его заметил дрессировщик Ралф Пеннер. Чтобы составить дельфину компанию до прихода судна, Пеннер спрыгнул с вертолета в воду, захватив с собой прибор ля вызова Таффи и сумку с рыбой. Из Порт-Хьюнима к месту событий немедленно вышел корабль- спасатель летного состава, и вскоре Таффи завели на носилки и подняли на борт. Разумеется, если бы сам дельфин не пожелал вернуться, носилками ело бы не обошлось, но Таффи вовсе не возражал против возвращения на станцию. Он пробыл домой в целости и сохранности, его выпустили в бассейн, и он тут же с жадностью набросился на еду. Во время учебных занятий в открытом море Таффи никогда не охотился за рыбой и, видимо, странствуя, не проглотил ни единой рыбешки. По его поведению было видно, что он доволен, оказавшись дома. В тот же день к вечеру нам позвонил человек, совершавший со всей семьей праздничную поездку на острова Чаннел. Огибая остров Анакапа, в 29 км от Пойнт- Мугу, он заметил, что следом за катером плывет дельфин необычно светлой окраски. Вскоре дельфин отстал от катера. Уж не Пег ли это? А в полдень на следующий день один из пассажиров прогулочного суденышка «Скип эвэй», проходившего мимо Хьюним-Харбора, заметил за кормой дельфина и заподозрил, что это, должно быть, пропавшая Пег. «Мы поняли, что это не просто дикий дельфин, по тому, как он заигрывал с нами»,— сказал нам позже капитал «Скип эвей». Капитан окликнул стоявшее поблизости судно-цель военно-морского ракетного центра, и оттуда добрая весть быстро достигла Пойнт-Мугу. Но когда к месту событий подошел корабль-спасатель, на борту которого находился Мартин Кинбой, дрессировавший Пег, та не пожелала следовать за большим кораблем, предпочитая держаться возле маленького «Скип эвэй». Не видя иного способа оказаться поближе к Пег, Конбой перебрался на «Скип эвэй» с ведром рыбы и прибором вызова. «Нельзя ли попытаться с помощью вашего судна отвести Пег в ее плавучую вольеру миль за шесть отсюда?»—попросил он. Владелец «Скип эвэй» охотно согласился. По дороге домой Пег жадно поглощала рыбу, которую ей кидали, а затем по команде беспрекословно вошла в вольеру, оказавшись, наконец, дома после трехдневных странствий. Мы терялись в догадках. Почему животные разделились? Почему Таффи поплыл вдоль берега на северо-запад? Действительно ли они с Пег потерялись только потому, что не умеют ориентироваться? И только на этот последний вопрос вскоре нам ответил Таффи. показав, что может вернуться домой самостоятельно с довольно большого расстояния. Таффи и Пег были хорошо обучены. Как только их нашли, они ответили на вызов, и пошли навстречу людям, хотевшим вернуть их на станцию. Необученное животное, вырвавшись в море, оставило бы нам куда больше хлопот. Так мы думали, пока в мае 1967 года недавно пойманный дельфин, прошедший только предварительное обучение в плавучей вольере, не был замечен в не огороженной части бухты. При осмотре вольеры мы обнаружили дыру в сетях. Это был первый побег животного, которое заслуженно получило имя Раскал*. В то время он еще не умел плыть на вызов. Вернуть его можно было только поймав. Но пока мы судили да рядили, Раскалу наскучило в бухте, и он вышел из нее в море, держась, однако, недалеко от берега. В ситуациях такого рода важно суметь поймать дельфина с первой же попытки. Если попытка не удастся, животное станет осторожнее и поймать его будет намного труднее, разве что оно само пожелает быть пойманным. Поскольку Раскал только- только начал привыкать к неволе, надо было соблюсти все предосторожности. А под руками у нас была только 50-метровая сеть. Разве ею окружишь дельфина в океане? Пока мы ломали головы, как быть, Раскал оказался на широком мелководье у самого входа в бухту. Вряд ли стоило ждать, ока он вернется в бухту. В бухте ему все равно хватит места, чтобы увернуться. А вдруг он повернет в океан? Мы решили не медлить, и, растянув нашу кургузую сеть, Моррис Уинтермэнтл с полудюжиной помощников по грудь в воде побрели к Раскалу. Завидя их, Раскал сделал неуверенную попытку удрать, но потом, честно говоря, позволил себя поймать. Ему ничего не стоило уйти из наших рук, но, как и Таффи, он словно не желал этого, словно не очень хотел менять знакомое окружение на неведомый морской простор. Девятью месяцами позже тот же Раскал после перевода в плавучую вольеру, стоявшую на якоре в 180 м от берега, снова ушел в «самоволку». Он покинул вольеру во время уикэнда, отыскав дыру в сетях. Его нигде не было видно. Дрессировщики, памятуя его поведение во время прошлого побега, не очень тревожились и искали его в радиусе 1,5 км от вольеры. Может быть, он где-то в этих местах и притаился, но не показывается. -------------------------------------------------------------------------------- * В переводе с английского означает «хитрюга».— Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Он отыскался на следующий день у самого входа в бухту. А вернее сказать, внезапно появился позади катера, отправившегося на розыски, и «оседлал» его кормовую волну. Он уже умел ходить за катерами, и поэтому дрессировщикам без особых трудов удалось довести Раскала до вольеры. Но входить в вольеру дельфин отказался. Блэр Ирвин заколебался. Он мог прыгнуть в воду и попытаться затолкать дельфина в вольеру силком. Но если попытка не удастся, то дельфин может безвозвратно уплыть. Уговоры и призывы не помогли, и под вечер Блэр Ирвин оставил Раскала в покое. Всю следующую неделю, выходя по утрам в море, Ирвин отыскивал дельфина или дельфин отыскивал его, и они отправлялись учиться. Уроки шли, как обычно, Раскал исполнял все команды, кроме одной,—команды вернуться в вольеру. Наконец, в пятницу Блэр решился сойтись с дельфином врукопашную. Он прыгнул в воду, преградил Раскалу путь и толкнул его в ворота вольеры. Дельфин подчинился. Окажи он хоть малейшее сопротивление, у Блэра ничего бы не вышло. Дельфин явно не собирался нас покидать, его устраивало все — только вольеру он считал слишком тесной. Скоро мы поняли, что, захоти мы даже от него избавиться, нам это не вдруг удастся. В 1968 году Раскал и упоминавшаяся ранее Сай проходили курс обучения глубоководным погружениям для участия в эксперименте «Силаб-3». Как рассказало в главе седьмой, Блэру пришлось повозиться с тем, чтобы приучить животных выныривать там, где они нырнули. Они частенько выныривали где-то в стороне или, нырнув раза два, исчезали, появляясь из-под воды лишь у входа в вольеру, куда Блэр был вынужден отправляться за ними. Наконец Блэр решил устроить вольеру вдалеке от берега, километрах в десяти, на глубоком месте, возле списанной баржи-цели, стоявшей на якоре. Животных перевели туда, и все отлучки благополучно прекратились. Курс обучения шел к концу, но в один прекрасный день погода тала портиться. Блэр отвел животных в дальнюю вольеру и отправился на берег. Ночью ветер стал штормовым, высота волн достигла 3—4 м. Тревожась за своих питомцев, Блэр чуть свет вышел на катере к вольере, не очень-то надеясь увидеть ее в целости и сохранности. В 2,5 км от баржи навстречу катеру вынырнули Раскал и Сай. Блэр повел их в бухту, где было намного тише, и дельфины беспрекословно вошли в одну из вольер возле станции. Вскоре нам сообщили с патрульного вертолета, что вольера возле баржи разбита и, судя по всему, еще ночью. Так как же истолковать поведение Раскала и Сай? То ли они и сами направлялись к берегу (а это значит, что они не только хотели к нам, но и представляли себе, как до нас добраться), то и они попросту оставались поблизости от разбитой вольеры, но, услышав знакомый звук мотора, поплыли навстречу, выяснить это было невозможно. Лишь зная, как плохо слышен в воде во время шторма звук мотора, мы отдавали предпочтение тем, кто читал, что дрессировщик встретил животных, по собственной воле направлявшихся на станцию. А неприязнь к вольерам у Раскала так и осталась. Он, можно казать, стал виртуозом по части побегов. Годом позже его и Сай перевели в другую вольеру, сооруженную из понтонов и поставленную возле пляжа. И четыре утра подряд его находили плавающим не в вольере, а снаружи. Сети были целы, и мы не могли понять, как это ему удается. Наконец дрессировщики присмотрелись и обнаружили, что, если с силой толкнуть ворота изнутри, ни приоткрываются и между створками образуется щель. Ворота были тяжелые, так что дело, по-видимому, обходилось не без помощи Сай, толкавшей ворота одновременно с Раскалом, но остававшейся в вольере в то время как Раскал протискивался в щель. Правы были наши дрессировщики или нет, осталось неизвестным, но, когда ворота закрыли как следует, побеги Раскала прекратились. Совершенно иной нрав у морских львов. По-моему, они более склонны рискнуть на самостоятельный выход в море, особенно если намордник снят и можно свободно ловить рыбу. Все их помыслы сосредоточены только на пище (потому, повторяю, их так легко дрессировать), их гораздо больше, чем дельфинов, привлекает встреченная рыба или кальмар. Они редко привязываются к человеку в такой степени, в какой это характерно для дельфинов, и мне лично кажется, что это должно серьезно влиять на и поведение в условиях ослабленного надзора. Но я не рискнул бы выдавать свое мнение за обобщение, потому что индивидуальные склонности морских львов и дельфинов слишком разнообразны. Честно говоря, наш опыт работы с морскими львами не очень подтверждает мои сомнения в их исполнительности. Из 10—12 морских львов, обучавшихся в Пойнт-Мугу работе в открытом море, некоторые терялись то на несколько часов, то на несколько суток, но за одним исключением найти их и вернуть не составляло труда. Раз и навсегда нас покинул только Сэм, морской лев, подаренный нам одной семьей из Малибу-Бич. однажды утром эта семья обнаружила у себя на пляже тощего и на вид больного морского льва. Его пожалели, стали регулярно кормить, и постепенно он выздоровел, разжирел. По-своему оценив ситуацию, он далеко «не отлучался, аккуратно являлся за пищей и стал совершенно ручным. Но прожорливость его росла день ото дня, расходы на прокорм стали чересчур велики, и Сэма предложили нам. Сэм казался настолько ручным и послушным, что дрессировщик отнесся к нему с излишним доверием. Проведя месячный курс обучения погружениям в бассейне и в бухте, Сэма вывели в море. Сэм прекрасно исполнил первое задание, нырнул и вернулся к катеру за наградой. Но при втором погружении он не выключил подводный контрольный прибор, появился на поверхности с кальмаром в зубах и поплыл прочь. И дрессировщику оставалось только смотреть, как он не спеша плывет на спине по направлению к острову Анакала, откуда, вероятнее всего, его и занесло когда-то в Малибу-Бич. Один из преемников Сэма, уже упоминавшийся ранее морской лев Топо, тоже однажды «ушел в самоволку». Во время занятия в 5 км от берега Топо в очередной раз вынырнул, но вместо того чтобы забраться в катер, повернул вслед за случайно оказавшимся поблизости диким морским львом. Пока дрессировщики поднимали на борт 200-метровый кабель с контрольным прибором на конце, оба животных исчезли, уйдя в сторону моря. Их искали два часа, не нашли, катер отправился обратно и метрах в восьмистах от берега чуть не наткнулся на Топо. плывущего к станции. Он охотно и как ни в чем не бывало поднялся на борт и спокойно доехал до дому. Похоже, что служебный проступок Топо был вызван минутным желанием, развлечься. Удовлетворив свое любопытство, он немедленно вспомнил о долге и отправился к месту службы. Самостоятельное возвращение некоторых животных на биостанцию или в свои плавучие вольеры—это очень интересная тема. Вернулся не только Топо, возвращались несколько бутылконосых дельфинов и самка тихоокеанского белобокого дельфина по имени Пэт, о которой уже говорилось ранее. В конце 1968 года дрессировщик Джон Холл часто выводил Пэт километра за четыре от берега. Пэт довольно успешно одолевала искусство глубоководных погружении, но иногда, поработав короткое время, внезапно покидала катер и возвращалась к своей вольере. «И каждый раз она точно выходила к вольере, словно у нее была какая-то сверхъестественная навигационная система»,— говорил потом Джон Холл. Она не могла ориентироваться по видимым предметам на берегу, за это мы ручались. В отличие от серых китов, известных своей привычкой «поглядывать по сторонам», становясь в воде вертикально, высоко подняв голову и явно осматривая окрестности, дельфины очень редко полагаются на свое зрение в воздухе. Только в неволе они обучаются выставлять голову из оды, чтобы получить пищу или полюбопытствовать, что творится округ бассейна. Тем не менее, Пэт знала, куда надо плыть, чтобы опасть домой, но почему она так внезапно и настойчиво устремлялась туда, мы так и не поняли. Как-то раз нечто подобное проделал и Таффи. Билл Скронс работал с ним в нескольких километрах от берега и неожиданно видел дикого морского слона. Морской слон плыл, на полметра выставив голову из воды. Билл направил катер к нему. Между атером и тюленем оставалось метров семь, морской слон нырнул, и Билл бросил вслед ему рыбину. Таффи понял это по-своему, метнулся за рыбиной и тоже нырнул. Через несколько секунд он выпрыгнул из воды и понесся к берегу. Он совершил еще пять ли шесть прыжков, прежде чем Скронс сумел догнать его. Скронс бросил ему рыбу, Таффи на ходу подхватил ее и продолжал плыть к берегу, «седлая» кормовую волну катера только на то время, пока Скронс направлялся туда же. Добравшись до своей вольеры. Таффи проворно юркнул туда. Так стало ясно, что Таффи умеет находить дорогу домой. И у нас забрезжила догадка о причинах подобных случаев служебного нерадения у всех дельфинов. Несомненно, Таффи был испуган. Вряд ли он до этого когда-либо видел морского слона и с типично дельфиньим любопытством приблизился к нему настолько, что слон счел это нападением и предпринял соответствующие контрмеры. Скронс только удивлялся тому, что тюлень мог обратить Таффи в столь постыдное бегство. Может, там поблизости был кто-то поопаснее, например акула? Случай с Пэт и случай с Таффи мы припомнили несколько позже, после того как произошло невероятное событие—Пэт выбросилась на берег. В тот день Джон Холл вывел ее в море обучать следованию за катером. Им повстречались два серых кита— самка и детеныш. В это время года серые киты плывут на север, на свои летние пастбища в Беринговом море. Пэт очень заинтересовалась китам и поплыла вслед за ними, бросив катер. Холл позволил ей погулять, а затем, сменив курс, включил вызов. Пэт послушалась, вернулась и поплыла следом за катером. Дважды Холл останавливал катер, протирал спину Пэт щеткой такие процедуры она всегда любила) и репетировал с ней кое-какие простые приемы. Вскоре после второй остановки, примерно метрах в восьмистах от берега, Пэт внезапно понеслась стрелой к небольшому мысу чуть западнее нашей биостанции. Сначала Джон пытался подозвать ее, но Пэт не отвечала на зов. Тогда он обогнал ее, надеясь, что она пойдет следом за катером. Но Пэт продолжала нестись к берегу. В сотне метров от него она сделала было зигзаг к востоку, к своей вольере, но потом вновь устремилась к суше и вошла в полосу прибоя. Джон на несколько мгновений потерял ее из виду, а когда увидел вновь, она уже барахталась в волне, обрушивавшейся на пляж. Джон вызвал по радио помощь и, не медля ни секунды, направил катер к берегу. Все это время прибой колотил Пэт о песок. Случайно оказавшиеся на пляже люди помогли Джону оттащить Пэт подальше от разбивающихся волн, а через несколько минут прибыл наш грузовик, Пэт уложили на носилки, подняли в кузов и отвезли та биостанцию. Перед пуском в бассейн ее осмотрели. Внешних повреждений у нее не было, за исключением нескольких поверхностных ссадин. Остаток дня Пэт провела в бассейне, вялая и ослабевшая, не подплывая на зов. Она съела пару рыбешек, а потом отказалась есть. Но на следующий день аппетит у нее восстановился, она стала вновь исполнять команды. Через две недели Холл повел ее в океан. Поступок Пэт заставляет вспомнить о многочисленных случаях, когда по малопонятным причинам китообразные выбрасываются на берег. Особенно часто это случается с гриндами, реже — с другими видами. Бывает, что они выбрасываются в одиночку, но гораздо чаще—группами, причем, как правило, выбрасываются на пологие песчаные берега. Напрашивается мысль, что близ таких берегов эхолокационные анализаторы животных не получают достаточно сильного отраженного сигнала [2]. -Но это далеко не полный ответ, ибо остается непонятным, почему животные устремляются к берегу и почему, когда удается столкнуть выбросившееся животное в воду, оно тут же вновь оказывается на берегу. Только в очень редких случаях удается отогнать такое животное в море. Некоторые толкователи пытаются объяснить нежелание животных вернуться в море их стадными инстинктами. Приняв на веру ошибочное утверждение, что китообразные всегда выбрасываются группами, эти люди говорят, что сброшенное в воду животное вновь идет к берегу на голоса своих сородичей. Но это толкование неверно, потому что известны случаи, когда животные выбрасывались на берег поодиночке по нескольку раз подряд. В нашей практике случай с Пэт был единственным случаем, когда животное выбросилось на берег. Перед этим Пэт вела себя совершенно нормально. Установлено, что она не была больна (кое-кто объясняет такие явления болезнью), но вполне вероятно, то она испытала сильный страх, а дельфины ведь очень пугливы. Только весьма легковерный человек согласился бы с доводом, что Пэт могла бы метнуться в любом направлении и путь к берегу избрала чисто случайно. Ведь на миг она повернула было к своей вольере, но что-то заставило ее вновь устремиться прямо к суше. Видимо, есть только одно объяснение, которое не противоречит и одному такому происшествию: животное в состоянии стресса ищет на берегу спасения, как это делали его далекие предки миллионы лет тому назад. В таком кратком изложении данная гипотеза может показаться весьма неубедительной, но ее можно аргументировать и развить достаточно полно и веско—просто здесь делать это, по- моему, не к месту. Для полноты картины должен указать, что у нас было два случая, когда дельфины во время занятий внезапно покидали своих дрессировщиков и устремлялись в море. Это проделали Таффи и Пэт при совершенно одинаковых обстоятельствах. Таффи работал рядом со своей вольерой и вдруг понесся в сторону острова Анакапа. Вел занятие Уолли Росс, доставленный к вольере проходящим катером. Не имея возможности пуститься вдогонку за Таффи, Росс поневоле был обречен на пассивное ожидание. И он дал, время от времени подзывая Таффи подводным звуковым сигналом. Через полчаса Таффи вернулся и спокойно вошел в вольеру. Пэт овладевала искусством глубоководных погружений на расстоянии 3 км от берега. Вынырнув однажды после первого погружения, она стремительно поплыла в море, но через 45 минут её обнаружили возле прибрежной плавучей вольеры. И в этих двух случаях, как и во всех остальных, мы можем только строить догадки по поводу причин поведения дельфинов. Может быть, они услышали вдали голоса других дельфинов и уплывали на разведку или желая присоединиться к обществу? Так можно объяснить, по крайней мере, поведение Пэт: она была поймана в проливе между островом Анакапа и Пойнт-Мугу. и, тало быть, у нее в этих местах могли быть обширные знакомства. Изо всех наших животных наименьшую склонность к бродяжничеству проявляли, как мы считаем, Таффи и Пег. В отличие от Раскала и Раундер они никогда не охотились за рыбой во время занятий. Особенно Таффи был воздержан в этом отношении. Работая с водолазами, он ел только мертвую рыбу, полученную в награду за службу, пренебрегая живой, которой вокруг было полным-полно. Но в то же время, когда Таффи и Пег во второй раз случайно оказались на свободе, найти их вновь стоило больших трудов. В полдень 21 января 1969 года мы заметили метрах в двухстах т берега спинные плавники дельфинов и поняли, что кто-то из наших питомцев вновь оказался на воле. Четырехметровые волны не давали нам вывести в море катера, и мы не могли опознать беглецов. В малой плавучей вольере находилась Пэт, а в большой, сооруженной из стальных понтонов, содержались Раскал, ай. Пег и Таффи. На следующий день погода улучшилась, и наша амфибия добралась до вольер. Малая была цела, и Пэт была на месте. Но ворота большой вольеры разбило штормом, и все четыре дельфина исчезли. Не успел экипаж амфибии огорчиться по этому оводу, как вдруг откуда-то вынырнули Раскал и Сай и чинно пристроились за машиной. Их позвали, и они вошли в вольеру. Пег и Таффи нигде не было видно. В поисках пропавших дельфинов мы снова выслали катера право и влево вдоль берега и предупредили береговую охрану и начальников гаваней. Как и в прошлый раз, над морем кружил вертолет, но в этот день дельфинов не нашли. На следующее утро, несмотря на дождь и волны, все наши катера снова вышли в море. Вскоре после полудня Блэр Ирвин сообщил по радио, что Таффи следует за его катером в километре т Пойнт-Мугу. Дельфин внезапно появился на траверсе катера и выставил голову из воды. Так он всегда делал, давая понять, то готов к работе. Блэр привел его за катером в большую вольеру. Поиски Пег продолжались. К вечеру нам сообщили, что возле нефтяной пристани в Карпентарии видели дельфина. Возле этого городка мы нашли Таффи четыре с половиной года тому назад, во время его первого странствия по Тихому океану. Двое наших дрессировщиков немедленно отправились в Карпентарию, захватив с собой на грузовике ведро рыбы для Пег и прибор для вызова. Пока они добирались до пристани, стемнело. Лил дождь. Пег не было видно. Снаряжения ля ловли дрессировщики с собой не захватили и к полуночи вернулись на биостанцию, рассчитывая к утру вновь выехать в Карпентарию. Но утром прибрежную автостраду перекрыли: смыло мост. Попасть в Карпентарию было невозможно. Из-за наводнений и оползней телефоном разрешалось пользоваться только для вызова на помощь в экстренных случаях. Всю следующую неделю мы тревожились о Пег, но шторм не стихал, и мы уже не надеялись найти пропажу. Вдобавок, пришло известие, что неподалеку от Санта- Барбара — это почти рядом с Карпентарией, сорвало морскую нефтяную вышку и по поверхности океана разливается бьющая из скважины нефть. Но на девятый день после ухода дельфинов из вольеры нам позвонил начальник военно-морского центра обучения резерва из Санта-Барбара: «В порту дельфин светлой окраски». Через несколько минут на грузовике была снаряжена экспедиция с катером, сетью, ведром рыбы и прибором для вызова. Прибыв на место, наши люди опустили на воду катер и быстро отыскали дельфина. Вне сяких сомнений, это была Пег, но на вызов она не ответила, за катером не поплыла и к рыбе интереса не проявила. Окружить её сетью не удалось. В сумерках она пристроилась за суденышком, шедшим к морским нефтяным вышкам, и ушла из гавани. Экипаж судна заметил, что она плывет следом, лишь в 1.5 км от берега в открытом море. Мы дали объявления в местные газеты и на радиостанции и прекратили дальнейшие поиски, надеясь, что Пег кому-нибудь да попадется на глаза. По всему побережью до Лос-Анджелеса ежедневно все службы новостей упоминали о пропавшей Пег и просили помочь найти ее. Прошло еще четыре дня, и мы получили сообщение от капитана туристского судна, приближавшегося к Санта-Барбара: за судном плывет дельфин, вероятно, это Пег. Мы попросили капитана завести дельфина в гавань, и вскоре он сообщил, что ему это удалось. На этот раз группа поиска захватила с собой два катера, сеть подлинней и надутую вольерку. Группа быстро обнаружила Пег она сама подплыла к первому же нашему катеру, очевидно, узнав его по звуку мотора. В гавани было много других мелких катеров, нона них она внимания не обратила. Услышав сигнал вызова. Пег приблизилась, ей стали кидать рыбу, но рыбой Пег пренебрегла, и прикоснуться к себе не позволила. Окружить её сетью не удалось, место было глубокое, и Пег легко проходила под сетью, не достававшей до дна. Дрессировщики продолжали бросать животному рыбу. Наконец Пег подхватила рыбину, зажала в челюстях, немного поносила и проглотила. И тут же бросилась за второй, третьей, четвертой! Она пожирала рыбу так, словно умирала от голода. Мгновенно в ней проснулись все заученные навыки. Она стала четко выполнять команды, переворачиваться на спину, выпрыгивать из воды. Мигом была готова надувная вольерка, и Пег пригласили войти в нее. Пег исполнила команду, ее завели на носилки, подняли из воды, переложили на матрас, перенесли на грузовик и повезли домой. А днем позже нефть, растекшаяся из-под рухнувшей морской вышки, покрыла черным слоем всю гавань Санта-Барбара. Две недели Пег бродяжничала в открытом океане, но в весе не потеряла, и, стало быть, не голодала. Мы не могли понять, почему она вначале с таким пренебрежением отнеслась к знакомой пище и почему после первой же съеденной мороженой рыбы у нее проснулся такой зверский аппетит. На станции по всем правилам был проведен медосмотр, анализ крови показал, что у Пег идет какой-то слабый воспалительный процесс, и его в несколько дней подавили антибиотиками. Мы чувствовали, что Пег пережила большое потрясение, хотя сталось неизвестным, какое именно. Что-то случилось за эти две недели в открытом океане, что-то такое, что заставило ее резко изменить свое поведение, хотя и не причинило ей телесного ущерба. На всякий случай мы выждали несколько недель и только потом вернули Пег в ее плавучую вольеру в открытом море. Рассказывая обо всем этом, я старался объяснить, почему наши животные иногда сбегали или выходили из повиновения, но меня можно поставить в тупик простым вопросом: «Отчего они не делали этого чаще?» Да, все наши дельфины и морские львы, которых мы выводили в открытое море, имели неограниченные возможности для побега, но подобные проступки были исключением. Животные, случайно оказавшиеся вне вольер, обычно оставались поблизости и беспрекословно возвращались на зов. Любое из них прекрасно освоилось бы в море, хотя Тихий океан для атлантических бутылконосых дельфинов во многом чужд и непривычен. Страха перед наказанием у дельфинов не было. «Отрицательное поощрение»—дело рискованное, и за малыми исключениями оно куда менее действенно и полезно, чем положительное, которое использовалось при обучении наших животных. И вдобавок мы просто не нашли приемлемого способа наказывать наших дельфинов, если не считать «временного исключения из работы», когда они, по нашему мнению, начинали своевольничать и дурно себя вести. Как же получается, что контроль за поведением дельфинов в открытом море не только возможен, но и осуществим на деле? Кеннет С. Норрис рассмотрел некоторые из существенных моментов этого явления в своем отчете по обучению Кеики [3]. Как он подчеркнул, вероятно, таких моментов несколько и первый из них — это пища. Животные в неволе быстро привыкают к определенному ассортименту пищи, о чем можно судить по нашим привычным домашним питомцам. А дельфины сверх того зачастую могут пристраститься к такой пище, которая на воле была им неизвестна. Норрис рассказывает, например, о белухе, которая в неволе пристрастилась только к мелкому карпозубу. Вот почему мороженая рыба, нарезанная на куски, воспринимается дельфином как награда даже тогда, когда вокруг стаями ходит живая рыба. Важен, конечно, и способ дрессировки. Животное обучается четко исполнять определенные действия в ответ на определенные сигналы, и при этом сужается разнообразие его навыков. Хорошо выдрессированное животное оказывается на невидимой привязи у человека. Нельзя забывать и об общении человека с дельфином. Нам очень плохо известны взаимоотношения в группе дельфинов, но, несомненно, таковые существуют, причем они более тесны, долговечны и сложны, чем у морских львов. В условиях ограничений, навязанных неволей, дельфин может воспринять человека как партнера. В меру своих возможностей человек может восполнить дельфину отсутствие сородичей. Для морских львов эта сторона взаимоотношений между дрессировщиками и животным играет гораздо меньшую роль. И есть, наконец, еще один момент, облегчающий управление животным и более существенный для дельфинов, чем для морских львов. Это страх, страх перед новыми незнакомыми ситуациями. В первую очередь, именно страх заставлял Раскала и других дельфинов держаться поближе к знакомой биостанции. Привычная ситуация избавляет от страха, и это в немалой мере помогает дрессировщику удержать контроль над животным. Примечания 1. О попытке О`Фелдмана сообщило агентство ЮПИ. Ссылаясь на это сообщение, об этом же написала многие газеты, в том числе газета «Los Angeles Examiner» от 27 апреля 1970 года. 2. В. X. Дудок ван Хеель в своей статье «Звук и китообразные» (см. выходящий в Нидерландах журнал «Journal of Sea Research», том 1, стр. 407—507, 1962), высказал гипотезу, что животные могут выбрасываться на берег из-за того, что не слышат слабого низкочастотного эха от пологих песчаных пляжей. 3. Кеннет С. Норрис рассматривает вопрос об управляемости животных в своей статье «Обученные дельфины в открытом море» (см. журнал «Science», том 147, стр. 1048—1050, 1965). Глава десятая ДЕЛЬФИН-КАМИКАДЗЕ В своих трудах Джон Лилли находит место и для рассуждений о военном применении дельфинов и небольших китов. «Китообразные,— пишет он,— могут быть полезны при поисках боеголовок, спутников, ракет и всего прочего, что по воле человека раз за разом обрушивается в океан. Их можно приохотить к выслеживанию мин, торпед, подводных лодок и других аппаратов, изобретенных человеком для морских военных операций. Их можно приохотить нести разведывательную и патрульную службу при надводных и подводных судах, их можно перевозить в разные места и использовать в гаванях в качестве подрывников». Это еще не все. Лилли считает, что дельфинов можно применять в качестве «самонаводящегося оружия против человека». Он думает, что дельфины могли бы «по ночам выходить в гавань», ловить шпионов, забрасываемых подводными лодками и самолетами, и даже взрывать ядерными зарядами подводные лодки, подводные ракетные установки и надводные корабли. Исчерпывающий списочек! И, главное, написанный за несколько лет до начала наших работ. Недолго и до заключения, что именно эти идеи Лилли побудили флот заняться изучением дельфинов, хотя в действительности дело обстояло совсем не так. Как сказано в предыдущей главе, флот заинтересовался дельфинами после того, как появились сообщения о способности этих животных подавлять турбулентность в рассекаемой жидкости. Опыты по гидродинамике, которые были поставлены с участием Нотти, дали отрицательные результаты, но пробудили интерес к изучению поведения и способностей дельфинов. Поскольку эти млекопитающие великолепно приспособлены к жизни в море, многие их качества могли оказаться в высшей степени интересными для военных моряков. Когда развернулись работы в Пойнт-Мугу, мы, конечно, задумались над тем, какую полезную работу могут выполнять дельфины. Наиболее осуществимой показалась нам идея сделать из них помощников для водолазов. И в ответ на вопросы о том, почему именно Флот должен взять на себя расходы по изучению морских млекопитающих, мы обычно говорили: «Потому что они могут стать помощниками военных водолазов». Никто и никогда не обучал дельфинов исполнению команд в открытом море, и поэтому сама идея выглядела попросту спекулятивной. И прежде чем ее осуществить, нам предстояло разработать методы и аппаратуру, предстояло узнать гораздо больше о способностях этих животных, чем было в то время известно. Газетные репортеры и авторы статей, видевшие в наших работах только то, что представляло, по их мнению, увлекательный материал для печати, редко задумывались над тем, ради чего мы обучаем дельфинов. Все они читали книги Лилли и все верили, что дельфины чуть ли не выше человека по разуму. И все склонялись к мысли, что интересы Флота могут быть направлены только на прямое использование дельфинов в военных операциях. Вера эта подкреплялась ложным убеждением, что наши работы ведутся в строго секретном порядке. В действительности же все, что мы делали до 1966 года, никем и никогда не засекречивалось. В 1966 году стало ясно, что дело двинулось вперед и можно всерьез говорить об использовании дельфинов в некоторых конкретных случаях, косвенно связанных с военными операциями. Сами эти случаи, и только они, считались секретными, хотя представляли собой просто-напросто заключительный этап работы, ход и смысл которой и до этого, и после этого обсуждались в открытой печати. В 1964 году один репортер распространил статью об изучении эхолокационного анализатора дельфинов, написанную со слов одного из наших коллег в Лос- Анджелесском отделении Калифорнийского университета. В статье делался намек на то, что в Пойнт-Мугу Флот ведет какие-то секретные опыты. «Как нам сообщили,— писал репортер,—целью этих опытов является создание языка, на котором люди и дельфины могли бы общаться друг с другом: дельфины, подражая человеческому голосу, а люди, имитируя с. помощью приборов щелчки и свисты, издаваемые дельфинами». Речь, несомненно, шла о работе Уэйна Батто (см. главу 5). Эта работа никогда не засекречивалась, и репортер легко мог в этом убедиться. Но он предпочел с помощью словечка «секретно» поднять престиж своей статьи и сделал разговоры о нас темой, достойной пера авторов боевиков и детективных романов. Годом позже нас посетил другой репортер. Он получил полный отчет о наших занятиях, но это не помешало ему написать, не утруждая себя никакими доказательствами: «Работы военных с дельфинами строжайше засекречены» [1]. Многие газеты Соединенных Штатов напечатали обе эти статьи, и, таким образом, намного раньше, чем некоторые аспекты нашей деятельности были в действительности засекречены, всем и во всеуслышание было объявлено, что Флот спешно разворачивает в Пойнт-Мугу сугубо тайные операции. А это в свою очередь привело к тому, что сообщение Ассошиэйтед Пресс, распространенное в 1966 году и напечатанное газетами всего мира, было принято с полным доверием. И это чуть не погубило всю нашу работу. Кто бы мог подумать, что краткий доклад об особых свойствах эхолокатора дельфинов, прочитанный на открытом научном заседании, может вызвать такую бурю? Все началось с того, что Билла Эванса, изучавшего эхолокатор дельфина, и его коллегу Билла Э. Пауэлла пригласили участвовать в симпозиуме «Современные достижения наук о море», который должен был состояться в Лос-Анджелесе. Как было рассказало в главе четвертой, они вдвоем установили, что бутылконосый дельфин Дорис может с помощью своего эхолокатора отличать один материал от другого. Доклад Эванса и Пауэлла назывался «Новейшие исследования китообразных». Они решили разбить доклад на две части: сначала показать фотомонтаж, иллюстрирующий опыты с Дорис, сопровождая его устными комментариями, а потом рассказать об участии Таффи в эксперименте «Силаб-2» и показать фильм о выводе Таффи в открытое море и работе, которую исполняет дрессированный дельфин во время занятий. И вот сочетание этих двух тем—о Дорис, способной отличить медь от алюминия, и о Таффи, исполняющем команды в открытом море,—оказалось роковым. На симпозиуме присутствовал тот самый репортер, который двумя годами ранее написал статью о наших «секретных» опытах с дельфинами. Он тут же отправился в свою контору и сочинил небылицу, начинавшуюся следующими словами: «Ученые военно-морского флота научили дельфинов отличать один металл от другого—полезнейший профессиональный прием для существ, которых в один прекрасный день начнут использовать для обнаружения подводных лодок, мин и подводных ракетных установок. Поясним примером: наличие металлической заплатки необычного состава на корпусе подводной лодки в определенном месте позволит кочующим эскадронам дельфинов установить, что корабль принадлежит друзьям. Любой корабль, не имеющий такой заплатки, будет протаранен дельфинами, обученными нести взрывчатку на своих сбруях. Об этом новейшем успехе специалистов по лоснящимся 90-килограммовым морским млекопитающим вчера в открытую говорилось на симпозиуме, посвященном достижениям наук о море...» [2]. Изложив эту сенсационную выдумку, остаток статьи репортер посвятил довольно точному отчету об экспериментах с Дорис. И закончил статью кратким абзацем, в котором говорилось, что Пауэлл «уклонился от обсуждения военно-прикладного значения» сделанного им открытия. Этот последний абзац был опущен почти всеми газетами, но, будь он даже напечатан, уже ничто бы не изменилось. У читателей уже было создано полное впечатление, что мы учим дельфинов поиску и атаке вражеских подводных лодок. И, как показал поднявшийся шум, мало кто из читателей сомневался в том, что все это делается по инициативе морского ведомства. Прочтя слова о специалистах по дельфинам, читатели приняли всерьез схему тарана подводной лодки дельфином, несущим заряд взрывчатки. Но осуществима ли эта схема? Давайте разберемся поподробнее. На фотоснимках, которые видел репортер, было ясно видно, что дельфин может отличить один материал от другого с расстояния 1,5—2 м. Как же будет выглядеть схема его действий в ситуации, выдуманной репортером? Дельфин, чья крейсерская скорость около 6 узлов (11 км/час), волоча заряд взрывчатки, прикрепленный к сбруе и мешающий ему двигаться, должен поравняться с подводной лодкой, обогнать ее и внимательно обследовать в поисках небольшой металлической нашлепки. И должен убедиться, что ее там нет. Обучить животное реагировать на отсутствие предмета очень трудно, особенно если ему самому поручается установить это отсутствие. Результаты такого обучения часто ненадежны. Что если дельфин ошибется и боднет дружественный корабль или причал? Ведь он обучен боднуть, всего только боднуть, а того, что за этим последует, не знает, и знать не может. Трудно поверить, чтобы Флот положился на способность дельфинов к здравомыслию и решил доверить судьбы своих кораблей небольшой, хотя и необычной металлической нашлепке. Эти простейшие соображения, конечно, не могли прийти в голову редакторам сотен газет во всем мире, легковерно перепечатавших полученное известие. Многие газеты опубликовали только первую часть статьи безо всяких изменений. Другие сократили и ее, оставив только самые сенсационные фразы. В процессе редактирования и переписывания текст изменялся, но как? В одной газете статья начиналась словами: «По мнению военно-морских специалистов, дельфины-самоубийцы, обученные нести взрывчатку и таранить вражеские корабли, могут стать оружием будущего». Обратите внимание — здесь уже появилась ссылка на военно-морских специалистов, и выдумка стала выглядеть еще авторитетнее. Особую окраску сообщению, кстати, окраску весьма разнообразную, придали составители заголовков, выкраивающие броские фразы их отредактированного текста. Диапазон заголовков простирался от сравнительно спокойных утверждений типа «ДЕЛЬФИНОВ УЧАТ РАЗЛИЧАТЬ МЕТАЛЛЫ» до восклицаний вроде «ФЛОТ ОБУЧАЕТ ДЕЛЬФИНОВ-КАМИКАДЗЕ», причем большинство авторов склонялось к последнему варианту. Отклик не замедлил себя ждать. В Пентагон, в Управление по военно-морским исследованиям и к нам в Пойнт-Мугу посыпались письма, начались телефонные звонки. Люди писали своим конгрессменам, те адресовались к флотскому начальству, требуя объяснений. Многие письма звучали весьма красноречиво. Все сочли, что у них на глазах совершается преступление, и были возмущены тем, как негуманно обращаются с дельфинами военные моряки. Достаточно процитировать два письма из тех, что мы получили. Первое из них адресовано «Ученым военно- морского флота из Центра по изучению дельфинов в Пойнт-Мугу (Калифорния)». Его написала девочка из штата Нью-Йорк. Дорогой сэр! Мне одиннадцать лет, и вдруг вчера я прочла в газете «ВЕЧЕРНИЕ НОВОСТИ БУФФАЛО» о том, что вы учите дельфинов распознавать Металлы. Я согласна с вами, что морских свиней (или дельфинов) можно сделать помощниками человека. Но! Вы хотите, чтобы они несли взрывчатую сбрую, чтобы они гонялись за вражескими подводными лодками и взрывались вместе с ними! Такие вещи могут делать только ужасно злые люди! Чем обидели вас невинные млекопитающие, что вам захотелось их поубивать? Придумайте какой-нибудь другой способ избавляться от подводных лодок! Поверьте, я знаю, что огромное количество детей в нашей стране, которые видели дельфинов и полюбили их как я не позволят вам осуществить ваш план! В любом случае надеюсь на это». Второе письмо, адресованное Биллу Пауэллу, пришло от одной женщины из Австралии. Тон письма спокоен и рассудителен, но за словами таится тот же гнев, что у ребенка из штата Нью-Йорк. Дорогой сэр! Приложенная к письму вырезка взята из одной нашей воскресной газеты, самой правдивой из выходящих в нашем городе. Я прекрасно знаю: «не всему верь, что пишут в газетах». Но, если это известие правдиво, я должна выразить вам лично свой самый решительный протест, полностью отдавая себе отчет в том, что я женщина и, стало быть, нелогична, в науке не разбираюсь и вдобавок иностранка. Приговорить любое животное к смерти—это ужасно, хотя я понимаю, что в медицинских исследованиях это необходимо и неизбежно. Но готовить расправу над дельфином, именно потому что он разумен и поддается обучению,—это, по-моему, в высшей степени аморально. Это животное даже в диком состоянии ведет себя, как наш друг. Я не претендую на то, что много знаю о дельфинах, ведь вовсе необязательно во всех подробностях ознакомиться с прекрасной картиной или зданием, чтобы понять, что их нельзя уничтожать. Я читала, что дельфины дружелюбны и по-своему лояльны к нам, не злы, любят игры и очень умны. Неужели мы, так называемые высшие существа, не можем проявить по отношению к ним немного благородства? Неужели мы проделаем с ними то же, что проделали с огромными стадами животных в Африке, Америке, моей собственной стране и во многих других? Неужели мы, люди, умеем только истреблять? Для того, что вы задумали, можно сконструировать машины. Будьте добры, займитесь этим. Не заставляйте нас еще раз почувствовать себя опозоренными и виноватыми». Письма приходили не только в Пойнт-Мугу и другие военно-морские и правительственные учреждения. Многие люди обращались непосредственно к редакторам газет, в которых прочли это сочинение. Наиболее резкий протест, принадлежащий перу выдающегося антрополога, был напечатан в газете «Нью-Йорк таймс». Осуждая «беззаконное и глубоко аморальное» поведение людей, обучающих дельфинов таранить подводные лодки, автор призывал всех присоединиться к нему, «протестуя против этого особенно возмутительного проявления антигуманизма» [3]. Фельетонисты и комментаторы выразили самые разнообразные мнения по поводу всей этой сенсации. Большинство осуждало нас как аморальных пособников милитаристов, и лишь очень немногие заявили, что все это несерьезно, и с полным основанием высмеяли схему тарана. Рассел Бэйкер подготовил для «Нью-Йорк таймс» эксцентричный, но меткий фельетон, в котором говорилось: «Не надо обладать большим воображением, чтобы предвидеть, к чему приведет осуществление этой полоумной идеи. В нашей стране стремительно растет племя владельцев мелких судов, и вряд ли военно-морской флот снабдит их катера особыми металлическими знаками для опознания дружественных судов. И как только эти бродячие эскадроны дельфинов - камикадзе взорвут первый же семейный катер, все владельцы лодок Америки предпримут соответствующие действия. Каждый дельфин, чей плавник покажется из воды, будет тут же расстрелян. Немногие оставшиеся в живых быстро научатся держаться в дальних пустынных водах. Там они и будут плавать со своей взрывчаткой, страдая от кровавых ран, натертых сбруей, и смертельно боясь приблизиться друг к другу, дабы не столкнуться и не привести в действие свой динамит. Собачья жизнь!» [4]. Анонимный автор фельетона в «Нью сайентист» от 11 августа 966 года, рассматривая планы подготовки дельфинов - камикадзе, дал волю необузданному полету фантазии: «Враг, несомненно, преуспеет в дрессировке других рыб (sic) и заведет себе дельфинов противодельфиньей обороны, но ведь и мы на этом не остановимся. Против подводных лодок мы можем придумать кое-что и похлеще, например разослать мобилизационные повестки электрическим скатам. Полноценный и хорошо заряженный скат способен своим разрядом повалить лошадь. Мы обучим в Чайна-Лейк несколько тысяч скатов двигаться цепочной, прижавшись отрицательно заряженной головой к положительно заряженному хвосту впереди плывущего. Такая батарея прожжет электрической дугой любой подводный корабль, к которому приложится. А сотни две гигантских спрутов, хватая друг друга за щупальца, как только запахнет китайским рагу или русской черной икрой, образуют высокоэффективную подвижную сеть для ловли подводных лодок-малюток». И так далее в том же духе. Автор изобретает невероятные военные занятия для бобров, птиц, кротов, жираф, красных муравьев и мышей, которых можно обучить карабкаться по чулкам, что обратит в бегство «вражеские полчища, состоящие из женщин». Этот юмор был вожделенным отдыхом после обрушившегося на нас шквала обвинений и выражений крайнего ужаса и изумления. Хотя нападающие были лишены всяких оснований, мы чувствовала, что их нельзя игнорировать, и в течение нескольких недель после появления статьи занимались только тем, что отвечали нашим критикам и обвинителям. Мы ответили на все письма, присланные с обратным адресом. Тем, кто нам звонил по телефону, мы пространно объясняли, чем мы в действительности занимаемся и чего хотим добиться. Самым известным из критиков в первую очередь антропологу, выступавшему на страницах Нью-Йорк таймс», мы разослали приглашения посетить нашу станцию. Судя по всему, наши объяснения удовлетворили тех, с кем мы беседовали и кому написали. Секретарь известного и влиятельного общества направила министру военно-морского флота письмо с предложением опубликовать наш «ясный и вселяющий надежду» ответ в распространенном издании, посвященном проблемам защиты животных [5]. Насколько мне известно, история этой сенсации была правдиво рассказана только в журнале «Плэйбой», в августовском номере за 1968 год, где была напечатана статья Фредерика С. Эппла «Глубокомыслящие люди». «Позапрошлым летом,—писал Эппл,— тысячи друзей животных буквально обрушили огненный шквал писем на Управление по морским операциям в Пентагоне, загнав лот в его глубочайшие трюмы». Эппл рассказывает о статье, вызвавшей этот шквал, в которой говорилось о том, что военно-морской флот «мобилизует дельфинов... в качестве подводных камикадзе», поскольку они «способны отличать алюминий и бронзу от других металлов», и кратко обрисовывает Мнимый план приспособить животных для взрыва подводных лодок, не снабженных опознавательным знаком. «Все читатели газет пришли в ужас... Друзья дельфинов изо всех стран соединились, и в пресс-бюро флотских учреждений забушевал тайфун». По мнению Эппла, сенсация с дельфинами возникла по недоразумению. Дельфины и вправду могут отличить один металл от другого, но неверна или, по словам ученых военно- морского флота, весьма малоправдоподобно утверждение, что кем-либо когда-либо серьезно обсуждались планы обучения дельфинов ремеслу камикадзе. Если это и возможно, то попросту непрактично». И на том спасибо! Как же представляет себе Эппл обстоятельства возникновения той сенсации? «Чисто биологические исследования,— пишет он, — по закону не подлежат засекречиванию. Но непосредственные военно-прикладные элементы опытов в Пойнт-Мугу могут оказаться секретными, и наверняка так оно и было. И когда репортер, ознакомившись на станции с биологическими исследованиями, спросил, а как же Флот намерен их использовать, сопровождающий сотрудник, не долго думая, заявил: «Сами можете себе вообразить». Репортер и вообразил». Время от времени в журналах и книгах до сих пор появляются разные версии этого события. Например, Элвин Тоффлер в своей книге «Шок будущего»* приводит довольно путаное описание этого инцидента в главе об эксплуатации животных человеком. Упомянув об использовании голубей для отбраковки пилюль при производстве медикаментов и о рыбах, очищающих от водорослей водоводы насосных станций на Украине, Тоффлер переходит к вопросу о дельфинах. «Дельфинов можно обучить носить инструменты акванавтам, живущим под водой у берегов калифорнии, и отгонять акул, приближающихся к району работ, — пишет он. — Их можно обучить подрывать подводные мины, кончая самоубийством во имя спасения людей, хотя это и не очень укладывается в рамки межвидовой этики». Но есть еще одна версия событий 1966 года, версия наиболее опасная и разрушительная для обстановки общественного доверия. Эта версия приводится в статье Кливленда Эмори, напечатанной в 1970 году в журнале «Холидэй». Статья называется «Подружившись с человеком, дельфин, быть может, совершает самоубийство». Рассказав об идеях и опытах Джона Лилли. Эмори пишет: «Когда общественность узнала, что военно-морской лот США ведет эксперименты с дельфинами, рассматривая их как живые взрыватели в борьбе против подводных лодок и других вражеских судов, взрыватели, кончающие при этом самоубийством, поднялся такой шум и крик, что Флот объявил о прекращении опытов, а когда этого оказалось мало, стал утверждать, то их вообще никогда не было». Ничто не может поколебать всеобщей веры в то, что Флот серьезно рассчитывал заполучить дельфинов - подрывников вражеских подводных лодок. Эта изначальная выдумка законсервирована в моргах вырезок бесчисленных газет, и как только ее можно будет «пристегнуть к очередным новостям о дельфинах, ее извлекут оттуда и оживят. -------------------------------------------------------------------------------- * Сокращенный перевод книги Э. Тоффлера был опубликован в нашей стране журналом «Иностранная литература».— Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Примечания . 1. Статья, в которой намекалось, что в Пойнт-Мугу ведутся секретные опыты, появилась во многих газетах, например в газете «Sunday Oregonian» от 12 июля 1964 года, где она была озаглавлена «Зоолог дрессирует дельфинов, чтобы узнать, как млекопитающие могут жить на больших глубинах». Подписана статья Ралфом Дантоном, научным обозревателем агентства Ассошиэйтед пресс. Вторая цитата взята из другой широко распространившейся статьи (она появилась, например, в газете «Columbus Dispatch», выходящей в штате Огайо, в номере от 31 октября 1965 года), статья была озаглавлена «Морской клоун может стать лучшим другом ученых» и подписана Беном Фанком, корреспондентом Ассошиэйтед пресс. 2. Цитируется вариант статьи, распространенной агентством Ассошиэйтед пресс. В таком виде статья была напечатана, например, 22 апреля 1966 года газетой «New Bedford Standard Times», выходящей в штате Массачусетс. В этой газете статья была озаглавлена «Дельфины проявляют ретивость при подводном опознании». Подписи Ралфа Дайтона эта газета не приводит, но ее приводят другие газеты. 3. Цитата взята из письма Эшли Монтэгю, опубликованного 8 апреля 1966 года в газете «New York Times». В примечании редактора сказано, что «письмо прислано человеком, написавшим в соавторстве с Д. Лилли книгу «Дельфины и история». Поскольку стало известно, что доктор Монтэгю готовит против нас поход, я позвонил ему по телефону. Выслушав мои объяснения, он сказал, что запросит редакцию «New York Times», правдива ли опубликованная там статья. Несколькими днями позже он написал мне, что редакция «New York Times» сослалась на агентство Ассошиэйтед пресс, а там утверждают, что статья правдива. Их репортер брал интервью у мистеров Эванса и Пауэлла, и статья подготовлена на основе их высказываний». Тем не менее, Монтэгю выражал согласие воздержаться от публичных заявлений «до полного выяснения фактов», сообщая, что приостановил публикацию письма, отосланного им в журнал «Science». Письмо заканчивалось в более сердечном тоне. Я ответил пространным письмом, в котором подчеркнул, что в первоначальном тексте пресс бюллетеня были слова: «Он (Пауэлл) уклонился от обсуждения военно- прикладного значения» сделанного открытия, снова излагал свои соображения о нереальности идеи атаковать подводные лодки с помощью дельфинов и пригласил Монтэгю посетить станцию в любое удобное для него время. 4. Фельетон Рассела Бэйкера был напечатан в газете «New York Times» от 5 мая 1966 года под заголовком «Дожили дельфины до человеческой жизни!» 5. Мой ответ Кристин Стивенс, секретарю Общества в поддержку законодательной деятельности в защиту животных, был опубликован в журнале «Information Report of the Animal Welfare Institute» (см. том 15, № 2, апрель—май—июнь 1966 года). Глава одиннадцатая Практические достижения Работа с морскими млекопитающими доставила нам большое удовлетворение. Мы написали много научных статей, которые существенно обогатили литературу о дельфинах, китах и морских львах (они перечислены в библиографии, приведенной в конце книги). Нельзя забывать и наши доклады о способах ухода за морскими млекопитающими и о способах лечения их заболеваний. Но, прежде всего мы старались воплотить достигнутые результаты в жизнь, без чего не была бы оправдана наша деятельность под покровительством военных. Руководство считало наши научные и медицинские исследования необходимыми лишь постольку, поскольку на их основе могут быть разработаны методы и системы, полезные для военно- морского флота. Должен сразу подчеркнуть, что всё наши достижения могут быть использованы не только военными организациями, но и гражданскими. Иногда это становилось ясным с самого начала, но в ряде случаев невоенное применение результатов нашей работы оказывалось для нас совершенно неожиданным. Мы доказали, что морских млекопитающих можно обучить действовать по команде в открытом море и, используя их чуткий слух и способность к погружениям на большие глубины, поручать им работу, которую практически не могут выполнить ни сам человек, ни созданные им аппараты. Это было нашей победой, если можно вообще говорить о победах, хотя всех возможностей, которые открылись перед нами, мы до сих пор не научились использовать. Ранее я уже рассказывал о том, как мы учили дельфинов искать и маркировать предметы, лежащие на морском дне. Когда военно-морской подводный центр открыл в 1968 году лабораторию в Канеохе-Бэй на Гавайских островах, опыты по этой теме были успешно завершены созданием специальной службы подъема предметов со дна, использующей для этой цели морских млекопитающих. «Быстрый поиск» Целью работ по теме «Быстрый поиск» было обучение морских львов подъему оборудования с морского дна. Еще в самом начале наших изысканий мы установили, что морских львов можно обучить исполнять команды в открытом море и нырять к акустическому маячку на глубины до 230 м. Мы отдали предпочтение морским львам, потому что они стоят дешевле, чем дельфины, кроме того, их проще и содержать, и перевозить. Готовить животных было поручено Мартину Э. Конбою, приступившему к работе в сентябре 1969 года. Конбой очень быстро выяснил, что из десяти приобретенных морских львов для дрессировки годятся только шестеро. На первом этапе дрессировки всю шестерку приучали не бояться прикосновения человеческой руки, не кусаться, и носить сбрую и намордник, сделанный из неопрена. К сбруе крепился поводок, на котором морского льва можно было водить, как служебную собаку, а с помощью намордника животное отучали охотиться за рыбой в открытом море. Кроме того, намордник был самым подходящим местом для крепления снаряжения, которое должно было вести животное. На этом этапе обучения, длившемся три месяца, морские львы освоили несколько важных приемов. Они привыкли оставаться в транспортной клетке по крайней мере в течение 30 секунд после открытия дверцы и научились нажимать носом специальную резиновую подушечку, как только услышат звук частотой 9 кГц. Подготовка животных к выходу в открытое море, включая обучение исполнению команды «вернись», занимала от 44 до 108 ней. Если морской лев исполнял команды в открытом море, никуда не отлучаясь, считалось, что он успешно закончил курс обучения. Тем временем конструировалось и изготовлялось снаряжение ля подъема предметов с морского дна. Если вначале мы ограничивались тем, что поручали дельфину промаркировать лежащий на дне предмет, то теперь решено было научить морских львов накладывать на предмет защелкивающийся захват с линьком, чтобы люди могли поднять находку, не погружаясь под воду, конечно, подразумевалось, что искомый предмет будет оснащен акустическим маячком, иначе морской лев не смог бы его найти. Первоначально маячки настраивали так, что они издавали чистый тон на частоте 37 кГц, но этот звук животные слышали с расстояния не более 9 м. Позже было установлено, что частота 7 кГц лежит намного выше диапазона максимальной слуховой чувствительности морских львов [1], и маячки были перестроены на частоту 9 кГц. Этот звук морские львы слышали за 550 м от маячка. Когда морские львы усвоили каждый нужный прием в отдельности, животных начали учить исполнять все действия подряд в должной последовательности. Обычный рабочий день начинался с надевания сбруи. Затем животных вели на баржу и рассаживали по отдельным клеткам. Баржа становилась на якорь на глубоком месте в бухте, морских львов пересаживали на резиновые лодки, а на дно опускали макет торпеды с акустическим маячком, который можно было включать и выключать с поверхности. Морского льва посылали плавать вокруг резиновой лодки. Заслышав сигнал с макета, животное должно было вернуться в лодку и нажать носом резиновую подушечку. После этого дрессировщик крепил к наморднику морского льва захват и вновь посылал животное за борт. Морской лев должен был опуститься на дно, приблизиться к макету под прямым углом к его продольной оси и толкнуть макет захватом. При этом кривые лапы захвата защелкивались округ корпуса макета, а сам захват отделялся от намордника. Выполнив задачу, морской лев возвращался на поверхность и получал, наконец, рыбу в награду за усердие. К захвату был прикреплен линек, второй конец которого оставался в лодке. Линек предназначался для подъема предмета на поверхность, но во время учебных занятий захват не защелкивался и линек служил только для подъема со дна самого захвата. Постепенно занятия переводились все дальше в открытое море на все большие глубины. Через 15 месяцев после начала курса бучения морские львы обеспечивали подъем предметов с глубины 152 м. В ноябре 1970 года, когда плановый срок работы близился к концу, Конбой получил возможность продемонстрировать своих питомцев в деле. У острова Сан-Николас должны были состояться очередные испытания боеголовки противолодочной ракеты СРОК—операция, в которой четырьмя годами раньше участвовал Таффи. Конбой надеялся, что на этот раз, если все пройдет, как задумано, боеголовка будет поднята без участия водолазов. Вместо них работу выполнит морской лев. Три морских льва и сопровождающий персонал были доставлены с Гавайских островов в Калифорнию обычным рейсовым самолетом. После трехдневного отдыха в Пойнт-Мугу животных оставили на остров Сан-Николас и разместили там в небольшом здании, чтобы укрыть их, привыкших к мягкому гавайскому климату, от пронизывающих местных ветров. Запуск ракеты был назначен на следующее утро, но из-за тумана и плохой видимости его отложили на 3 часа пополудни. Много времени ушло на определение района падения ракеты. И первый морокой лев ушел под воду в 5 часов вечера. Он нырял четырежды на глубину 30 м, а боеголовка лежала на глубине 60 м. торой и третий морской львы тоже нырнули неудачно. Стемнело. И Конбой, заметив, что темнота мешает животным работать, решил на будущее дрессировать их и по ночам. На следующее утро стоял туман, но около полудня команда обралась до буйка на месте падения боеголовки и первый морской лев понес захват на дно. Он достиг дна, но принес обратно не сработавший захват. Следующие шесть погружений тоже не дались. И тут выяснилось, что боеголовка имеет не ту окраску, на которую натаскивали животных. Полосы на ней располагались иначе, чем на тренировочном макете. В этой ошибке были виноваты сами артиллеристы. Но вот на дно пошла самка морского льва Тёрк. Ее не смутила непривычная окраска, и она наложила захват на боеголовку. Боеголовка увязла в песке, и пока ее дергали, захват соскочил. Снова послали Тёрк, и на этот раз она наложила захват надежно. Проверки ради на дно спустилась пара водолазов. Водолазы убедились, что захват наложен правильно, но на всякий случай закрепили на боеголовке дополнительный страховочный линь. Но Тёрк хорошо сделала свое дело, и боеголовка была поднята на борт линьком, который унесла на дно она. Итак, без затруднений не обошлось, но факт остается фактом: трое в одной резиновой лодке, не считая морского льва, успешно продемонстрировали работу новой службы по извлечению затонувших предметов с морского дна. И теперь во время подобных операций военно- морской флот США широко пользуется услугами морских львов [2]. «Действия на глубине» Мартин Конбой еще только приступал к дрессировке, когда в Пойнт-Мугу полным ходом шла работа по теме «Действия на глубине», целью которой была демонстрация возможности извлечения предметов со дна при помощи косаток и гринд. До того, как эта работа была перенесена на Гавайи, ею руководил Кларк rds Бауэре, Много лет проработавший у нас на биостанции. Заботам Бауэрса были поручены две косатки, которых выловили в октябре 1968 года в море близ Сиэттла (штат Вашингтон) и доставили к нам в Пойнт-Мугу на самолете. Их дрессировали еще до начала темы «Действия на глубине». Пятиметровому Ахаву предстояло буксировать пловца, и первым делом дрессировщики добились, чтобы он перестал бояться прикосновения человеческой руки и позволял чистить себя щеткой. Джон Холл ходил по косатке, орудуя щеткой на длинной ручке, а Ахав медленно переворачивался у него под ногами, подставляя не протертые части своего огромного тела. К моменту начала работ по теме «Действия на глубине» Ахав уже умел подплывать на зов. Шестиметрового Измаила дрессировал Блэр Ирвин. готовя животное для работы в открытом море. Измаила учили следовать за катером в бухту и по сигналу возвращаться в вольеру, косатка проделывала это впервые в мире. На Гавайские острова Ахава и Измаила перевезли по отдельности в октябре 1969 и в январе 1970 года. Годом раньше в Канеохе-Бэй самолетом был доставлен самец гринды Морган, а второй самец гринды Пип, пойманный «Тихоокеанским Мэринлендом», поступил туда в 1970 году. Дрессировке Пипа мешали длительные периоды вялости и безразличия ко всему окружающему, спустя 10 месяцев после прибытия на Гавайи Пип умер. Вскрытие показало, что все время пребывания в неволе Пип страдал от обширной легочной инфекции. Дрессировали косаток и гринд теми же методами, что и дельфинов. Как ни удивительно, Моргану хватило часа, чтобы научиться проходить в ворота. Касаткам эта наука далась труднее, пришлось расширить ворота до 3 м, но животные приближались им с явной неохотой. Понадобился целый месяц, чтобы они освоились с воротами. Во всех прочих отношениях Ахав и Измал проявляли полное бесстрашие, а иногда и независимость нрава, достойные их размеров и силы, противостоять которой, вероятно, не может ни одно морское животное. Всех животных обучили нести сбрую с маленьким радиопередатчиком, по сигналам которого их можно было бы найти, если бы они потерялась или сбежали. Тем временем конструкторы ломали головы, как разместить на косатках и гриндах подъемное оборудование. Форма головы у этих животных такова, что чашку на нос им не наденешь. Сначала Моргана пытались научить держать в пасти кольцо, но весило оно больше 9 кг, и нес его Морган с трудом. Пришлось пойти по другому пути и изготовить мундштук по форме пасти животного. С мундштуком дело пошло легче, и позже такие мундштуки делали для всех косаток и гринд. Пока животных обучала глубоководным погружениям сначала в бухте, а потом в океане, конструкторы успели разработать совершенствованный увеличенный захват, который предстояло крепить к мундштуку. Как и раньше, при ударе о мишень захват защелкивался и одновременно отделялся от мундштука, но теперь аппарат был оснащен гидразиновым газогенератором и надувным баллоном. При защелкивании захвата генератор начинал производить большое количество газа, баллон раздувался, и за счет его подъемной силы предмет поднимался со дна на поверхность. Первым доставил на дно эту систему Морган. Захват с гидразиновым газогенератором был тяжелее тренировочного прибора, но Морган согласился взять его и нырнул к торпеде, затонувшей на глубине 10 м. По словам водолазов-наблюдателей, все происшедшее на дне очень удивило Моргана. Он даже толкнул «мундштуком цепочку пузырьков газа, словно пытаясь отогнать их прочь. Звук работы газогенератора его ничуть не встревожил, и за раздуванием баллона он следил с осторожным любопытством. Одной из задач разрабатываемой темы было определение предельной глубины, «на которой косатки и гринды могут развернуть подъемное оборудование. Вначале лучшие результаты показывал Ахав. Начав с малых глубин в бухте, он за 53 часа занятий освоил глубину 230 м. Но внезапно Ахав заболел, перестал слушаться, и занятия с ним пришлось прервать на 6 недель. Потом занятия возобновились, но до конца планового срока оставалось ало времени, и Ахав не успел наверстать упущенного, хотя его результаты улучшались день ото дня. В июне 1971 года ему хватало всего 7 минут 40 секунд, чтобы нырнуть на глубину 260 м, развернуть там подъемное оборудование и возвратиться на поверхность. Это был его рекорд глубины и длительности задержки дыхания. В отличие от Ахава и Моргана Измаил кое в чем был строптив и непостоянен. Вначале он часто отказывался нырять больше одного раза за урок даже на мелководье. Иногда, проплыв за катером часть пути по проливу, ведущему в океан, Измаил поворачивал и плыл домой. С момента начала работ по теме прошло чуть больше года, и вот настал злополучный февральский день 1970 года. Измаила привели на занятия, и по команде дрессировщиков он нырнул на глубину 152 м. Ему велели повторить погружение, он взял учебный захват, но нырнул неглубоко и вернулся к катеру. Ему снова велели нырнуть, он снова нырнул неглубоко и выплюнул мундштук. Всплыв, Измаил шлепнул по воде ластами и хвостом - как он поступал всегда, когда настойчивость дрессировщиков выводила его из себя. Видя, что Измаил отдалился от катера метров на двести, дрессировщики решили прервать занятие и опустили в воду прибор, подзывающий Измаила. Измаил поплыл было к катеру, но потом повернул прочь. Его радиопередатчик работал с перерывами, сигнал был слабый. Пока дрессировщики подняли на борт мишень, Измаил был уже метрах в четырехстах от катера. За ним погнались, но вскоре потеряли косатку из виду. Дрессировщики решила, что Измаил отправился домой, но плавучая вольера оказалась пуста. Катер вернулся на место занятий, но Измаила не было и там. Несколько дней подряд его искали, высылая вертолеты и катера, но Измаил исчез. Измаил, как и Морган, становился непослушным в периоды полового возбуждения, но обычных признаков такого возбуждения в тот злосчастный день у Измаила не было. Не было у него и симптомов какого-либо заболевания. Так что причина такого резкого изменения поведения Измаила осталась неизвестной. Позже нечто подобное произошло и с Ахавом. Как-то раз, когда мишень перенесли с глубины 150 на глубину 230 м, Ахав отказался нырять. Его повели обратно, но он внезапно исчез. Сигнал его радиопередатчика показал, что Ахав плывет на северо- восток. Катер последовал за Ахавом. тот не отвечал на вызов и соглашался следовать за катером лишь тогда, когда дрессировщики плыли на северо-восток. Так продолжалось 14,5 часа. На следующий день в 2 часа пополудни Ахав, видимо, уснул. Он проспал 3 часа, а проснувшись, вскоре последовал за катерам домой. За сутки он и катер покрыли более 90 км. Море было неспокойное, высота волн достигала 2—4 м. ветер дул со скоростью 55 км/час. Не будь на косатке радиопередатчика. Ахав наверняка ушел бы на волю. На этом обучение Ахава было приостановлено. Плановый рок темы близился к концу, и было мало шансов на то, что Ахав догонит Моргана, если даже удастся в очередной раз обуздать его нрав. А Морган стал к этому времени рекордсменом. Он нырял на глубину 300 м, и единственно, чем были недовольны его дрессировщики, так это его склонностью совершать разведывательные погружения без захвата. Частота этих самовольных погружений возросла, когда Морган стал нырять глубже чем на 300 м. Кларк Бауэрс полагал, что Моргану просто тяжело нести оборудование на такую глубину. К сбруе Моргана был прикреплен глубинный радиопередатчик, так что дрессировщики знали, на какую глубину идет гринда, даже если она не несла и не развертывала захвата. За одно занятие, когда мишень погрузили на 347 м, Морган по собственной инициативе нырял 9 раз и 5 раз при этом добирался до дна и все это за 2 часа. Самоуправство Моргана удалось ограничить. Как только дрессировщики видели, что он собирается нырнуть, они отвлекали его внимание, опуская в воду прибор вызова или акустический маячок, работавший на той же частоте, что и маячок мишени (9 кГц), и заглушавший звук последнего. Наибольшая глубина погружения Моргана с подъемным оборудованием составила 504 м. Морган отказался нести захват на большие глубины. Но во время следующего занятия он все же совершил самовольное погружение к мишени, расположенной на глубине 608 м. Радио глубиномер Моргана работал не очень четко, так что зарегистрировать эту глубину не удалось, но, поскольку погружение длилось более 13 минут, Морган, вероятно, проделал путь до самого дна [3]. Оценивая итоги работ по теме в целом, следует признать, что Кларк Бауэре и его дрессировщики сумели показать пригодность косаток и гринд для исполнения важных задач в открытом море. Обученная ими гринда несла подъемное оборудование на глубины, совершенно недоступные для водолазов. Одновременно выяснилось, что поведение косаток во многом отличается от поведения других видов китообразных, которых удавалось приручить, и с проблемой дрессировки косаток участникам работы не удалось разобраться до конца. Услугами морских млекопитающих, обеспечивающих подъем затонувших предметов, могут, естественно, пользоваться «не только военные, но и гражданские организации. И, прежде всего научные организации, деятельность которых связана с установкой приборов на морском дне. Сейчас океанографы не оставляют надолго свои приборы на значительных глубинах. Буйки, которые крепят к таким приборам, часто обрываются или становятся добычей туристов, особенно в прибрежных районах. Дрессированные китообразные и морские львы могли бы помочь ученым доставать такие приборы со дна. Точно так же эти животные пригодились бы нефтяникам для обслуживания и замены аппаратуры, размещенной под водой. Морские львы и китообразные могли бы производить фотосъемки в районах, где произошли подводные аварии, или работать гонцами у водолазов, подолгу живущих на дне в домах типа «Силаб». Различие между военным и невоенным спектрами использования прирученных китообразных и морских львов — это различие в нуждах и конкретных целях использования, но не в методах. Крик косатки Изучение диких морских млекопитающих привело к появлению удивительного способа сохранять мир между животными и рыбаками благодаря звукам, издаваемым косатками. Когда создавался Военно-морской подводный центр, в его состав были включены подразделения некоторых исследовательских лабораторий военно-морского флота, в том числе — Военно-Морской лаборатории электроники. Центру было передано оборудование лаборатории в бухте Сан-Диего. Перешли в Центр также и некоторые сотрудники лаборатории. Двое из них — биолог-акустик Уильям С. Каммингс и психолог-акустик Пол О. Томпсон интересовались главным образом идентификацией звуков, издаваемых китообразными, стараясь понять, какое значение имеют эти звуки для морских животных. Проблема подводных умов очень интересует военных моряков, поскольку шумы биологического происхождения скрадывают шумы двигателей подводных лодок, затрудняя эхолокационную подводную разведку. Надо очень хорошо разбираться в подводных шумах, чтобы, например, безошибочно отличать китов от малых подводных лодок. Во время своих ежегодных миграций серые киты проходят у самого Пойнт-Лома, где размещается Военно-морской подводный центр. Это облегчило Каммингсу и Томпсону постановку опыта, с помощью которого они хотели определить, как влияет а поведение серых китов крик косаток, которые, как известно, нападают на китов. В очередной раз, когда серые киты направлялись к местам размножения у берегов Мексики, Каммингс и Томпсон, разместив на катере соответствующую аппаратуру, пересекли китам дорогу и начали транслировать под воду звуки разных типов. Под водой звучали: крик косатки, записанный в море у берегов штата Вашингтон, смесь чистых тонов частотой 00 и 2000 Гц, являющихся главными составляющими крика косатки, и беспорядочный шум. состоящий из звуков частотой от 500 о 2000 Гц. Смесь чистых тонов и беспорядочный шум использовались как контрольные сигналы. Некоторых китов Каммингс и Томпсон пропускали, не включая подводную трансляцию, чтобы убедиться, что наблюдаемые ими особенности поведения животных вызваны только трансляцией звуков с катера, а не какими-либо иными причинами. Реакция серых китов на крик косатки проявлялась весьма отчетливо. Как только под водой раздавался крик. видимые на поверхности спокойно плывущие на юг животные мгновенно разворачивались и устремлялись прочь, в большинстве случаев прямо на север. О поведении китов, плывших под водой, разумеется, ничего определенного нельзя было сказать, но вскоре после начала трансляции они выныривали для вдоха вдалеке от источника звука. Киты, находившиеся мористее катера, направлялись в открытое море. Киты, оказавшиеся между катером и берегом, вблизи подводных зарослей гигантского фукуса, прятались в чащу водорослей и не показывались оттуда до тех пор, пока не прекращали трансляцию. После прекращения трансляции проходило от 5 до 30 минут, прежде чем киты вновь решались направиться на юг. Но стоило возобновить трансляцию, как они вновь устремлялись к северу. Было проведено 77 опытов. Только во время четырех из них киты отреагировали на смесь чистых гонов и беспорядочный шум. Но реакция эта была менее острой: животных попросту удивили незнакомые звуки. Мы не знаем, какую роль в общении косаток исполнял записанный крик, но вряд ли можно сомневаться в том, что киты знали голоса своих опаснейших врагов [4]. Вскоре после этого Билл Каммингс узнал от одного из биологов Калифорнийской службы рыболовства о событиях, которые каждый год разыгрываются у острова Каталина в период икрометания кальмаров. Выходящие в это время на ловлю кальмаров рыбаки ружейным огнем уничтожают гринд и морских львов, появляющихся полакомиться головоногими. А что если удастся отогнать лакомок от мест промысла, транслируя под воду крик косатки? Конечно, это будет не чистый эксперимент, но вдруг дастся спасти жизнь многих морских животных! И Каммингс со всей своей аппаратурой отправился на остров Каталина. н пробыл там пять дней и убедился, что крик косатки отгоняет гринд и морских львов от нерестилищ головоногих, а заодно и спасает от вооруженных винтовками рыбаков. Джон С. Ваня, биолог Аляскинской службы рыболовства, обратил внимание Каммингса на соперничество между рыбопромышленниками и белухами. В мае и первой половине июня стада белух общей численностью от 50 до 500 голов дважды в сутки поднимаются с приливной волной вверх по течению реки Квичак, чтобы полакомиться молодью лосося. Река славится как самое большое в мире нерестилище лосося. Вылупившиеся из икринок мальки живут в ее верховьях год или два, а затем направляются в море. И по дороге их пожирают белухи. Рыбопромышленники всячески пытались отпугивать китов шумом катеров и взрывами небольших зарядов динамита, но эти методы оказались неэффективными. Рыбаки собираются перестрелять белух, разгневанные их разбойничьими набегами, сообщал Ваня. Сам Ваня пробовал отогнать белух, транслируя под воду разные звуки, в том числе и голоса косаток. Голоса косаток подействовали, но слабо. Видимо, считал Ваня, его оборудование недостаточно мощное. Он послал письмо Каммингсу с просьбой о помощи. Не имея возможности выехать на Аляску, Каммингс отправил туда своего сотрудника Джеймса Ф. Фиша, тоже биоакустика. Фиш провел 14 сеансов трансляции крика косатки в устье реки Квичак и, кроме того, еще 7 сеансов наблюдения за поведением белух, когда их не пытались спугнуть подводными звуками. Как только начиналась трансляция, стада белух, плывущие верх по реке, немедленно поворачивали назад, а те, что еще не спели войти в реку, предпочитали держаться подальше, километрах в полутора от источника звука. Обычно белухи очень голосисты. Они издают разнообразные эхолокационные щелчки, свисты, кваканье, лай и щебет. Но, заслышав голоса косаток, белухи немедленно умолкали. Фиш и Ваня опасались, что белухи могут постепенно привыкнуть к повторяющимся изо дня в день звукам и перестанут на них реагировать. В принципе такая вероятность есть, но только при условии, что эти сеансы будут повторяться длительное время. а те же две недели в году, когда нужно применять этот метод, белухи вряд ли перестанут страшиться голосов косаток. Во всяком случае, Фиш и Ваня даже к концу своих экспериментов не заметили, чтобы белухи перестали бояться голосов косаток, так что этим методом, видимо, можно пользоваться достаточно длительное время. Закончив опыты с трансляцией криков косаток, Фиш и Ваня тали передавать под воду чистый тон частотой 2500 Гц то в виде непрерывного звука постоянной интенсивности, то в виде беспорядочной серии импульсов. Непрерывный звук не потревожил белух, но во время тех двух опытов, когда под воду передавались беспорядочные сигналы, белухи поворачивали в море. К сожалению, нельзя со всей уверенностью сказать, что беспорядочные звуковые сигналы частотой 2500 Гц действуют таким же образом, как трансляция записи естественного голоса косатки. Вполне возможно, что белухи так отреагировали на беспорядочные сигналы о той причине, что в течение нескольких .дней до этого находились в постоянном страхе, слыша запись крика косатки. Фиш и Ваня считают, что для выяснения этого вопроса необходимо продолжить опыты [5]. Во время экспедиций на юг Аргентины в 1971 и 1972 годах Каммингсу, Фишу и Томпсону представилась возможность исполнить свою «ораторию» перед южными китами. Хотя южные киты тоже часто страдают от нападений косаток, их не взволновали слышанные звуки. Каммингс удивился, но впоследствии, получив запись голосов антарктических косаток, обнаружил, что их голоса сильно отличаются от голосов северных тихоокеанских родичей. Иными словами, северные и южные популяции косаток «говорят а разных диалектах». Но до серо времени Каммингсу еще не представилось возможности проверить действие записи голосов южных косаток на антарктических китов или на морских млекопитающих, обитающих в северной части Тихого океана. Китообразные, спутники и океанография Миграции и передвижения китов и дельфинов интересуют ученых уже несколько десятилетий. По причинам, о которых я уже говорил, эта проблема занимает и военных моряков. Дельфины и киты относятся к числу наиболее шумных морских жителей. Хорошо известно, что крупные киты ежегодно откочевывают с пастбищ в высоких широтах в экваториальные и тропические воды, где происходит спаривание и рождаются детеныши. Такие же путешествия предпринимают и некоторые из дельфинов. Хотя в северном и южном полушариях живут сходные или одинаковые виды китообразных, северяне и южане практически никогда не встречаются друг с другом. Когда в южном полушарии наступает зима и южане плывут на север, в теплые воды тропиков, северян там уже нет. В их полушарии наступает лето, и они в это время ходят на свои серверные пастбища. Проходит полгода, и обе группы направляются на юг. Может быть, именно эта разобщенность северной и южной популяций и является причиной образования разных «диалектов» у северных и южных косаток. О передвижениях дельфинов, живущих в умеренных и тропических водах, известно пока не очень много. Некоторые из них держатся в пределах ограниченных акваторий, другие же покрывают большие расстояния. Например, считается, что обыкновенный дельфин имеет мигрирующие и немигрирующие популяции, причем не мигрируют те, которые обитают в районах, богатых пищей. Билл Эванс заинтересовался этой проблемой, начал метить обыкновенных дельфинов и следить за ними. Дельфинов и китов метили и раньше. В китов стреляли металлическими метками с бортов китобойных судов, надеясь извлечь эти метки позднее, во время разделки туш убитых животных. Дельфинов отлавливали и крепили к их плавникам разного рода метки, но численность меченых животных была очень невелика. Как в случае с китами, так и в случае с дельфинами эти методы практически не дали никакой информации. Билл Эванс решил метить дельфинов, закрепляя на них радиопередатчики. Это позволило бы следить за животным и всем стадом, к которому оно принадлежит, в течение длительного времени. Такие попытки предпринимались и раньше, но никому не давалось сконструировать длительно работающий миниатюрный радиопередатчик и надежно закрепить его на теле дикого дельфина. А Биллу Эвансу в сотрудничестве с руководствам небольшого предприятия по производству океанографических приборов это далось. Была создана метка-радиопередатчик, которая крепится к спинному плавнику дельфина и держится на нем до тех пор, ока не истощится питающая метку батарея. Передающая антенна этой метки поднимается перед спинным плавником животного, так что передатчик работает только в тот момент, когда дельфин сплывает на поверхность для вдоха. Прибор такого типа использовал, в частности, Кларк Бауэре во время своей работы с косатками и гриндами. Первые приборы этого типа позволяли определять только местонахождение дельфина. Впоследствии в комплект прибора был включен датчик давления, чтобы получать информацию о глубине, на которой только что побывал дельфин. По интервалам между сигналами можно было судить о длительности погружения. Прослеживая пути меченых такими метками обыкновенных дельфинов, Эванс установил, что они перемещаются вдоль резких перепадов высот на морском дне и часто посещают окрестности вершин подводных гор. Слежение за стадами дельфинов позволило даже нанести на карту одну такую ранее неизвестную гору близ Калифорнийского полуострова. Некоторые гигантские подводные обрывы лежат на глубинах от 900 до 1800 м. Сами дельфины на такие глубины не ныряют, и, как считается, их эхолокатор на такие расстояния не действует. Как же дельфины обнаруживают эти места? Вероятнее всего, они ориентируются по шуму, который производит многочисленное население этих крутых склонов и расположенных над ними водных масс. Такие районы в океане исключительно богаты жизнью. Распределение температуры по глубине в этих местах тоже отличается от распределения температур над ровным и пологим дном. Возможно, дельфины, ныряя, способны обнаружить эти отличия. Днем обыкновенные дельфины собираются в тесные стада, по вечерам эти стада распадаются, а ночью обыкновенные дельфины ныряют в так называемый глубинный рассеивающий слой. Этот слой образуют поднимающиеся ночью с глубин рыбы и беспозвоночные, к утру же они снова уходят вниз. Это явление хорошо известно операторам эхолокационных установок и доставляет им множество хлопот: скопления живых организмов в воде столь интенсивно отражают и рассеивают посылаемые сигналы, что приборы не в состоянии обнаружить объекты, находящиеся под рассеивающим слоем. Вряд ли обыкновенные дельфины ныряют на большие глубины. Радиосигналы от меченых дельфинов показали, что в среднем глубина их погружений совпадает с ночной глубиной рассеивающего слоя, наиболее богатого пищей, хотя иногда они ныряют и глубже—в одном случае было зарегистрировано погружение на 258 м. После многих лет совместной работы океанологи и биологи становили, что распределение живых организмов в морях тесно вязано с такими физическими параметрами, как содержание кислорода в воде, температура, соленость, скорость течения и акустические свойства воды. Открытия Эванса убеждают в том, что при помощи китообразных, несущих на себе радиопередающие метки, можно получить ряд океанографических данных, сбор которых иными методами длился бы слишком долго, стоил бы гораздо большего труда и обошелся бы намного дороже. Особенно перспективным следует считать использование дельфинов экспедициями предварительной разведки, занимающимися в океанах поисками районов, которые могут оказаться интересными с научной точки зрения. Недалеко то время, когда через искусственные спутники Земли можно будет осуществлять систему связи радиопередающих устройств, закрепленных на диких дельфинах, с наземными приемными станциями, где полученную информацию будут обрабатывать и систематизировать. Такая система сослужит неоценимую службу ученым-океанографам [6]. Примечания 1. Результаты проверки слуха морских львов, проведенной Стэндфордским исследовательским институтом, Р. Дж. Шустерман, Р. Ф. Баллье и Джеймс Никсон приводят в своей статье «Подводные аудиограммы калифорнийского морского льва» (см. журнал «Journal of the Experimental Analysis of Behavior», том 17, стр. 339—350, 1972). Было установлено, что восприимчивость слуха морских львов резко понижается на частотах свыше 28 кГц, но сигналы большой интенсивности животные слышат даже на частоте 192 кГц. 2. Отчет Мартина Э. Конбоя «Проект «Быстрый поиск»: система извлечения предметов с морского дна с использованием морских млекопитающих» был опубликован в выпуске № 268 «Технической информации Военно-морского подводного центра» в июне 1972 года. 3. Рассказ о дрессировке косаток и гринд взят из отчета К. Э. Бауэрса и Р. С. Гевдерсона «Проект «Действия на глубине»: извлечение предметов с больших глубин с помощью косаток и гринд» (см. выпуск № 306 «Технической информации Военно- морского подводного центра» за 1972 год). 4. Воздействие крика косатки на серых китов описано У. С. Каммингсом и П. О. Томпсоном в статье «Серые киты Eschrichtius robustus стараются уйти из района, где под водой звучат голоса косаток Orcinus Orca» (см. журнал «Fishery Bulletin», том 69, стр. 525—530, 1971). 5. Рассказ взят из статьи Дж. Ф. Фиша и Дж. С. Ваня «Звуки, издаваемые косатками Orcinus Orca, отпугивают белух» (см. журнал «Fishery Bulletin», том 69, стр. 531—535, 1971). 6. О результатах наблюдений за дельфинами, снабженными радиометками, У. Э. Эванс сообщает в статье «Ориентационное поведение дельфиновых. Радиотелеметрические исследования» (см. журнал «Annals of the New York Academy of Scientist», том 188, стр. 142—160, 1971). Проект создания системы связи радиопередающих устройств, закрепленных на дельфинах, с наземными приемными станциями через искусственные спутники земли предложен У. Э. Эвансом в статье «Использование передовой космической технологии и новая ступень развития океанологии» (см. «American Institute of Aeronautics and Astronautics Paper». № 70—1273, 170). ПРИЛОЖЕНИЕ БИОЛОГИЧЕСКАЯ СТАНЦИИ ВОЕННО-МОРСКОГО ФЛОТА В ПОИНТ-МУГУ (исторический очерк) Испытательная станция морской артиллерии (ИСМА) находится в Чайна-Лейк (штат Калифорния), в пустыне Мохаве, в 160 км от океана. Но дела подводные ей отнюдь не чужды, и это никакой не парадокс. Испытательная станция морской артиллерии имеет несколько крупных вспомогательных подразделений на острове Сан-Клементе у берегов Калифорнии, а также мастерские и отделения в Лонг-Бич, подчиняющиеся филиалу в Пасадене. И одной из проблем, которыми занимается Испытательная станция морской артиллерии, является конструирование, производство и испытания торпед. Об ученых и инженерах из Чайна-Лейк говорят как о людях творческих, одаренных и предприимчивых. Подбор и воспитание таких людей—это заслуга доктора Уильяма Б. Мак-Лина, многие годы работавшего заместителем начальника станции по научной части. Доктор Мак-Ли»н всегда считал, что нельзя узко ставить цель перед исследователями и конструкторами и ограничивать инициативу творческих «работай ков при выборе путей и способов решения поставленных задач [1]. Подобные речи часто можно слышать в бюро по найму инженеров и ученых, но в жизнь они воплощаются очень редко. Администрация, как правило, не только четко ставит цель перед исследователями, но и пытается направить инициативу творческих работников по заранее избранному пути. Но в Чайна-Лейк инициатива действительно поощрялась и личным творческим интересам научных работнике предоставлялся широкий простор. Перед конструкторами торпед стояла и стоит важная задача: как повысить гидродинамический к. п. д. движения в воде, увеличив при той же мощности двигателя скорость торпеды и понизив уровень производимого ею шума. В поисках решения инженеры обратили внимание на дельфинов. О дельфинах писали. а«к о быстрых и бесшумных пловцах. Считалось—правда, на сновании непроверенных данных, что они могут двигаться со скоростью до 96 км/час — это невероятная скорость для движения в воде. Решено было проверить, действительно ли дельфины способны двигаться со скоростью такого порядка. Для проведения опытов Испытательная станция морокой артиллерии в 1960 году приобрела у «Тихоокеанского Мэринленда» самку тихоокеанского белобокого дельфина по имени Нотти. Как было сказано в главе восьмой, эти опыты не дали ожидаемых результатов. Нотти не развивала и явно не могла развить высоких скоростей. На этом исследования морских артиллеристов как бы и закончились, едва успев начаться, но люди, работавшие с Нотти, увлеклись дельфинами и стали думать, нельзя ли как-то использовать их в военно-морском деле. Это легко понять, особенно если вспомнить, какой шум тогда стоял вокруг суждений Лилли о разумности и лингвистических способностях дельфинов. И этот шум, безусловно, способствовал продолжению работ по изучению дельфинов. У Испытательной станции морской артиллерии не было отделений, где можно было бы изучать животных. Нотти содержали в бассейне «Тихоокеанского Мэринленда», а измерения ее скорости велись в плавучем доке, принадлежавшем отделу общей динамики фирмы «Конвэйр» в Сан-Диего. Разрешив исследователям продолжать работу с дельфинами, руководство Испытательной станции морокой артиллерии пришло к выводу, что для этих работ следует организовать специальное отделение, разместив его в Пойнт-Мугу. В Пойнт-Мугу базировались два подразделения Военно-морского флота—ракетный полигон и ракетный центр. ни могли взять новое подразделение под свою опеку и оказать ему помощь. А самое главное, избранное место находилось прямо а берегу океана возле обширной бухты. Совершенно независимо от Испытательной станции морской артиллерии к решению организовать в Пойнт-Мугу морскую биологическую лабораторию пришло и руководство расположенного там Военно-морского ракетного центра. В составе Центра в то время работала небольшая группа ученых во главе с лейтенантом-коммандером* Джеймсом X. Берриэном, физиологом отдела биологии военно-морского ракетного центра. Группа должна была участвовать в работах по космической программе, занимаясь системами жизнеобеспечения в замкнутом пространстве. Некогда министерство обороны возложило ответственность за космическую программу исключительно на военно- воздушные силы, Берриэн и его сотрудники переключились на решение аналогичных проблем, возникающих при конструировании подводных обитаемых омов. Попутно сотрудники Берриэна занялись и другими подводными делами, которые интересуют военных моряков—подводными умами, животными, которые производят эти шумы, ядовитыми морскими организмами и биолюминесценцией. Они занялись также изучением особых свойств и особых органов чувств, присущих морским животным, надеясь, что новые открытия в этой области позволят улучшить созданные человеком приборы и аппараты это направление науки часто называют «бионикой»). -------------------------------------------------------------------------------- * Соответствует званию капитана-лейтенанта в нашем флоте.—Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Надо сказать, что бухтой Мугу интересовались не только военные. Флора и фауна бухты были исключительно богаты и разнообразны, и поэтому бухта Мугу в течение «многих лет была сборным пунктом биологов со всего побережья от Сан-Франциско до Сан-Диего. Военные сильно потеснили ученых, а в ноябре 1961 года разнесся слух о том, что бухту совсем закроют для посторонних и отведут ее внешнюю часть под полигон для испытания новых видов легкого морского вооружения. И тогда Берриэн уговорил нескольких известных биологов написать «по собственной инициативе» письма с протестом против этих планов. Эти письма попали на стол к контр- адмиралу Джону Кларку, начальнику Тихоокеанского ракетного полигона, и к капитану* К. С. Чайлдерсу, начальнику Военно-морского ракетного центра. В письмах говорилось о научной и эстетической ценности бухты, авторы предлагали устроить в бухте заповедник или же создать в Пойнт-Мугу морскую биологическую станцию под эгидой военно-морского флота. Именно этого добивался Берриэн. Кое- кто из авторов писем прямо ссылался на Берриэна и его планы, так что без особого труда можно было сообразить, кто инициатор всей кампании писем. Само собою разумеется, военные косо смотрят на офицеров, которые пытаются влиять на решения командования, обращаясь к гражданским лицам и организациям. Уже только поэтому усилия Берриэна могли привести к прямо противоположным результатам. Но адмирал Кларк и капитан Чайлдерс понимали, что бухта имеет научное значение, и их нельзя было упрекнуть в беззаботном отношении к естественным ресурсам того уголка побережья. И кампания писем прямо или косвенно привела к нескольким важным решениям. Прежде всего командование Военно-морского ракетного центра пригласило на работу профессора Джорджа Э. Мак-Гинити и его супругу Нетти, специалистов по биологии моря. Супруги Мак-Гинити, авторы «Естественной истории морских млекопитающих» и многих интересных научных статей, принадлежат к числу старейшин сословия морских биологов на западном побережье Соединенных Штатов. В течение двадцати пяти лет до своей отставки в 1957 году профессор Мак-Гинити возглавлял Морскую лабораторию Кёркхоффа в Калифорнийском технологическом институте. И вот летом 1962 года супруги Мак-Гинити подписали контракт с Военно-морским ракетным центром, обязавшись вести наблюдения за флорой и фауной бухты Мугу. Профессору Мак-Гинити было уже за семьдесят, но он по-прежнему был полон энергии. Супруги Мак-Гинити быстро завоевали любовь и уважение всего персонала Пойнт-Мугу. Они провели там три года, проделав огромную работу по оценке местных биологических ресурсов. -------------------------------------------------------------------------------- * Соответствует званию капитана I ранга в нашем флоте.— Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Не исключено, что увлеченность супругов Мак-Гинити сыграла не последнюю роль в том, что капитан Кейси Чайлдерс дал добро» на работу по программе прикладных биологических исследований. Более того, надеясь, что программа даст практические результаты, которыми смогут воспользоваться военные моряки, капитан Чайлдерс, заручившись поддержкой доктора Сиднея Р. Гэллера, тогдашнего руководителя отдела биологии Управления исследований военно-морского флота, обеспечил финансирование этой программы, хотя и в очень скромных масштабах. Между Испытательной станцией морской артиллерии и Военно-морским ракетным центром было заключено соглашение, и вот в Поинт-Мугу, на песчаной косе, отделяющей бухту от океана, возникла новая исследовательская лаборатория, получившая потом наименование Военно-морской биологической станции. Вряд ли я ошибусь, считая ее в своем роде единственной в мире. В начале своего существования эта станция выглядела весьма разочаровывающе. На средства, выделенные Испытательной станцией морской артиллерии, в июне 1962 года был сооружен бетонный бассейн диаметром 15 и глубиной 2 м. Бассейн соединялся с бухтой бетонным каналом, по которому предполагалось переводить дельфинов в комплекс морских вольер. Этот бассейн был первым сооружением на территории биостанции. В старом сборном металлическом бараке супруги Мак-Гинити разместили свою лабораторию и канцелярию. В Чайна-Лейк отыскались два фургона-автоприцепа, их отбуксировали в Пойнт-Мугу и установили возле бассейна. Было куплено два вагона-холодильника, из которых соорудили небольшой дом. Все эти помещения предназначались только для оборудования. Служебную площадь для персонала командование выделило в здании, расположенном километрах в полутора от бассейна. Через месяц после окончания строительства бассейна, в июле 1962 года. на станцию доставили первых трех дельфинов, купленных у рыбака в Санта-Монике. Это были тихоокеанские белобокие дельфины, ближайшие родичи Нотти, умершей в декабре 1961 года в «Тихоокеанском Мэринленде». Дельфины в бассейне не прижились и вскоре погибли. Причина их гибели осталась неизвестной, но многие сочли, что это произошло из-за плохого качества воды. Бассейн снабжался морской водой из мелкого стального колодца, сооруженного на пляже. Сталь ржавела, окислы железа смешались с песком, образовалась колония железобактерий, обильно загрязнявших воду гидратом окиси железа—хлопьевидной смесью ржавого цвета. Теперь у нас есть опыт, который заставляет сомневаться в том, что мутная вода могла привести к столь трагическим последствиям. но тогда этого опыта ни у кого не было. Объяснение было сочтено достаточно убедительным, и для снабжения бассейна чистой морской водой был построен длинный водовод вдоль причала возле - пляжа. Теперь надо было срочно найти человека, имеющего опыт в обращении с дельфинами. За содержание животных в бассейне отвечал отдел биологии Военно-морского ракетного центра, и руководитель отдела доктор Клинтон X. Мааг обратился в Вашингтон к Силу Гэллеру с вопросом, нет ли у него на примете кого-нибудь, кто не только умеет обращаться с дельфинами, но и сведущ в морской биологии. В то время таких специалистов было немного. Гэллер был знаком со мной и назвал Маагу мое имя. Мы с Сидом Гэллером познакомились за много лет до этого. Он работал ведущим биологом в лаборатории Лернера на острове Бимини, а в 1951 году стал куратором «Флоридского Мэринленда», где вскоре тоже была организована исследовательская лаборатория. И на острове Бимини, и во «Флоридском Мэринленде» я встречался со многими учеными, приезжавшими к нам для научной работы. Большая часть первых публикаций по этологии дельфинов явилась результатом совместной работы таких гостей и научных сотрудников «Флоридского Мэринленда». Руководя отделом биологии Управления исследований военно-морского лота, Сид Гэллер поддерживал деятельность многих биологов, которые вели у нас свои опыты. И он, и я—мы оба принимали участие в различных научных совещаниях, и там наше знакомство окрепло. Так что Гэллеру не пришлось долго раздумывать, прежде чем ответить на вопрос Маага. Доктор Мааг приехал во «Флоридский Мэринленд» и предложил мне переехать в Пойнт- Мугу. Слухи о том, что военные моряки заинтересовались дельфинами, дошли до меня еще раньше, но я не знал никого из участников работ. Предложение было лестным, но я колебался и попросил время на обдумывание. Чтобы помочь мне решиться, Мааг пригласил меня в Пойнт-Мугу в качестве консультанта. Я познакомился с людьми, которые там работали. В 1962 году лейтенант-коммандер Берриэн ушел в отставку и поступил, на работу в аэрокосмическую фирму, но пробужденный им интерес к изысканиям в области морской биологии отнюдь не угас. Я встретился с капитаном Чайлдерсом, и он освятил меня в свои планы. Чайлдерс надеялся, что, несмотря на скудное финансирование и ограниченные возможности, небольшая группа биологов в течение трех лет добьется таких успехов. Что от Вашингтона с полным основанием можно будет требовать большей поддержки. План был дерзок и заманчив, и мне предназначалась в нем далеко не последняя роль. Вернувшись во Флориду, я написал Клинту Маагу. прося его дать ход делу о моем поступлении на государственную службу. В июне 1963 года я перебрался в Пойнт- Мугу. В Военно-морском ракетном центре был образован отдел морокой биологии, и я был назначен его руководителем. Моим партнером от Испытательной станции морской артиллерии был сначала Томас Дж. Лэнг, тот самый, что вел работу с Нотти. Потом на эту должность был назначен Билл Э. Пауэлл. Ответственность за морские биологические изыскания в Пойнт-Мугу была полностью возложена на нас. В нашем распоряжении находились кое-как сколоченные сооружения на песчаной косе, которые официально именовались Станцией по исследованию китообразные», а в обиходе были известны как «Дельфиний пруд». И то, и другое название на первых порах точно соответствовали сути дела: главным образом ас интересовали дельфины. Испытательная станция морской артиллерии ни о чем другом и слышать не хотела. Полномочия Военно-морского ракетного центра были гораздо шире, его руководство могло утвердить любое направление биологических изысканий, которое пошло бы на пользу Флоту. Но помимо опытов с дельфинами мы могли взять на себя лишь общие наблюдения а бухтой, которые вели супруги Мак-Гинити. Нас интересовало многое, но не было ни времени, ни квалифицированных людей. В течение нескольких лет наше штатное расписание и бюджет были относительно невелики. В начале 1964 года персонал станции состоял из трех биологов, двух инженеров, одного ветеринарного врача, секретарши и семи военнослужащих. От Испытательной станции морской артиллерии у нас работало шестеро сотрудников на неполных ставках и только двое на полных. Но постепенно персонал рос, РОСЛИ ассигнования, расширялся круг тем, и наконец наше учреждение было переименовано в Военно-морскую биологическую станцию. Устройству станции мы посвятили много времени и сил. В то время, когда я в первый раз посетил Пойнт-Мугу, главной задачей было сооружение дополнительных бассейнов. В большом бетонном бассейне хватало места лишь для содержания животных, а для работы с ними станция располагала всего тремя небольшими пластиковыми бассейнами — увы! — весьма далекими от совершенства. Для уборки и очистки их надо было осушать, а в ветреную погоду это было небезопасно: без воды, служившей им одновременно и балластом, бассейны на ветру могли опрокинуться. Когда дельфин, кружа в бассейне, прибавлял ходу, пластиковый остов начинал опасно сотрясаться. Бывали случаи, когда стенки бассейна спадались, выплескивая и воду, и дельфина на песок. И в первую очередь мы построили деревянный бассейн диаметром 8 м и глубиной 1,5 м. Он был нам необходим для исследования слуха дельфинов, поскольку лишь дерево обладает нужными для таких опытов акустическими свойствами. Этот деревянный бассейн обошелся нам не намного дешевле бетонного. Бюджет наш был ограничен, поэтому новое оборудование и снаряжение мы покупали только тогда, когда в нем остро нуждались, а выпросить его или получить даром - нам не удавалось. Мы старались быть экономными и изобретательными, но это получалось у нас далеко не всегда. Нам нужно было построить вольеры в бухте, такие сооружения стоят очень дорого, особенно если приходится забивать в дно сваи и крепить к ним ограждения. Вначале нам сопутствовала удача: в Лаборатории строительной техники военно-морского флота, расположенной в Порт-Хьюним. недалеко от Пойнт-Мугу, нашлись понтоны. Там же мы бесплатно раздобыли противоторпедные сети из стальных колец. И мы решили свай не забивать, а укрепить ограждения из сетей на понтонах, которые заодно можно будет использовать в качестве переходов и платформ для установки приборов. Но понтоны надо было сварить друг с другом, расставить в бухте и навесить на них сети. У нас созрел заманчивый план: «Морские пчелы» из флотского строительного батальона в Порт-Хьюним проходят курс практических занятий; так почему бы им, практикуясь, не сделать для нас полезную работу? Но увы! Оказывается, закон воспрещает «Морским пчелам» строить сооружения для государственных учреждений. Как мы ни хитрили, пришлось нанимать рабочих и заплатить за работу 25000 долларов. В те времена при нашем бюджете это были огромные деньги, и нам приходилось утешать себя лишь тем, что станция со свайными или береговыми сооружениями обошлась бы гораздо дороже. Надо сказать, что затраты на плавучие вольеры полностью себя оправдали. Именно в плавучих вольерах мы готовили дельфинов к работе в открытом море. В большом бетонном бассейне животные проходили начальный курс дрессировки, потом их переводили в малые плакучие вольеры и учили проплывать через ворота в большие огражденные участки бухты. Убедившись, что животные послушно исполняют команды, мы начинали постепенно выводить их из вольер в открытую часть бухты, а затем и в океан. Таким образом, вольеры серьезно облегчили нам дрессировку животных. В октябре 1964 года закончилось строительство нового прямоугольного бетонного бассейна 18 м длиной, 8 м шириной и 3 м глубиной. А через год мы обзавелись еще тремя круглыми бетонными бассейнами, самый крупный из которых имел в диаметре 9 м. Следующей нашей важной заботой было обеспечение бассейнов морской водой. Морская вода была, если так можно выразиться, кровью в жилах нашей станции. Пластиковые артерии, подводившие ее к бассейнам, все время находились под угрозой склероза: на стенках водоводов селились балянусы и мидии. Надо было предотвратить обрастание наших водоводов. Мы решили эту задачу, применив помпы и горячую пресную воду. Каждую вторую субботу специальная бригада подключала к морским водоводам передвижной кипятильник и прокачивала сквозь трубы пресный кипяток. Проблема засорения водоводов была этим решена, но вода в бассейнах чище не стала. Ее прозрачность зависела от состояния океана в районе пристани. Особенно мутная вода поступала в бассейны во время прилива, в ней даже трудно было разглядеть дельфинов, и это очень мешало вести опыты. В конце концов нам пришлось отказаться от прямого забора морской воды из океана и пробурить на косе две скважины для получения соленой воды. Вода стала чище, отпала необходимость промывать водоводы кипятком. Но особенно важным вопросом для нас было строительство зданий. Строительство на территории военных баз и лагерей находится под строгим контролем. Без разрешения Управления строительных работ нельзя возводить никаких сооружений, нельзя ставить сборные дома и даже устанавливать домики на колесах. Управлению общественных работ разрешалось строить для нас сооружения ценой до 5000 долларов, пользуясь услугами гражданских подрядчиков. Здания ценой от 5000 до 25000 долларов относятся к категории «Особых объектов», и сооружать их можно только с разрешения нашего командования в Вашингтоне, то есть Бюро морских вооружений. Все, что стоит свыше 25000 долларов, относится к категории «Военные сооружения», и для строительства такого объекта требуется согласие конгресса. Мы очень нуждались в закрытых рабочих помещениях. Старые автоприцепы и маленькое строеньице, слаженное из двух вагонов-холодильников, не соответствовали никаким нормам. Места для оборудования не хватало даже после того, как в 1965 году мы с трудом, но бесплатно получили еще два 16-метровых автоприцепа с бывшей военно- морской базы в Пойнт-Аргуэльо, переходившей в подчинение военно-воздушных сил. Положение несколько облегчилось в том же 1965 году, когда закончилось строительство 18-метрового лабораторного корпуса. Это был «особый объект», он числился в списках новых сооружений Военно-морского ракетного центра, одобренных Бюро морских вооружений. Проект корпуса готовило Управление общественных работ, строительство осуществлялось гражданским подрядчиком и длилось два года. Управление общественных работ помогло нам соорудить самый большой дом, какой можно построить за 25000 долларов. Официальные порядки мы соблюли, здание обошлось нам, насколько я помню, в 24999 долларов 5 центов. Работать нам стало намного легче, но разрешены были далеко не все проблемы. Нам нужны были крытые бассейны. В крытых бассейнах можно работать в плохую погоду, там дельфину, подолгу остающемуся на поверхности, не угрожает солнечный ожог, под потолком можно размещать телекамеры и разную записывающую аппаратуру. Мы так и эдак пытались заполучить кровлю над бассейном, но всюду натыкались на волокиту и отсрочки. выручили нас сборные куполообразные тенты Бакминстера Фуллера. Тент — не здание. Разрешений на его установку не требуется, его можно приобрести по каналам снабжения, просто подписав бланк заказа, а стоит он недорого. И вот мы заказали тент и получили его. Это был самый что и на есть «Бакминстер Фуллер» в виде аккуратно упакованных пакетов с элементами конструкции. Каждый элемент — равносторонний фанерный треугольник на раме из брусьев сечением 50х100 мм и длиной 1800 мм. В отдельных ящиках лежали все крепежные детали — гайки, болты, скобы. Приложена инструкция, по которой два человека могут собрать тент за два-три дня. В качестве кровли тент был очень хорош, но между его нижним краем и парапетом бассейна оставался просвет высотой метра два, так что «Бакминстер» не защищал от ветра и косого дождя. Мы это предвидели, и Моррис Уинтермэнтл, наш бесценный специалист по особому оборудованию (а также ловец дельфинов, строитель вольер, плотник, такелажник и мастер на все уки), не тратя времени даром, соорудил фанерные щиты, с помощью которых тент превратился в закрытый купол. И тут нас озарило—вот оно, решение проблемы закрытых рабочих помещений! Мы заказали еще один «Бакминстер Фуллер», но уже не тент, а купол (он все равно юридически зданием не считался) и поставили его над деревянным бассейном. Потом еще один—для бетонного бассейна. Никто не мог придраться, никто не протестовал. и тогда мы заказали еще один купол для Сэма Риджуэя, строившего под ним амбулаторию для дельфинов... В конце концов, у нас оказалось семь куполов, включая один, оборудованный рентгеновской установкой, анестезиологической аппаратурой и операционными столами. Со стороны станция стала похожа на поселение эскимосов-великанов. За все годы своего существования «Дельфиний пруд» так и не приобрел респектабельного вида. Но в этом беспорядочном скоплении домиков, автоприцепов, куполов, бассейнов и вольер у исследователей были огромные возможности для ведения научной работы. Таких возможностей не имела ни одна морская биологическая лаборатория в США и во всем мире. И дело здесь не только в сооружениях. Для начальной и промежуточной стадий дрессировки в нашем распоряжении были воды бухты, а до глубоководных районов, где завершалась подготовка животных, было рукой подать. В часе езды от нас находилось отделение калифорнийского университета в Санта-Барбара, недалеко было и до отделения Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Так что мы могли поддерживать живейший контакт с нашими коллегами в ученых кругах. Многие из этих коллег не одобряли нашего согласия работать с военными. Откровенно говоря, бывали периоды, когда нас раздражали волокита и бюрократизм, царящие в военных и правительственных учреждениях. Но вскоре выяснилось, что наши друзья в огромном Калифорнийском университете работают в ничуть не лучших условиях, как, впрочем, и все ученые, связанные с большими промышленными комплексами. Бумаготворчество, любовь к порядку, ограничения и бюрократическая инертность одинаковы повсюду — и в правительственных учреждениях, и на крупных предприятиях, и в больших академических центрах. Возиться с животными в окружении военных баз не всегда бывает легко и удобно, но у такого соседства есть свои бесценные преимущества. Мы ощущали их всякий раз, когда нам требовалась быстрая и действенная помощь. Во время отлова дельфинов и при проведении морских операций к нашим услугам всегда были военные суда—катера поиска ракет и корабли-спасатели морских летчиков, принадлежавшие Тихоокеанскому ракетному полигону. Во время ремонтных работ под водой нам часто помогала местная команда "водолазов-подрывников. Все виды тяжелого оборудования—от бульдозеров до подъемных кранов—были в нашем распоряжении, как только в этом возникала нужда, а в некоторых случаях, особенно когда дельфины терялись в море, нас поддерживали вертолетчики. Только военные базы располагают столь разнообразными материальными ресурсами. В 1964 году капитана Чайлдерса сменил на посту начальника военно-морского ракетного центра капитан Карл О. Холмквист. К счастью. Холмквист продолжал оказывать нам серьезную поддержку. По нашей просьбе он утвердил новое штатное расписание станции, по которому число штатных единиц для вольнонаемного состава увеличивалось с четырех до двадцати пяти. Это позволило нам принять на службу людей, без которых мы не могли вести серьезные работы. Карлу Холмквисту — теперь он тал контр-адмиралом и начальником Управления исследований военно-морского флота — наша станция обязана многими своими спехами. В 1967 году была образована новая организация — Военно-морской подводный центр со штаб-квартирой в Сан-Диего. Заместителем начальника центра по научной работе стал доктор Мак-Лин. В Центр перешли многие работники Испытательной станции морской артиллерии. И наша биостанция со всем ее персоналом от Испытательной станции морской артиллерии и Военно-морского ракетного центра перешла в подчинение Военно-морского подводного центра наряду со многими подразделениями различных научных лабораторий Военно-морского флота. Военно-морской подводный центр—это организация широкого профиля, имеющая станции и лаборатории в Пасадене. Лонг-Бич, на острове Сан-Клементе, на озере Панд-Орей в штате Айдахо и на мысе Принца Уэльского в штате Аляска. В 1968 году Военно- морской подводный центр учредил лабораторию на Гавайских островах, куда решено было перенести исследовательские и конструкторские работы по морским млекопитающим. Ответственным за прикладную часть работ лаборатории был назначен Билл Э. Пауэлл. бывший генеральный представитель Испытательной станции морской артиллерии в Пойнт-Мугу. На него же была возложена ответственность за устройство необходимых сооружений на авиабазе морской пехоты в Канеохе-Бэй, где разворачивалась лаборатория. Нам, оставшимся в Пойнт-Мугу. стало ясно, что отныне все важные исследовательские работы будут вестись на Гавайских островах и в Сан-Диего, а мы превратимся в небольшое вспомогательное подразделение и не сможем больше заниматься изучением морских млекопитающих. Наши стальные вольеры в бухте обветшали, большой бетонный бассейн нуждался в дорогостоящем ремонте. И бухта постепенно становилась непригодной для работы: городское строительство в соседней долине привело к тому, что при любом ветре с моря, препятствующем свободному току вод в океан, бухта начинала превращаться в замусоренное пресноводное озеро. Мы стали добиваться перевода в Сан-Диего. Наша просьба была удовлетворена, и недалеко от штаб-квартиры Военно-морского подводного центра, на месте бывшего опреснительного завода, началось строительство новой станции. Дело пошло сравнительно быстро, потому что на этой территории уже имелось здание примерно таких же размеров, как в Пойнт-Мугу, и морской водовод большого сечения, уходивший далеко в море. Два года мы готовили новую станцию и наконец перевели уда персонал и животных. В сентябре 1971 года переезд завершился, и в январе 1972 года состоялась церемония открытия первой очереди сооружений лаборатории биологии моря, входящей в состав Военно-морского подводного центра. Примечания 1. Доктор Мак-Лин высказал свои соображения по этому вопросу в апрельском выпуске газеты Испытательной станции морской артиллерии «News and Views» за 1966 год и в листовке «Руководство ходом исследовательских работ», выпущенной по случаю 15-й годовщины Института организации производства в Беркли (штат Калифорния) в 1963 году. БИБЛИОГРАФИЯ (С АННОТАЦИЯМИ АВТОРА) Звук, эхолоцирующий анализатор, общение Bastian J. 1966. The transmission of arbitrary environmental information between bottlenose dolphins. In : Animal Sonar Systems—Biology and Bionics. Vol. II, pp. 803—873 (ed R. G. Busnel, Laboratoire de Physiologie Acoustique, Jouy-en-Josas, 78, France) Bastian J., C. Wall and C. L. Anderson, 1968. Further investigation of the transmission of arbitrary information between bottlenose dolphins. NUWC TP*109, pp. 1—40. Эти две статьи посвящены исследованию вопроса, о том, может ли один дельфин, наблюдая за режимом горения лампы, сообщить с помощью акустического сигнала другому дельфину, которого не видит, какой из двух рычагов следует нажать. После дрессировки животные правильно решали задачу, но анализ магнитозаписи показал, что дельфины руководствуются случайно заученными приемами поведения и не понимают природы задачи. Bullock, T. H., S. H. Ridgway and Nobua Suga, 1971. Acoustically evoked potentials in midbrain auditory structures in sea lions (Pinnipedia). Z. vergl. Physiologie, v. 74, pp. 372—387. Проведен электрофизиологический эксперимент по определению реакции морского льва на звуки разных типов. Опыт не прояснил вопроса о том, пользуются ли морские львы эхолокацией, но подтвердил, что они не издают того рода звуков, которые производят эхолоцирующие летучие мыши и дельфины. Bullock, T. H.. S. H. Ridgway, 1972. Evoked potentials in the central auditory system of alert porpoises to their own and artificial sounds. Jour. of Neurobiology, v. 3(1), pp. 77—79. Помимо прочих интересных открытий отмечается, что для дельфина первостепенную роль играет структура услышанного эха от изданного им щелчка, а не интенсивность эха. Слабый звук может вызвать сильные изменения потенциалов, в то время как интенсивному звуку могут соответствовать весьма слабые изменения потенциалов. -------------------------------------------------------------------------------- * NUWC TP, или NUC TP, означает «Техническая публикация Военно-морского подводного центра». — Прим. перев. -------------------------------------------------------------------------------- Bullock, T. H., S. H. Ridgway, 1972. Neurophysiological findings relevant to echolocation in marine animals. In: Animal Orientation and Navigation, pp. 373— 395. (ed. S. R. Galler et al). National Aeronautics and Space Administration Publication SP-262. Обзор электронейрофизиологических данных, полученных при исследовании эхолокации у морских животных. Caldwell, M. C., D. K. Caldwell and W. E. Evans, 1966. Sounds and behavior of captive Amazon dolphins, Inia geoffrensis. Contributions in Science, Los Angeles County Museum, № 108, pp. 1—24. Речной дельфин вида Inia издает прерывистые звуки, которые могут быть использованы при эхолокации. Пресноводные дельфины проявляют склонность к играм и любопытство и, в отличие от бутылконосых дельфинов, не боятся незнакомых предметов. Cummings, W. C., 1969. Whales, porpoises, dolphins and confusion. Oceans Magazine, v. 1 (4), pp. 30—31. Обсуждаются проблемы, возникающие при употреблении обиходных названий в систематике китообразных. Чтобы избежать путаницы, предлагается отказаться от термина «dolphin» в пользу термина «porpoise», к чему склоняется большинство американских цетологов. Cummings. W. C., Thompson, P. 0. and R. C. Cook, 1967. Sound production of migrating gray whales, Eschrichtius gibbosus Erxleben (abstract). Jour. Acoustical Soc. Am., v. 42 (S), pp. 1211. Во время миграции из Берингова моря к берегам Мексики серые киты издают низкочастотные звуки, похожие на стоны. Текст представляет собой краткое резюме доклада, представленного Американскому акустическому обществу. Cummings, W. C., P. 0. Thompson and R. D. Cooke, 1968. Underwater sounds of migrating gray whales, Eschrichtius glaucus (Cope). Jour. Acoustical Soc. Am., v. 44, № 5, pp. 1278—1281. Описаны методы, с помощью которых улавливались звуки, издаваемые серыми китами, приведены и обсуждены результаты наблюдений. Обнаружены звуки трех разных типов в частотном диапазоне 15—305 Гц при силе звука 52 дБ (относительно 1 мкбар на расстоянии 0,9 м от источника). Рассказано о новых открытиях в области этологии серых китов. Cummings, W. C. and L. A. Philippi, 1970. Whale phonations in repetitive stanzas. NUC TP 196, pp. 1—4 Среди низкочастотных звуков, которые, по всей видимости, издают настоящие киты Eubalaena glacialis обнаружены повторяющиеся упорядоченные серии длительностью от 11 до 14 минут; серии эти повторяются через 8—10 минут. Каждая серия, представляющая собой ряд трелей, вскриков и стонов в частотном диапазоне от 20 до 175 Гц, воспринимается на слух как стихотворная строфа. Звуки в каждой строфе повторяются в столь строгом порядке, что по услышанному предыдущему звуку слушатель может правильно предсказать последующий. Cummings, W. C. and P. 0. Thompson. 1971. Gray whales, Eschrichtius robustus, avoid the underwater sounds of killer whales. Fishery Bulletin, v. 69, № 3, pp. 525—530. Магнитозапись звуков, издаваемых косатками, транслировалась под воду во время миграции серых китов к берегам Калифорнийского полуострова. В большинстве случаев серые киты поворачивали прочь от источника звука. Чистые тона и беспорядочный шум, транслируемые под воду, такого воздействия не оказывали. Cummings, W. C., P. 0. Thompson, 1971. Underwater sounds from the blue whale, Balaenoptera musculus. Jour. Acoustical Soc. Am., v. 50, № 4, Pt. 2, pp. 1193— 1198. Произведена запись интенсивных подводных сигналов, состоящих из трех звуков, длительностью около 36,5 секунд, лежащих в частотном диапазона от 12,5 до 200 Гц. Эти звуки принадлежат синим китам, обитающим у берегов Чили. Сила звука этих стонов» оценивается в 188 дБ (относительно 1 мкбар на расстоянии 1 м от источника). Нам неизвестны более мощные акустические сигналы, издаваемые представителями животного мира. Cummings, W. C., P. 0. Thompson, 1971. Bioacoustics of marine mammals: R/V Hero cruise 70—3. Antarctic Jour. of the U. S., v. 6, № 5, pp. 158—160. Краткий отчет о рейсе исследовательского судна военно-морского флота США «Хироу» из Пунта-Аренас (Аргентина) и Вальпараисо (Чили). По пути велись записи голосов синих китов, южно-американских морских котиков и морских львов. Подводных звуковых сигналов гуадалупских морских котиков не обнаружено. Cummings, W. C. et al, 1971. Bioacoustics of marine mammals off Argentina, R/V Hero Cruise 71—3. Antarctic Jour. of the U. S., v. 6, № 6, pp. 266—268. Приведены описания голосов китообразных и ластоногих, обитающих вдоль всего побережья Аргентины. Cummings, W. C. and J. F. Fish, 1971. Bioacoustics of Cetaceans. Alpha Helix Research Program. 1971. U. of Calif., San Diego, p. 29. Дискуссия на тему о том, действительно ли подводные звуки частотой 20 Гц—это голоса синих китов. Cummings, W. C., J. F. Fish and P. 0. Thompson, 1972. Sound production and other behavior of southern right whales. Eubalaena glacialis. Trans. San Diego Soc. Nat. Hist., v. 17, № 1, pp. 1—13. В конце июня—начале июля 1971 года в заливе Сан-Хосе у берегов Аргентины записаны на пленку голоса южных настоящих китов. Чаще всего под водой раздавался хрип, похожий на сытое рыгание, длившийся 1,4 секунды и имевший максимальную энергию на частоте 500 Гц. Киты издавали также стоны двух типов: один представлял собой узкополосный звук со средней частотой 160 Гц, другой можно описать как широкополосный звук со средней частотой 235 Гц, звук сложный, с большими вариациями по частотам и обертонам. Помимо этого под водой слышны были прерывистые звуки частотой от 30 до 2100 Гц и смешанные звуки частотой до 1950 Гц. Судя по некоторым признакам, эти киты находят пищу на морском дне. Diercks, K. J., R. T. Trochta, C. F. Greenlaw and W. E. Evans, 1971. Recording and analysis of dolphin echolocation signals. Jour. Acoustical Soc. Am., v. 49, № 6. Pt. 1, pp. 1729—1732. Описана методика записи эхолокационных сигналов от датчиков, укрепляемых на полове и теле дельфина с помощью резиновых присосков. Приводятся образцы полученных данных. Evans, W. E., 1967. Vocalization among marine mammals. In: Marine Bio-Acoustics, Vol.. 11, pp. 159—186 (ed. W. N. Tavolga), Pergamon Press. Приводится перечень звуков, издаваемых морскими млекопитающими, и рассматриваются все имеющиеся данные об их значении. Evans, W. E., 1967. Discussion of: Mechanisms of overcoming interference in echolocating animals, by A. D. Grinnel. In: Animal Sonar Systems — Biology and Bionics, vol. 2, pp. 495—503 (ed. R. G. Busnel, Laboratoire de Physiologic Acoustique, Jouy-en-Josas 78, France). Рассматриваются некоторые из возможных факторов интерференции в биологической эхолокации в водной среде. Evans, W. E. and B. A. Powell, 1967. Discrimination of different metallic plates by an echolocating delphinid. In: Animal Sonar Systems—Biology and Bionics, vol. 1, pp. 363—383 (ed R. G. Busnel, Laboratoire de Physiologic Acoustique, Jouy-en- Josas 78. France). Бутылконосый дельфин, глаза которого закрыты резиновыми присосками, способен, пользуясь своим эхолоцирующим анализатором, отличить плоский круг диаметром 30 см, изготовленный из медного листа толщиной 0,22 см, от плоского круга того же диаметра, но изготовленного из другого материала, в частности из алюминия. Evans, W. E. and J. Bastian, 1969. Marine mammal communication, social and ecological factors. In: The Biology of Marine Mammals, pp. 425—475 (ed. H. T. Andersen), Academic Press. Хотя многие звуки, издаваемые морскими млекопитающими, используются в качестве средства общения и поддержания взаимоотношений в группе, нет никаких свидетельств в пользу того, то дельфины обладают речью, которую можно было бы сравнить с человеческим языком. Fish, J. F. and H. E. Winn, 1969. Sounds of Marine animals. Encyclopedia of Marine Resources (ed. F. H. Firth). Van Nostrand Reinhold Co., pp. 649—655. В статье суммируются наши знания о звуках, издаваемых морскими млекопитающими, и их слухе по статьям, опубликованным до 1967 года. Fish, J. F. and J. S. Vania, 1971. Killer whale, Orcinus Orca, sounds repel white whales. Fishery Bulletin, v. 69, № 3, pp. 531—535. Транслируя под воду запись звуков, издаваемых косатками, экспериментаторы проверили, нельзя ли таким способом отпугнуть белух, нападающих на молодь лосося в нижнем течении реки Квичак (Аляска), и заставить их вернуться в море. Трансляция оказалась эффективным средством изгнания белух из реки. Gales, R. S., 1966. Pickup, analysis and interpretation of underwater acoustic data. In: Whales, Dolphins and Porpoises (ed. K. S. Norris. Univ. of Calif. Press). О применяемых в подводной акустике методах получения, анализа и интерпретации данных. Hall, J. D. and C. S. Johnson, 1972. Auditory thresholds of a killer whale Orcinus orca Linneaus. Jour. Acoustical Soc. Am., v. 51, №2, Pt.2, pp. 515- 517. Используя метод условных рефлексов, удалось получить аудиограмму косатки в диапазоне частот 500 Гц—31кГц. Максимальная восприимчивость слуха наблюдалась на частоте 15 кГц. верхняя граница слышимых частот — 32 кГц. Jacobs, D. W. and J. D. Hall, 1972. Auditory thresholds of freshwater dolphin Inia geoffrensis Blainville. Jour. Acoustical Soc. Am., v. 51, № 2, Pt. 2, pp. 530-533. Амазонский речной дельфин был обучен нажимать рычаг, когда слышит чистый тон. Используя этот условный рефлекс, далось получить аудиограмму дельфина в диапазоне частот от 1 до 105 кГц. Максимальная восприимчивость слуха наблюдалась в диапазоне частот от 75 до 90 кГц. Верхняя граница слышимых частот — 105 кГц. Johnson, C. S., 1967. The possible use of phase information in target discrimination, and the role of pulse rate in porpoise echoranging. In: Animal Sonar Systems — Biology and Bionics, Vol. 1, pp. 384—408. (ed. R. G. Busnel, Laboratoire de Physiologic Acoustique, Jouy-en-Josas 78, France). Выступление при обсуждении доклада Эванса и Пауэлла. На сновании теоретических выкладок делается вывод о том, что отраженный от мишени звуковой импульс имеет несколько иные фазовые характеристики по частотным составляющим, чем изданный дельфинам щелчок. Это приводит к тому, что отраженный импульс имеет несколько иной вид, чем изданный дельфином щелчок. Вероятно, дельфин в состоянии обнаружить и оценить эту разницу. Анализ зависимости частоты повторения щелчков от расстояния до мишени и от времени достижения звуком мишени показывает, что уменьшение частоты повторения импульсов в большей степени зависит от времени достижения звуком мишени, чем от расстояния до мишени. Johnson, C. S., 1968. Sound detection thresholds in marine mammals. In: Marine Bio. Acoustics, Vol. 2, pp. 247—260, (et W. N. Tavolga). Pergamon Press. Используя метод условных рефлексов, автор получил аудиограмму бутылконосого дельфина. Частотный диапазон восприимчивости слуха дельфина — 70 Гц — 150 кГц. Johnson, C. S., 1968. Relation between absolute thresholds and duration-of-tone pulses in bottlenosed porpoise. Jour. Acoustical Soc. Am., v. 43, № 4, pp. 757— 763. Используя в качестве стимула сигналы чистых тонов, автор оказал, что суммирование звуковой энергии в органах слуха дельфина происходит практически точно так же, как и в ухе человека. Johnson, C. S., 1969. Masked tonal thresholds in the bottlenosed porpoise. Jour. Acoustical Soc. Am., v. 44, № 4, pp. 965—967. Исследуется, как изменяются пределы восприимчивости слуха дельфина, когда воспринимаемый узкополосный звук заглушается широкополосным шумом. Lang, T. G. and H. A. P. Smith, 1965. Communication between dolphins in separate tanks by way of an acoustic link. Science, v.150. № 3705, pp. 1839—1843. Об обмене свистами различных типов между двумя бутылконосым дельфинами, связанными только по акустическому каналу. McCormick, J. G., E. G. Wever, Jerry Palin and S. H. Ridgway, 1971. Sound conduction in the dolphin ear. Jour. Acoustical Soc. Am., v. 48, № 6, pp. 1418— 1428. Электрофизиологическим методом определены механизмы и пути передачи звука в орган слуха дельфина. Northrop, J.. W. C. Cummings and P. 0. Thompson. 1968. 20-Hz signals observed in the Central Pacific. Jour. Acoustical Soc. Am., v.43, №2, pp. 383-384. В центральной части Тихого океана зарегистрированы подводные звуковые сигналы на частоте 20 Гц, сила звука этих сигналов от 65 до 100 дБ (относительно 1 мкбар на расстоянии 0,9 м от источника). Такая сила звука и наблюдаемая подвижность источника, а также зависимость числа сигналов от времени года, указывают, что источник имеет биологическую природу. Вероятно, звуковые сигналы издают киты- полосатики или финвалы. Northrop, J., W. C. Cummings and M. F. Morrison, 1971. Underwater 20-Hz signals recorded near Midway Island. Jour. Acoustical Soc. Am., v. 49, № 6, Pt. 2, pp. 1909—1910. Доклад о парных звуках на частоте 20 Гц и длительностью 25 секунд. Считается, что их издают киты. Сила звука от 53 до 71 дБ (относительно 1 мкбар на расстоянии 0,9 м от источника). Penner, R. H. and A. E. Murchison, 1970. Experimentally demonstrated echolocation in the Amazon River porpoise. Inia geoffrensis. NUC TP 187. Анализ способности пресноводного дельфина различать с помощью эхолокации проволоку и трубы различных диаметров. Powell, B. A., 1966. Periodicity of vocal activity of captive Atlantic bottlenose dolphins, Tursiops truncatus. Bull. So. Calif. Academy Sciences, v. 65, № 4, pp. 237—244. Периодичность голосовой активности бутылконосых дельфинов связана с расписанием приема пищи. Путем изменения расписания приема пищи можно изменить и периодичность голосовой активности. Thompson, P. 0., 1965. Deep water recordings of pinniped sounds. Addendum to Proceedings of Second Annual Conference on Biological Sonar and Diving Mammals, pp. 1—11, Stanford Research Institute, Menlo Park, California. Подробное описание записанных под водой лающих звуков, которые издают калифорнийские морские львы у берегов острова Сан-Клементе. Приводятся частотные спектры и сонограммы, определена зависимость голосовой активности от времени суток. Thompson, P. 0. and W. C. Cummings. 1969. Sound productions of the finback whale, Balaenoptera physalus. and Eden's whale. B. edeni, in the Gulf of California (abstract). Proceedings of the 6th Annual Conference of Biological Sonar and Diving Mammals, Stanford Research Institute, Menlo Park, California, p. 109. Описание низкочастотных звуков, которые издают два вида китов, обнаруженных в Калифорнийском заливе. Кит-полосатик издает звуки в диапазоне частот 20—100 Гц. Кит Идена издает звуки, средняя частота которых составляет 124 Гц. Предполагалось, что звуки на частоте 20 Гц издают киты-полосатики, но среди 1000 записей голосов 70 полосатиков ничего подобного не обнаружилось. Wenz, G. M., 1964. Curious Noises and the Sonic Environment in the Ocean. In: Marine Bio-Acoustics. Vol. 1 (ed. W. N. Tavolga), Pergamon Press. Необычные шумы и шумовой фон в океане. Wever, E. G., J. G. McCormick, Jerry Palin and S. H. Ridgway 1972. Cochlear structure in the dolphin, Lagenorchynchus obliquidens. Proc. Nat. Acad. Sci. USA, v. 69, № 3, pp. 657—661. Об исследовании строения ушной улитки тихоокеанского белобокого дельфина. Обсуждается вопрос о значении числа клеток в улитке для характеристик слуха дельфина. Анатомия и физиология Coulombe, H. N., S. H. Ridgway and W. E. Evans, 1965. Respiratory water exchange in two species of porpoise. Science, v. 149. № 3679, pp. 86-88. В газовой смеси, выдыхаемой дельфинами двух видов, содержится меньшее количество водяного пара, чем в смеси, выдыхаемой наземными млекопитающими. Следовательно, дельфин усваивает часть водяного пара из вдыхаемого воздуха. Это можно рассматривать как пример адаптации организма животного к среде, где пресной воды нет и запас ее можно пополнить только из воздуха. Flanigan, N. J., 1965. Neuroanatomy of the dolphin spinal cord. Anatomical Record, v. 151. pp. 350. Анатомия спинного мозга дельфина. Flanigan, N. J., 1966., The anatomy of the spinal cord of the Pacific white- sided dolphin, Lagenorchynchus obliquidens. In: Whales, Dolphins and Porpoises, pp. 207—231 (ed. K. S. Norris). U. Of Calif. Press. Описание анатомического строения спинного мозга тихоокеанского белобокого дельфина, его особенностей и отличительных признаков. Flanigan, N. J., 1972. The central nervous system. In: Mammals of the Sea— Biology and Medicine, pp. 215—246 (ed. S. H. Ridgway), Chas. C. Thomas. Publisher. Обзор сведений о центральной нервной системе китообразных и ластоногих. Рассказывается об открытиях, сделанных автором статьи во время работы на Военно- морской биологической станции в Пойнт-Мугу. Green, R. F., 1972. Observations on the anatomy of some cetaceans and pinnipeds. In: Mammals of the Sea—Biology and Medicine, pp. 247-297 (ed. S. H. Ridgway), Chas. C. Thomas, Publisher. Об анатомии китообразных и ластоногих. Автор сам выполнял анатомические разрезы. Приводятся новые уникальные фотографии. Hamlin, R. L. et al, 1972. Electrocardiogram of pinnipeds. Am. Jour. Vet. Res., v. 33, .No 4, pp. 867-875. Анализ электрокардиограммы калифорнийского морского льва, морского слона и обыкновенного тюленя. Harrison, R. J. and S. H. Ridgway, 1971. Gonadal activity in some bottlenose dolphins (Tursiops truncatus). Jour. Zool. Lond., v. 165, pp. 355—366. Обследование яичников и семенников молодых и взрослых бутылконосых дельфинов показало, что половая зрелость самок наступает, вероятно, на пятом году жизни. У самцов половая зрелость наступает в десятилетнем возрасте. Регулярного цикла овуляций не обнаружено. Horvath, S. M., H. Chiodi, S. H. Ridgway and S. Azar, Jr., 1968. Respiratory and electrophoretic characteristics of hemoglobin of porpoises and sea lions. Comp. Biochem. Physiol., vol. 24, pp. 1027 - 1033. У тех видов дельфинов, для которых характерны скоростное плавание, длительные и глубоководные погружения, гемоглобин крови имеет повышенную способность запасать кислород. Malvin, R. L., J.P. Bonjous and S. H. Ridgway, 1971. Antidiuretic hormone levels in some cetaceans. Proc. Soc. Exp. Biol. and Mod., v. 136, № 4. pp. 1203-1205. Представлены и рассмотрены данные о работе почек бутылконосых дельфинов и косаток. Ridgway, S. H., 1971. Buoyancy regulation in deepdiving whales. Nature, v. 232, № 5306, pp. 133-134. Опровергается гипотеза о том, что спермацетовый орган кашалота служит регулятором плавучести при глубоководных погружениях. Ridgway, S. H., 1972. Homeostasis in the aquatic environment. In: Mammals of the Sea — Biology and Medicine, pp. 590—747 (ed. S. H. Ridgway) Chas. C. Thomas, Publisher. Рассказывается об успехах, достигнутых автором при исследовании физиологии погружения, водного баланса организма китообразных, гематологии и химии крови, физиологии размножения, спаривания и этологии, а также о достижениях в области ветеринарии морских млекопитающих. Ridgway, S. H., and D. G. Johnson, 1966. Blood oxygen and ecology of porpoises of three genera. Science, v. 151, № 3709, pp. 456—458. Содержание кислорода в крови белокрылой морской свиньи (пелагический вид китообразных, характеризующийся особенно высокой подвижностью и глубоководными погружениями) в три раза выше, чем у прибрежного бутылконосого дельфина. У тихоокеанского белобокого дельфина, менее подвижного, чем белокрылая морская свинья, но более быстроходного, чем бутылконосый дельфин, в крови содержится меньшее количество кислорода, чем у белокрылой морской свиньи, но большее, чем у бутылконосого дельфина. Относительный вес сердца белокрылой морской свиньи в 1,4 раза больше, чем у бутылконосого дельфина. Ridgway, S. H., B. L. Scronce and J. Kanwisher. 1969. Respiration and deepdiving in the bottlenose porpoise. Science, v. 166, pp. 1651-1654. Дельфин Таффи был обучен, возвращаясь с глубины, перед всплытием на поверхность выдыхать воздух в перевернутую воронку. Содержание кислорода и двуокиси углерода в выдохнутой смеси определялось после погружений на глубины до 292 м, после задержки дыхания на время, равное времени ныряния на различные глубины (при этом дельфин оставался на поверхности) и после преодоления расстояния между двумя водолазами под водой на глубине 18 м за время, сравнимое с длительностью глубоководного погружения. Приводится сопоставление полученных данных. На глубинах свыше 90 м дельфин вследствие сжатия легких давлением воды не может использовать кислород, запасенный в легких. Ridgway, S. H. and R. F. Green, 1967. Evidence for a sexual rhythm in male porpoises. Norsk Hvalfanst—Tidende, № 1, pp. 18 Описание сезонных изменений в органах размножения двух видов дельфинов. Ridgway, S. H., J. G. Simpson, G. S. Patton and W. G. Gilmartin, 1970. Hematologic findings in certain small cetaceans. Jour. Am. Vet. Med. Ass'n, v. 157, № 5, pp. 566—575 Клинические данные о крови мелких китообразных. Образцы крови собраны у представителей многих видов. Ridgway, S. H. and G. S. Patton, 1971. Dolphin thyroid: Some anatomical and physiological findings. Z. vergl. Physiologie, v. 71, pp. 129—141 Изучена функция щитовидной железы у дельфинов, принадлежащих к четырем разным видам. Получены биохимические данные о тироидных гормонах. У всех обследованных животных щитовидная железа имеет большие размеры, чем у наземных млекопитающих, имеющих тот же вес. Simpson, J. G. and M. B. Gardner, 1972. Comparative microscopic anatomy of selected marine mammals. In: Mammals of the Sea—Biology and Medicine, pp. 298— 418 (ed. S. H. Ridgway) Chas. C. Thomas, Publisher О гистологии и гистопатологии различных органов и систем китообразных и ластоногих. В статье приводится большой иллюстративный материал. Забота о здоровье, питание и патология Dailey, M. D. 1969. Stictodora ubelakeri a new species of heterophylid trematode from the California sea lion (Zalophus californianus). Bull. So. Calif. Acad. Sci., v. 68, № 2, pp. 82—85 О новом виде паразитов у калифорнийских морских львов. Gilmartin, W. 0., J. F. Alien and S. H. Ridgway, 1971. Vaccination of porpoises (Tursiops truncatus) against Erysipelothrix rhusiopathiae infection. Jour. Wildlife Diseases, v. 7. pp. 292—295 Установлено, что живые вакцины стимулируют производство антител лучше, чем мертвые сыворотки. Рассмотрен вопрос о периодичности прививок у дельфинов при использовании живых вакцин. Johnston, D. G. and S. H. Ridgway, 1969. Parasitism in some marine mammals. Jour. Am. Vet. Med. Ass'n, v. 155, № 7, pp. 1064—1072 Случаи паразитизма у морских львов и дельфинов. Miller, R. M. and S. H. Ridgway, 1963. Clinical experiences with dolphins and whales. Small Animal Clinician, v. 3, № 4, pp. 189—193 Диагноз и лечение заболеваний дельфинов и китов. Myhre, B. A., J. G. Simpson and S. H. Ridgway, 1971. Blood groups in the Atlantic Bottlenose porpoise (Tursiops truncatus). Proc. Soc. Expl. Biol. Med., v. 137, pp. 404—407 У дельфинов существуют три группы крови. В случае переливания крови это должно быть учтено при подборе реципиента. Ridgway, S. H., 1965. Medical care of marine mammals. Jour. Am. Vet. Med. Ass'n, v. 147, № 10, pp. 1077—1085 Диагноз и лечение заболеваний у морских млекопитающих (опыт, накопленный автором). Ridgway, S. H., 1967. Anesthetization of porpoises for mayor surgery. Science, v. 158, № 3800. pp. 510—512 Описана методика анестезирования дельфинов, применение которой позволяет проводить серьезные хирургические операции с последующим полным излечением. Ridgway, S. H., 1968. The bottlenosed dolphin in biomedical research. In: Methods in Animal Experimentation, v. 3, pp. 387—446 (ed. Wm. I. Gay), Academic Press Указываются характерные особенности бутылконосого дельфина и те моменты его поведения, которые необходимо учитывать при его лечении и при проведении медико- биологических исследований. Ridgway, S. H. and J. G. Simpson, 1967. Anesthesia and restraint for the California sea lion, Zalophus californianus. Jour. Am. Vet. , Med. Assn. v. 155, № 7, pp. 1059-1063 О методике анестезирования морских львов. Описана конструкция клетки, в которой морского льва можно осматривать, лечить и анестезировать, не подвергая опасности персонал и не нанося ущерба животному. Ridgway, S. H. and J. G. McCormick, 1971. Anesthesia of the porporpoise. In; Textbook of Veterinary Anesthesia, pp. 394—403, (ed. L. R. Soma), The Williams and Wilkins Co., Baltimore Обсуждение особых проблем анестезирования китообразных, история попыток анестезирования, описание методики галотанового анестезирования. Ridgway, S. H. and M. D. Dailey, 1972. Cerebral and cerebellar involvement of trematode parasites in dolphins and their possible role in stranding. Jour. of Wildlife Diseases, v. 8, pp. 33—43 О трематодах в головном мозгу дельфинов, выбросившихся на берег. Высказывается предположение, что китообразные выбрасываются 'на берег вследствие нарушений функции головного мозга, вызванных активностью паразитов. Simpson, J. G. and W. G. Gilmartin, 1970. An investigation of elephant seal and sea lion mortality on San Miguel Island. Bio-Science, 1, March 1970, p. 289 По запросу властей штата и федеральной администрации, следящей за утечкой нефти в районе морских промыслов близ Санта-Барбара, выяснялось, сказывается ли на тюленях и морских львах промывка нефтяных цистерн танкеров у острова Сан- Мигуэль. Роста заболеваемости и смертности вследствие вредного воздействия нефтяных загрязнений не наблюдалось. Van Dyke, D., 1972. Contingency rations for California sea lions. NUC TP 317, pp. 1—7 О пищевом рационе, которым безо всяких добавок можно кормить морских львов в течение четырех недель. Этология Beach, F. A. Ill and R. L. Pepper, 1972. Operant Responding in the bottlenose dolphin (Tursiops truncatus). Jour. Exper. Anal. Behavior, v. 17, № 2, pp. 159- 160 Дельфина обучили по сигналу нажимать на педаль, поощряя его за правильное исполнение команды одной рыбиной. Затем было исследовано, насколько быстро угасает этот условный рефлекс при переходе на различные режимы некаждоразового поощрения после длительного соблюдения трех режимов поощрения: а) после каждоразового поощрения одной рыбиной за правильнее действие (КПР), б) после поощрения каждого шестого правильного действия (П-6) и после поощрения каждого 36-то правильного действия (установлено, что 36—это максимальное число невознагражденных правильных действий, при котором можно рассчитывать на сохранение условного рефлекса). Выяснилось, что введение задержки поощрения после режима КПР ведет к более быстрому затуханию условного рефлекса, чем введение дополнительной задержки поощрения после режима П-6. Beach, F. A. Ill and L. M. Herman, 1972. Preliminary studies of auditory problem solving and inter task transfer by the bottlenose dolphin. Psychological Record, v. 22, pp. 49—62 Описание успешного опыта по обучению дельфинов игре в «заучивание особого признака» и в «обратное обучение». Опыт был поставлен на двух бутылконосых дельфинах. Murchison, A. E. and R. L. Pepper, 1972. Escape conditioning in the bottlenosed dolphin (Tursiops .truncatus). Cetology, № 8, pp. 1—5 Оценка эффективности дрессировки по методу «отрицательного поощрения», при котором вместо пищевого вознаграждения за правильные действия применяется введение неприятных ощущений в ответ на неправильные действия. Удалось обучить дельфина приближаться к подводному источнику неприятного для него звука умеренной интенсивности, чтобы добиться прекращения этого звука. Выход в открытое море Bower, C. A. and R. S. Henderson, 1972. Project Deep Ops: Deep object recovery with pilot and killer whales. NUC TP 306, pp. 1—86 Косаток и гринд обучили устанавливать местонахождение цилиндрических предметов, лежащих на дне океана и снабженных акустическими маячками. Животные метили предметы и устанавливали на них подъемное оборудование: две косатки -— на глубинах от 150 до 260 м, гринда—на глубине 500 м. Отмечен случай, когда гринда по собственной инициативе нырнула на глубину 600 м (без оборудования). Conboy, M. E., 1971. Project Quick Find: A marine mammal system for object recovery. NUC TP 268, pp. 1—31 Морских львов обучили накладывать захват, смонтированный у намордника, на предмет, лежащий на морском дне и снабженный акустическим маячком. Предмет типа артиллерийского испытательного снаряда или океанографического прибора можно было потом поднять со дна с помощью линька, прикрепленного к захвату. Подробно рассказано о дрессировке и результатах глубоководных погружений тюленей и морских львов. Evans, W. C. and S. R. Harmon, 1968. Experimenting with trained pinnipeds in the open sea. In: The Behavior and Physiology of Pinnipeds, pp. 196—208 (ed. Harrison et al). Appleton—Century—Crofts Подробности дрессировки морских львов и тюленей и исследование их способности нырять на большие глубины. Hall, J. D., 1970. Conditioning Pacific white-striped dolphins, Lagenorhynchus obliquidens, for open-ocean release. NUC TP 200pp. 1-14 Впервые работе в открытом море обучены тихоокеанские белобокие дельфины. Irvine, B., 1970. Conditioning marine mammals to work in the sea. Marine Technology Soc. Jour., v. 4, № 3, pp. 47—52 Описание подготовки морских млекопитающих к работе в открытом море. Marcus, S. R., 1972, Turk, the sea lion, helps the Navy: Project; Quick Find. Naval Ordnance Bulletin, March 1972, pp. 36—39 В общедоступной форме рассказано о том, как морской лев помог достать со дна боеголовку ракеты АСРОК во время испытаний. См. выше аннотацию по работе М. Конбоя. Ridgway, S. H., 1966. Studies on diving depth and duration in Tursiops truncatus. Proceedings of the 1966 Conference on Biological Sonar and Diving Mammals, pp. 151—158. Stanford Research Institute, Menio Rark, California Описание методики обучения бутылконосого дельфина глубоководным погружениям (до 168 м) и исполнению различных команд в процессе подготовки к эксперименту «Силаб-2». Среднее время погружения и всплытия в общем составляло 163 секунды. Ridgway, S. H., 1969. Sea lion recovery float. NUC TP 134.pp. 1-6 Морских львов во время занятий в открытом море приучали не отлучаться, прикрепив к надетой на них сбруе газовый баллончик с водорастворимым запорным механизмом и небольшой надувной поплавок, который, наполнившись газом, лишает животное подвижности. Водорастворимый запорный механизм срабатывал через некоторое время после того, как животное покидало место занятий. Wood. F. G. and S. H. Ridgway, 1967. Utilization of porpoises in the Man-In-The- Sea Program. In: ONR Report ACR-124, An Experimental 45-Day Undersea Saturation Dive at 205 feet Бутылконосый дельфин Таффи был обучен носить предметы с поверхности на глубину и обратно. Он исполнял эту работу во время эксперимента «Силаб-2». Было также продемонстрировано, что дельфин может доставить «заблудившемуся» водолазу конец линька, укрепленного на корпусе подводного дома. Приводятся подробности обучения Таффи. Рассказывается, как дельфина доставляли на «Силаб» и обратно на биостанцию. Гидродинамика Lang, T. G., 1963. Porpoises, whales and fish: Comparison of predicted and observed speeds. Naval Engineers Jour., May 1963,pp. 437-441 Высказывается предположение, что скорости дельфинов и рыб, о которых сообщалось в печати, можно объяснить необычной ламинарностью потока жидкости у поверхности тел животных. Lang, T. Q., 1966. Hydrodynamic analysis of cetacean performance. In: Whales, Dolphins and Porpoises, pp. 410—432 (ed. K. S. Norris), U. of Calif. Press Подробное рассмотрение гидродинамики движения китообразных. Работа представлена на 1-м международном симпозиуме по китообразным (Вашингтон, август 1963 года). Lang, T. G., 1966. Hydrodynamic analysis of dolphin fin profiles Nature, v. 209, pp. 110—111 Профили поперечного сечения спинного плавника дельфина можно рассматривать как промежуточный вариант по отношению к двум наивыгоднейшим профилям, рассчитанным независимо друг от друга по законам гидродинамики. Lang, T. G. and D. A. Daybell, 1963. Porpoise performance test sin a sea-water tank. Naval Ordnance Test Station Technical Publication 3063, pp. 1—50 Гидродинамические опыты, поставленные с участием тихоокеанского белобокого дельфина в прямоугольном бассейне с морской водой, не выявили никаких необычных физиологических или гидродинамических явлений при рассекании воды плывущим животным. Рекомендуется повторить опыты в открытом море, поскольку не исключено, что условия опыта могли существенно сказаться на поведении подопытного животного. Lang, T. G. and K. S. Morris, 1966. Swimming speed of a Pacific bottlenose porpoise. Science, v. 151, pp. 588—590 См. следующую аннотацию. Lang, T: G. and K. S. Pryor, 1966. Hydrodynamic performance of porpoises (Stenella attenuata). Science, v. 152, pp. 531—533 В этих двух статьях речь идет о скоростных заплывах дрессированных дельфинов в открытом море. Определены максимальные скорости: для Tursiops gill - 16,1 узла, для Stenella attenuata 24.4 узла. Эти результаты совпадают с расчетной верхней границей скорости жестких обтекаемых тел, на движение которых в воде затрачивается примерно та же мощность, какой, вероятно, обладают дельфины. Разное Duffield, D. A., S. H. Ridgway and R. S. Sparkes, 1967. Cytogenetic studies of two species of porpoise. Nature, v. 213, No 5072,pp. 189-190 Число диплоидных хромосом у самца и самки Tursiops truncatus и у двух самцов и одной самки Lagenorhynchus obliquidence — 44. Очевидных различий в кариотипах этих двух видов нет. Evans, W. E., 1970. Uses of advanced space technology and upgrading the future of oceanography. AIAA Paper № 70—1273 pp. 1-3 На представителях двух видов небольших китов закреплялись миниатюрные телеметрические приборы, так что можно было следить за их передвижениями и получать сведения о глубине погружений. Получены новые данные о топографии морского дна и о районах сосредоточения живых организмов в глубинах океана. Осуществление телеметрической передачи данных от приборов подобного типа через систему связи с использованием искусственных спутников Земли откроет новые перспективы для океанологии. Evans, W. E., 1971. Orientation behavior of delphinids: radio-telemetric studies. In: Orientation: Sensory Basis, pp. 142—160 (ed H. E. Adier). Annals New York Acad. Sci., vol. 188 С помощью миниатюрного радиопередатчика, закрепленного на теле дикого обыкновенного дельфина, удалось проследить за тем, как он перемещается в море, как часто он ныряет, и каких глубин при этом достигает. Evans, W. E., J. D. Hall, A. B. Irvine and J. S. Leatherwood, 1972. Methods for tagging small cetaceans. Fishery Bulletin, v. 70 № 1, pp. 61—65 Опробованы четыре метода мечения дельфиновых - мечение с помощью пластиковых зажимов, мечение с помощью лент, клеймение холодом и установка миниатюрных радиопередающих устройств. Evans, W. E. and J. S. Leatherwood, 1972. The use of an instrumented marine mammal as sin oceanographic survey platform. NUCTP 331, pp. 1—11 В течение трех суток велось наблюдение за диким тихоокеанским обыкновенным дельфином, к спинному плавнику которого был прикреплен миниатюрный радиопередатчик. Передатчик работал только тогда, когда дельфин находился на поверхности, так что по перерывам в передаче можно было судить о частоте и длительности погружений животного и о глубинах, которых оно достигало. По ночам животное на 3—4 минуты ныряло в глубинный рассеивающий слой и глубже. Отмечено, что обыкновенный дельфин держится в районах, расположенных над обрывами на морском дне и вблизи подводных гор. Hall. J. D., W. G. Gilmartin and J. L. Mattsson, 1971. Investigation of a Pacific pilot whale stranding on San-Clemente Island. Jour. Wildlife Diseases, v. 7, pp. 324—327 На берег выбросилось 28 гринд. Проведено бактериологическое обследование выбросившихся животных, взяты гистопатологические пробы, измерены концентрации ртути и ДДТ в тканях тела. Делается вывод, что выбрасывание на берег не является результатом патологических процессов и изменений в организме, а вызвано какими- то естественными процессами. Herald, E. S., 1969. A field and aquarium study of the blind river dolphin (Platanista gangetica). NUC TP 153, pp. 1—62 Описание первого речного слепого дельфина, пойманного в Пакистане и доставленного в Соединенные Штаты. Herald, E. S., 1969. Blind river dolphin: first side-swimming cetacean. Science, v. 166, pp. 1402—1410 Слепой речной дельфин «сусу» из реки Инд в Пакистане плавает на боку. Вероятно, это дает ему возможность эхолоцировать речное дно во всю ширину реки. Дельфин постоянно издает серии щелчков. Irvine, B., 1970. An inflatable porpoise pen. NUC TP 181,pp. 1—10 Спроектирована, сооружена и испытана в открытом море надувная легко транспортируемая вольера для дельфинов. Kulu, Deborah D., Iris Veomett and R. S. Sparkes, 1971. Cytogenetic comparison of four species of cetaceans. Jour. Mamm., v. 52,No 4, pp. 828—832 Число хромосом у обыкновенного дельфина Delphinus delphis, амазонского пресноводного дельфина Inia geoffrensis, белокрылой морской свиньи Phocaenoides dalli, косатки Orcinus orca и у остальных китообразных, включая два вида усатых китов, равно 44. И только у кашалота их 42. Несмотря на эту разницу кариотип кашалота и косатки очень сходен. Обсуждается значение этого открытия для систематики. Leatherwood, J. S. and W. E. Evans, 1972. The Whales, Dolphins and Porpoises of the Eastern North Pasific: A Guide to Their Identification in the Water. NUC TP 282, pp. 1-175 Каталог китообразных северо-восточной части Тихого океана (с описаниями и иллюстрациями). Ridgway, S. H., 1966. Dall porpoise, Phocaenoides dalli (True):Observations in captivity and at sea. Norwegian Whaling Gazette, № 5, pp. 97—110 Описывается естественная история белокрылой морской свиньи, ее анатомия. Рассказывается о том, как ее отлавливали и как записывали издаваемые ею звуки. Три белокрылых морских свиньи содержались на Военно-морской биологической станции от 26 дней до 10 месяцев (к моменту написания статьи). До этого представители вида P. dalli в неволе не выживали. Ridgway, S. H., N. J. Flanagan and J. G. McCormick, 1966. Brain-spinal cord ratio in porpoises: Possible correlations with intelligence and ecology. Psychon. Sci., v. 6, No 11, pp. 491—492 Предложено считать приблизительным показателем развития умственных способностей позвоночных животных отношение веса головного мозга к весу спинного мозга. Для бутылконосого дельфина это соотношение равно 40:1, для человека — 50:1. Steele, J. W., 1971. Marine environment cetacean holding and training enclosures. NUC TP 227, pp. 1—25 Описание конструкций трех типов морских вольер для китообразных: стационарной вольеры на деревянных сваях с ограждением из проводов под напряжением, стационарной вольеры на железобетонных сваях с железобетонной оградой и плавучей вольеры на стальных понтонах. Squire, Ina 1964. A bibliography of Cetacea: Literature published between 1949 and 1963. Naval Ordnance Test Station Technical Publication 3686. pp. 1—118 Библиографический указатель литературы о китообразных, вышедшей за период с 1949 по 1963 год. Wood, F. Q. (Chairman) et al, 1966. Round Table: Practical problems. In: Whales, Dolphins and Porpoises, pp. 649—673 (ed. K. S. Norris). U. of Calif. Press Материалы дискуссии по вопросам поимки, перевозки и лечения китообразных, по методике их содержания в неволе, учитывающей особенности их физиологии. Дискуссия велась за круглым столом на 1-м международном симпозиуме по китообразным (Вашингтон, август 1963 года). Wood, F. G. et al, 1970. Behavioral interactions between porpoises and sharks. In: Investigations on Cetacea, pp. 264—279(ed. G. Pilleri). Institute of Brain Anatomy, Berne, Switzerland Иногда дельфины атакуют акул, иногда акулы нападают на дельфинов и пожирают их, иногда проявляется взаимная терпимость. Взаимоотношения между акулами и дельфинами пока еще плохо изучены.